– Чтобы ты не нашел способа связаться с Эваллё, и с любым другим мужчиной, – объявила она, и Маю стиснул зубы, чтобы не послать её на три буквы на пару с японцем. – Тебе кажется, что я слишком многое позволяю Саёри. Но пока мы с ним придерживаемся схожего мнения насчет вас с братом, я не увижу причин, почему Саёри был бы не прав.

– Я же сказал уже, что это был не Эваллё. Это был мой наставник, – сообщил мальчик то, в чем не решался признаться до сих пор, – он водил нас за нос. С моим настоящим братом сделали что-то ужасное, только чтобы наставник мог занять его место…

– Маю, ты хоть слышишь себя со стороны?.. – она окинула его сердобольным взглядом. – Мне по-настоящему жалко тебя.

Закончив на этом их разговор, Тахоми отправилась за мусорным ведром, где вскоре окажутся все недоеденные Маю продукты.

Тахоми считает его больным. Дожил.

Тогда неудивительно, что она хочет отделаться от него. Он же ненормальный. Пытается убедить её в том, что люди летают. Тем лучше будет, если он уедет. Родная тётка от него отказывалась. Наивный глупенький Маю, он-то думал, добрая тётя всё поймет, простит и утешит.

Маю вернулся в свою комнату добирать оставшиеся вещи. У продолговатого зеркала на дверце шкафа попытался поправить прическу, но волосы от его прикосновений разлетались в стороны, как наэлектризованные. Самые короткие пряди по-дурацки топорщились петушиным гребнем, петушились. На лице вскочил прыщ, который только добавил безнадежной картине завершающих штрихов. Точно посредине лба, как будто звезда во лбу. Глаза казались глубокими, яркими и водянистыми. В полутемной комнате, после долгих часов пляжа и солнца, – темнее, чем обычно. Крошечные как рисовые зерна зрачки. На правой щеке сильнее, чем на левой, выделялась ямочка. Как можно выглядеть серьезным с ямочками?! Интересно, а у взрослых есть ямочки на щеках?.. У Сатина в точности такая же улыбка, только без этих чертовых ямочек! И у Фрэи их нет. Где же тут справедливость?! Пригладив легкие волосы пальцами, после чего взъерошил и снова пригладил.

Завтра его уже здесь не будет. Ну и чудесно. Плюхнулся на софу, потянувшись, подхватил с низкого овального столика пачку сигарет и зажигалку. Гладкая скользкая поверхность стола скрипела под пальцами. Вытянул ноги, скрестив лодыжки, и вытащил сигарету из упаковки.

Саёри запретил курить в номере. В прошлый раз японец закатил скандал из-за зеленых серёжек, которые ему оставил лже-Эваллё, на самом деле, серьги принадлежали брату. Маю вспомнил, как ему было тошно. В ушах он носил серьги призрака, длинные и звенящие. Как они попали к Лотайре – можно только гадать. Он-то мог и с покойника их снять и не побрезговать. Маю тогда всю ночь просидел на полу ванной, мучаясь тошнотой.

Провада-сан конкретно зверел, когда Маю надевал женские сережки или извращался подобным образом. Мальчика же забавляло, а, возможно, и доставляло удовольствие. И чтобы он сказал всем этим взрослым, которые думают, что знают о детях абсолютно всё? «Сорри, но я слишком долго слушался маму. Не приведи Господи вашим детям быть такими же».

Что ж теперь и у Саёри будет на одну проблему меньше. Как всё удачно сложилось. Больше не нужно будет краснеть за маленького глупенького Маю.

Пододвинул пепельницу. И тут послышался тихий вскрик. У Маю затряслись поджилки. Вскочив в одно мгновение, подлетел к двери и рванул за ручку. Забыл избавиться от сигареты, а заметил, уже когда дымок окурил комнату.

– Отвечай! – услышал гневный возглас Саёри.

Маю распахнул дверь, вваливаясь в гостиную, где они недавно ужинали.

– Женщина, отвечай мне!

Глаза расширились, когда японец занес руку и влепил Тахоми крепкую пощечину, от удара тётина голова качнулась в сторону. Следующий удар был силен настолько, что женщина попятилась, не удержав равновесия.

Маю сначала показалось, что он забыл, как дышать, а потом постепенно совладал с собой.

Тётя повернула лицо; обе её щеки болезненно-красные от ударов, но слёз не было.

Только сейчас Провада заметил мальчика, ошалевшего от увиденного. Маю выругался и бросился на Саёри, который снова начал было заносить кулак над Тахоми.

– Пиздец, как ты меня достал! – Кулак Маю врезался в скулу японца и тот неловко отпрянул назад.

Тётя сдавленно ахнула.

И мальчик понял самое худшее: Саёри его ни капли не боялся. От чего Маю так разошелся, что крыша поехала.

Провада развернулся вполоборота, демонстрируя безразличие.

Кулак съездил по челюсти, снова по скуле, левой рукой Маю засветил в солнечное сплетение, чтобы эта дрянь кишки свои выплюнула!

– Падаль, как ты смеешь бить Тахоми?!

Японец среагировал на его слова, выбросил вперед руку, выбив из легких Маю весь кислород. Дал так в грудь, что мальчик отшатнулся к стене.

– И ты полагаешь, я прощу тебе оскорбления? – отварил Провада, глядя вытаращенными глазами, как Холовора, привалившись к стене, выравнивает дыхание.

Грудную клетку жгло, в майку врезались шершавые, точно посыпанные камешками, декоративные обои.

– Вы не имеете права бить женщину, – процедил Маю хрипло. – Тем более, если вы эту женщину любите.

– Ты собрался меня учить? – Саёри остановился в двух шагах, таращась на Маю. Какой удачный момент, чтобы врезать!

Тахоми отняла ладонь от щеки.

– Маю… мы сами бы разобрались.

– Да как бы вы разобрались?! На кулаках?! Он тебя избивает! А мне что, смотреть, что ли, на это?!

– Маю, – чуть громче повторила тётя, – иди собирать вещи, вам скоро на рейс.

– Мы еще вернемся к разговору о твоем поведении, – с каменным лицом кивнул ему Саёри, когда мальчик обернулся.

И злой, расстроенный он пошел собираться. Только надтреснутый сиплый голос Тахоми звенел в ушах.

*

О неудачной стычке Маю думал всю дорогу, но даже не спросил, из-за чего Провада ударил тётю, да какая, собственно, разница! Мужчина по определению не имеет права бить беременную женщину.

После того, когда они прибыли в Нагасаки, а затем, поднялись в квартиру, возникли новые проблемы. Янке нигде не было, зато в почтовом ящике помимо кипы почты обнаружилось его письмо. В комнате, принадлежавшей парню, творилось черти что, похоже, Янке окончательно выжил из ума, перевернув всё вверх дном. Потом пришлось ехать через полстраны, в Осаку, где они снова сели на самолет.

Летал он за свою жизнь всего пару раз, а столько перелетов и переездов за одни сутки истощили весь пыл, и школа Саёри уже не представлялась такой замечательной. Провада, оказывается, был дальновиден, предложив Тахоми остаться на Гонолулу, пока он не закончит с делами. Да и Маю так спокойней, когда он точно знает, что с тётей и ребенком полный порядок.

На табло было много иероглифов, и Маю не мог ничего понять, устало волочась за Саёри, он предоставил японцу решать всё самому. Всё-таки в какой-то степени приятно быть несовершеннолетним, когда взрослые берут на себя все заботы и улаживают формальности. Нескончаемые переезды, аэропорты, толпы людей и смена часовых поясов сводили его с ума. Мальчик успел пожалеть, что не съел тот суп. Зато надо отдать должное японцу, тот довез их до аэропорта Осаки в рекордные сроки, тогда Маю не придал этому особого значения, хотя и недоумевал, к чему такая спешка. Слишком был поглощен своей усталостью и голодом, а еще приходилось управляться с тяжелым чемоданом. Знал бы, что им предстоит столь насыщенная дорога, взял бы вещей поменьше. Ко всему прочему, ему ни разу не удалось покурить по-человечески. Накануне он плохо спал, и, уломав себя, задремал в самолете. Только когда на английском объявили, куда они направляются, мальчик растерял весь сон, почувствовав, как внутри переворачиваются внутренности, и лезет вверх по горлу тошнота. Живот скрутило от нехорошего предчувствия.

В аэропорту Хельсинки прошел дождь, и посадочная полоса лоснилась от вылитой на неё воды. Из-за сильной облачности день казался похожим на вечер. Продубленный свежестью кислород смешивался с запахом мокрого металла и бензина. Ветер приносил далекие запахи еды и листьев. Желудок участливо заурчал.