– Куда ты подевался? – зашептал мальчик.

– Да так, в туалет зашел.

Взяв сумку с колен, Маю встал и поднял сиденье, чтобы парень мог пройти. Позади тут же послышался недовольный вздох.

Эваллё сел рядом с братом. Справа оказалась Фрэя, девушка изогнула уголок губ, приветствуя его. По правую руку от сестры Эваллё заметил Бернадетту, кивнул ей.

На сцене одинокий персонаж вел диалог с самим собой. В нем с легкостью можно было узнать парня из кружка рисования, за лето тот совершенно не изменился. После чего действие сменилось, и на сцене показалась забавная девица в фиолетовой юбке-колоколе и полосатых колготках. Детям здорово удалось передать авантюрный дух пьесы. Зрители смеялись в самых неподходящих местах, только Маю сидел с замороженным лицом.

– Какие идеи на вечер? – спросила Фрэя тихо, и Эваллё поблагодарил Всевышнего, что сестре хватило такта не упоминать сейчас про их небольшой секрет. – Пойдешь со мной и с Берни погулять после спектакля?

– Прости, есть планы.

– Ты не останешься в школе еще ненадолго? – спросил Маю таким голосом, будто брат обманул его ожидания.

– Я уже объяснил, что занят. – Эваллё не подразумевал ничего резкого, но Маю расценил его слова по-своему. – Кто играет Микки [персонаж пьесы «Малые деньги»]?

– Кто-то из них, из этих трех придурков, – холодно отозвался мальчик, и Эваллё понял это интуитивно: воздух, наверное, заледенел от возникшей обиды. Внутренне парень напрягся, Маю и так отнимает слишком много личного времени, а еще выставляет из себя обиженного. Дай ему палец, а оттяпает пол руки. – Рон играет Ясона, а подругу Микки – девушка из одиннадцатого.

– В следующий раз ты получишь роль, возможно, даже пьеса будет лучше, чем сегодня, – смягчился парень.

– «Живи днем сегодняшним, завтра в газетах будут уже другие имена», – зачитал Маю слова из пьесы.

Рядом Фрэя начинала раздражаться.

– Может быть, вам хватит препираться? Смотрите молча.

– Мы ставили эту пьесу на третьем курсе, – сказал Маю с тоской, и Эваллё ощутил приступ раскаяния. Брат явно был расстроен. Пока то, что успел увидеть Эваллё, ему нравилось, он ничего не понимал в театре, но актерская игра Рона оказалась неподражаема.

Эваллё расслабился в удобном кресле: положил руки на подлокотники и опустил ногу на ногу. Маю же напрягся, и снова парень кожей ощутил эмоции брата, разлитые в воздухе. Зачем принимать всё так близко к сердцу? Даже выражение лица стало обиженно-надутым, тот совершенно не умел скрывать свои чувства, что за дурачок?

– А к чему столько дезодоранта на себя было прыскать? – шепотом поинтересовалась сестра. – У меня уже голова болит.

Замечание девушки застало врасплох. Эваллё обернулся на людей, сидящих позади. Те делали вид, что не замечают запаха, но стоило парню встретиться с кем-то взглядом, как ему тот час отвечали порцией неприязни.

Пересаживаться не хотелось, Эваллё нужно было видеть лицо брата, когда всё произойдет.

– Я могу пересесть.

– Да ладно уж, сиди. Но ты так сильно пахнешь, что невозможно.

Занялся дождь, его призрачное касание угадывалось во всем: в тенях, в позах зрителей, в собственном стесненном дыхании. По металлическим желобам барабанило. Сегодня стемнеет раньше обычного.

В зале собиралась характерная атмосфера всеобщей полусонности, которая стала заметна не сразу, но Эваллё почувствовал приближение дождя еще ночью. Чутье подсказывало, к выходным погода совсем испортится, возможен первый снег. Похоже, осень взяла верх над чудесами природы.

По ноге разлилось покалывание, и Эвалле поменял позу.

– Где твой класс? – обратился он к Маю.

Мальчик глянул на брата, затем выпрямился в кресле, оглядывая в полумраке сидящих.

– Где-то вон там, – кивнул на несколько последних рядов справа от Эваллё. – И еще там, – на девушек в центре девятого ряда.

Парень скользнул по лицам беглым взглядом, стремясь отгадать, кто же из девушек Куисма. Одна из учениц перехватила его взгляд и улыбнулась.

– Покажи, где сидит Куисма.

– Вторая к нам через два ряда, – ответил Маю, глядя на сцену. – Платиновая блондинка.

Эваллё слегка повернул голову, так, чтобы не привлекать внимания. С краю блондинка была только одна, слева – девушка потемней, справа, кажется, шатенка – с погашенным светом в зале было не понять.

Светлый оттенок кожи Куисмы подчеркивала черная шелковая блуза, поверх которой девушка надела на тонких лямках топик из того же материала. В окружении белоснежных завитков волос, на фоне белизны шеи выделялись серьги. Лицо у девушки было самое обычное, но макияж наложен со вкусом. Словно почуяв чужой взгляд, Куисма потерла плечи и оглянулась на распахнутые двери актового зала. В коридоре бродил сквозняк, Эваллё это знал по собственным ногам: те под тонкими джинсами начинали замерзать.

Рядом с Куисмой девочка в очках одним ухом слушала плеер. Не открыв для себя ничего интересного, Эваллё вернулся к представлению. Куисма сильных эмоций не вызывала, просто симпатичная девушка из школы.

Маю окинул его лицо вопросительным взглядом, мол, ну что, рассмотрел? Эваллё безразлично пожал плечами.

– Смотри, что я нашел в подвале, – мальчик расстегнул сумку и вытащил черную папку на тесемках. Потянув за шнурок, откинул крышку и протянул в раскрытом виде Эваллё. – Фрэе потом покажи.

В папке оказались его детские фотографии. Эваллё давних семейных снимков и не видел даже. Кому пришло в голову закрывать их в подвале?

Всего пять фотографий, сделанных полароидом в один и тот же день. На прогулочном катере осенью, судя по обильно сбрызнутой багрянцем листве на почти облетевших кронах – на снимках запечатлен октябрь. На обратной стороне пластинок незнакомым витиеватым, скорым почерком черным гелем выведена дата и место. Эваллё хотелось думать, что это подписала бабушка.

«Суоменлинна. 1991, осень».

Непривычно юная Рабия с ребенком. Эваллё на снимках всего годик. Малыша закрепили в слинге на животе молодой мамы. На Рабии сливового цвета вяленая шляпка, а пальто такого парень у неё не помнил. Огромная ажурная шаль бережно укрывает плечи.

Справа Сатин смотрит куда-то в сторону округлившимися глазами, с выражение измены на лице. Эваллё представил, как тот будет хохотать, стоит показать Сатину фотографии. На другом снимке бабушка обнимает внука за плечи, а Сатин опустил голову ей на плечо, с маниакальным взглядом уставившись в объектив, будто вот-вот рассмеется или состроит рожицу. Эта фотография одна имела фоторамку.

Кое-где камера захватила потрясающий кадр: широко расставив ноги, Сатин прикусывает зубами курительную трубку, ветер сделал что-то невообразимое с его волосами, те пучками взбились на голове, одной рукой парень распахивает пальто, другой сценично стягивает с плеч Рабии шаль. На девушке его вельветовая шляпа. Бабушка стоит в стороне с самым счастливым видом, пригрев на руках маленького внука.

На одной из фотографий Эваллё, вцепившись пальчиками в плечи Рабии, сильно откинул голову назад, глядя в небо с приоткрытым ртом. Когда парень достал эту фотографию, Маю прыснул со смеху.

Эваллё попробовал догадаться, кто же делал эти снимки, может быть, кто-то из друзей отца. Ответ нашелся на последней фотографии, когда в кадре на фоне отдаленных фигур родителей и бабушки показалось лицо незнакомого парня, тот держал фотоаппарат – его рука уходила за край снимка. Да это же Велескан! Вот кто изменился до неузнаваемости. На фотке – страшноватый паренек, с лицом в море красноватых веснушек, похожих на сыпь. Глаза виднеются сквозь коричневые стекла очков – у Велескана зрение начало падать еще в детстве. Сейчас он, должно быть, носил линзы.

Одновременно в фотографиях было много приятного, и также много такого, из-за чего становилось грустно. Словно утраченное время. Неуютно становилось, потому что на фотографиях нет брата с сестрой, как будто их никогда и не должно было родиться.

Помимо фотографий в папке нашлись старые затертые афиши кино и театра, ленты с выпускного, несколько школьных грамот, по состоянию которые можно было бы отнести к годам семидесятым, стопка флаеров, зеленая тетрадка без опознавательных знаков на обложке, даже билеты на футбольный матч между сборными Финляндии и Норвегии.