Не раздумывая, Бьерн тоже окунулся в свой дар, а потом протянул руку и наугад поднял маленькую золотую склянку. Он взял ее в здоровую руку, но больная словно почувствовала приближение лекарства и запульсировала так, что из глаз от боли едва слезы не брызнули. Ее жгло огнем, мышцы выкрутило, и рука конвульсивно сжалась в дрожащий кулак. Уперевшись ей в пол, чтобы не было соблазна для нее попытаться разбить склянку, Бьерн выдрал зубами пробку. Такое уже случалось. В первый раз, когда Кирх расставил перед ним склянки и предложил выбрать, дикая рука конвульсивно дернулась и разбила одну из них. Теперь Бьерн был умнее и держал ее подальше от лекарства.

Преодолевая приступы тошноты, ярости и гнева, отталкивая все это прочь от себя и пытаясь сосредоточиться на пульсирующей точке в груди, Бьерн одним глотком осушил склянку и зажмурился. Голова моментально закружилась, будто кто-то взял его за ноги, перевернул и принялся трясти. Огонь обжег сначала все в груди, потом побежал вниз, по руке, прямо в больную ладонь, и взорвался там немыслимой болью. Казалось, что кто-то вонзил прямо в нее раскаленный кинжал и ковыряет в ране, рвет ее края. Так было всегда, но сейчас было сильнее, чем обычно.

Бьерн зарычал сквозь стиснутые зубы, до боли жмурясь и чувствуя, как бегут по щекам слезы. Он не стеснялся своих друзей, они пытались помочь ему, а он – помочь им. Да и никто из них не стал бы смеяться над ним.

- Давай! – голос Тьярда дрожал от напряжения. – Я попытаюсь передать тебе силу. Бери.

Бьерн только судорожно кивнул: говорить у него сил не было. Сквозь пелену слез он видел сияние, собственными глазами видел, как от груди царя Небо начинают во все стороны расходиться золотые лучи света, и когда этот свет достигал его искалеченной ладони, Бьерна жгло кислотой. Давясь всхлипами и рычанием, он потянулся к Тьярду, постаравшись слить с ним свой дар Иртана, точно так же, как сливал его со своим макто.

Тоска, черная тоска по Гревару, поднялась в его груди, грозя ослепить, поглотить целиком. Вместе с ней пришла боль и ярость от его потери, эта сосущая холодная пустота, похожая на фантомную боль в отрубленной конечности. Бьерну хотелось кричать, хотелось кататься по полу и разрывать ногтями собственную грудь в попытке вырвать болящее сердце. Но он терпел, сжав зубы и сидя прямо. Он боролся, тянулся к Тьярду.

Дрожащее золото все ярче и ярче разгоралось в груди царя Небо, и Бьерн чувствовал, как это золото кругами стремится к нему, стремится его заполнить. Он и сам уже не понимал, что делает, но через все потянулся навстречу к Тьярду. За тебя, Лейв!

На один короткий миг, на один удар сердца, золотая волна накрыла Бьерна, омыла его целиком, подарив ощущение невыразимой сладости, мощи, силы. Что-то сплелось в его груди, срослось, словно два ростка, обнимающие друг друга листьями и стеблями, что-то соединило его с Тьярдом, и на миг на мир пала тишина, полная и спокойная, голубая ширь неба. Бьерн глотнул ее полным ртом, чувствуя себя поистине живым, настоящим, сильным…

В следующий миг черной волной взметнулась дикость, и мир обрушился ему на голову, давя под собой, ломая, сминая. Бьерн закричал, не в силах больше держаться, упал на пол, приминая своим телом конвульсивно дергающуюся руку. Алые толчки боли раздирали его на части, и змея под кожей безжалостно вонзала в его душу свои ядовитые клыки.

Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как все это началось, но потом все медленно кончилось. Боль отступала, злая, яростная, жестокая, но отступала назад, хотя Бьерну казалось, что у него больше нет сил, чтобы бороться с ней. Он ощутил прохладное прикосновение воздуха к своей коже, покрытой крупными каплями пота, ощутил шершавые ковры под щекой и горечь во рту. Потом издали донесся тревожный голос Кирха, что звал его по имени.

- Бьерн! – словно из тумана выплыло слово, бросившись в уши, как удар сапога в лицо. Он дернулся, окончательно приходя в себя, и поморщился от рези в горле. – Бьерн, ты слышишь меня? Ответь, Бьерн!

- Я здесь, – с трудом вытолкнул он сквозь стиснутые зубы. Они выстукивали дробь во рту, мешая ему говорить, но Бьерн справился. – Я здесь, все хорошо.

- Полежи, Бьерн, – ладонь Кирха осторожно легла ему на плечо. – Тебе нужно отдохнуть.

С этим он был полностью согласен, а потому закрыл глаза, позволяя приступу окончательно отпустить его. Мышцы медленно расслаблялись, похожие на кисель, слабые, желеобразные. На миг ему показалось, что больше двигаться он никогда не сможет, что все кости в теле расплавились в какую-то противную жижу, и силы, чтобы вновь сделать их прочными, у него больше нет. Потом это ощущение прошло, оставив после себя лишь слабость. Единственным сильным местом в его теле сейчас была дикая рука, колючая и злая, полная жесткой воли, желающая уничтожать. Бьерн проклял ее, в который раз уже проклял, и медленно задышал, ощущая наслаждение от того, что ничего больше не болит.

- В этот раз было хуже? – тревожно спросил голос Кирха над ним.

- Да, – с трудом отозвался Бьерн.

- Хорошо! – голос Тьярда звенел от удовлетворения. – Хорошо! Я видел, как дернулись веки отца!

- Что? – Бьерн с трудом открыл глаза. Перед ними все плыло, и он видел лишь размытый силуэт Тьярда, вокруг которого ореолом дрожало, затухая, золотое сияние. Потом лицо царя Небо стало четче, и Бьерн разглядел его широкую улыбку.

- Веки Ингвара дрогнули, и мне это не почудилось, это не игра теней! – Тьярд улыбался во весь рот, как делал всегда, когда у него что-то хорошо получалось. – Да и внутри я чувствовал какой-то ответ. Пока еще слабый, но ответ! Это значит, мы все делаем правильно!

- Хорошо, – выдохнул Бьерн, вновь прикрывая глаза. Это было слабым утешением для него, но это было хоть что-то. Раньше никакой реакции царя не наблюдалось, и Бьерну казалось, что все их попытки, вся боль, которую он терпел, все было зря.

- Вот, попей! – Он ощутил, как Кирх подносит к его лицу какую-то склянку, и инстинктивно отдернулся.

Бьерн сразу же устыдился и выругал себя: сын Хранителя не стал бы подсовывать ему свою микстуру, он ведь видел, в каком Бьерн состоянии. Осторожно приподнявшись на руках, он сел и забрал из рук Кирха флягу с водой, пытаясь скрыть свое смущение. Кирх показался ему каким-то окаменевшим, он прятал глаза. Наверное думает, что это все из-за него. Дурак ты, Бьерн! Ему тоже тяжело, едва ли не так же, как и тебе! Имей сострадание!

Попить было хорошо, хотя горечь во рту прохладная вода так и не смыла. Бьерн отнял от губ флягу и вернул ее сыну Хранителя, постаравшись добавить в голос все возможное тепло, которое он только мог сейчас собрать:

- Спасибо тебе за все, что ты для меня делаешь! Это неоценимо.

- Пока я ничего не делаю, – поморщился Кирх. – Пока я только травлю тебя.

- Это не так, – покачал головой Бьерн и показал Кирху свою руку. – Ты почти вылечил меня. Осталось немного. Нам просто нужно идти до конца.

Лицо Кирха слегка разгладилось, в глазах промелькнула благодарность. Зато Тьярд нахмурился, глядя на Бьерна.

- Ты уверен, что выдержишь? В этот раз было очень сильно, сильнее, чем раньше.

- Зато в этот раз он почти очнулся, – Бьерн мотнул головой в сторону Ингвара. – А раз так, то нужно пытаться снова и снова. Мы делаем это не только для того, чтобы спасти мою жизнь. Мы делаем это для того, чтобы спасти весь народ вельдов. И я готов на все.

Несколько секунд Тьярд тяжело в упор смотрел на него, и Бьерн прямо встретил его взгляд. Он видел, что царю Небо тоже тяжело. Каждый наездник, который глубоко погружался в дар Иртана в груди, знал это чувство: измождение, когда все тело дрожало, переполненное энергией, а голова болела, как проклятущая, и казалось, что даже движение век причиняет невыносимую боль. А Тьярд сейчас погружался в дар так глубоко, как только мог, и это сказалось на нем. Он сильно похудел с тех пор, как они начали свои попытки разбудить Ингвара, лицо его потемнело, а глаза горели каким-то упрямым фанатичным огоньком. Он тоже шел до конца, и тоже платил за это.