– Да я даже и не знаю. Как только я приехал сюда, то был искренне рад, что мне посчастливилось здесь побывать. Океан, песчаный пляж, солнце, рощи… и я чувствовал себя полностью независимым, но чем я дольше жил здесь, тем отчетливее понимал необходимость хоть что-то изменить… наверное, в самом себе, эта атмосфера беззаботного веселья и вечного праздника меня, если честно, доконала, – Тео почесал голову и рассмеялся. – Как не парадоксально, но это и есть уныние.

– Но ты нашел себе работу… – до чего не хотелось прерывать этот смех.

– А это… Я решил начать всё с нуля. Там я всего лишь ассистент, в основном моя работа заключается в том, чтобы помогать визажисту, – мягко сказал китаец. – Думаешь, эта работа мне не подходит? – во взгляде Тео было столько надежды…

– Тебе так необходимо слышать моё одобрение? – Сатин недоверчиво поморщился, парень не ответил. – Помнится, кто-то говорил о том, будто стал независимым…

Холовора поднял лицо к небу, сколько времени он наслаждается этим небосводом, его чистыми цветами, облака могут быть просто белыми или собираться в грозовые тучи, и тогда они темнеют, иногда из-за туч проглядывает золотистое солнце, и небеса становятся серебристо-стальными; но то, что он видел до этого – кардинально отличалась от панорамы Гавайев – багряная полоса, фиолетовая полоса, полоса оттенка коричневой глины, замершее холодное небо, отталкивающее и неприветливое.

– Какое-то время я жил со своими родителями, сестрами и братьями. В Китае.

– Недолго выдержал.

– Верно, – Тео глубоко вздохнул, удерживаясь руками за бортик, отклонился назад. – О, нам освободили места, – он повернулся в сторону выходящих из бара людей.

Сатин проглотил это «нам», как перебродивший суп, и желудок сжался от его маслянистого привкуса.

– Вообще вспоминать не хочется, мои родители не чуточки не изменились, – показал язык парень, прихлебывая «Кровавую Мери», хотя бы по части напитков его вкусы остались неизменными. Сатину нужно было влиться в новую жизнь, а, наблюдая, что у давних знакомых дела процветают – он, конечно, был рад за Тео – однако было небольшое «но»… он чувствовал себя не в своей тарелке. Когда, встретив Тео, понял, что у парня были какие-то проблемы, но Шенг их решил и продолжал припеваючи жить дальше, не оглядываясь назад, и верить в свои собственные силы, по сравнению с китайцем, Сатин чувствовал себя рохлей; мальчишка сумел подняться, а он до сих пор не мог прийти в себя, и ему было завидно, хотя всё должно было быть как раз наоборот. А зависть – это проявление слабости, удел женщин.

– Вот так, – хмыкнул Тео, – раньше я был звездой, а теперь подкрашиваю глаза этим самым звездам.

Они сидели за барной стойкой, посредине тесного зальчика, Тео пьянел на глазах и говорил теперь гораздо больше, выпивка развязала ему язык.

– Может, мы это зря?.. Теперь мне будет гораздо труднее оторваться от тебя.

– Не переживай, уже завтра я начну паковать чемоданы.

– Зачем?! – вырвалось у Тео. – Это всё из-за меня, да? – он уставился в стакан и на мгновение закатил глаза.

– Нет, дело тут вовсе не в тебе. Я давно думал о том, как бы съехать отсюда, – и это было чистой правдой.

– Дай мне немного времени. – Тео с мольбой в голосе развернулся к нему всем телом, пальцы продолжали сжимать пустой стакан.

– Неделю? Не слишком ли много?

– Н-нет… не неделю, пару дней.

Сатину показалось, что парень сейчас заплачет и начнет палить всякую чушь, как ему было плохо, что он места себе не находил.

– Ты не общался с группой? – решил сменить тему Холовора, в обыкновенной своей манере кладя ногу на ногу.

Тео небрежно подпер голову рукой, глядя на него, не отрываясь.

– Нет. Ребята звонили мне, но я всегда скидывал их звонки, потом они прекратились, а я продолжал по привычке хвататься за телефон.

– Понятно. Я не поздравил тебя с днем рожденья, я хочу восполнить это упущение, – под пристальным взглядом Тео, он поднес к губам бокал и, конечно, подавился. Даже выпивка не помогла отвлечься, он не мог вести себя развязно в компании Тео. Не мог так просто забыться, обрести покой. «Глаза олененка Бемби» встревожено, алчно…

Парень моргнул и постучал по его спине. Сатин сделал еще глоток «Шерри Твист», наконец обжигающе-жаркая ладонь соскользнула с его спины, китаец отстранился.

– Мой день рождения? Но он уже прошел.

– Не спорь со мной, – прохрипел Сатин, хотел придать голосу суровый тон и снова закашлялся.

– Ладно, не буду, – сдался парень, немного запоздав с улыбкой. – Слушай, ты как? Ну, после того, как я уехал… я даже не поинтересовался твоим состоянием, – он едва ли не прогибался под грузом собственных слов. – Тебе тогда было очень плохо… а я… Не по-человечески… Я повел себя как последний дурак.

– Ну, со мной бывало и хуже. – Он был рад услышать от Шенг это именно сейчас, но промолчал: Тео и так уже наказал себя в полной мере. Если бы Тео мог осудить его молчание как подтверждение своим нелепым обвинениям… занимаясь самобичеваниям, Шенг снял бы с них хотя бы малую часть их общего преступления.

Тео пялился на него в ожидании содержательного ответа. А Сатин не без сочувствия смотрел, как пьянеет парень, как алкоголь растворяется в его крови и попадает в мозг.

– Давай не будем об этом.

– Да, конечно! – сразу согласился парень, отворачиваясь к барной стойке.

Тут Сатин мелко рассмеялся, макая трубочку в корице:

– Моя жизнь – это сплошное «давай не будем об этом», – нервный смешок перерос в заливистый хохот, который вскоре жалко утих.

В глубине души он надеялся, что Тео заговорит об этом, затронет больную тему, коснется чего-то личного… Сатин обрадовался, когда парень поднял эту тему, пускай, она и причиняла боль, но это означало, что китаец всё еще беспокоится о нем, сожалеет о содеянном или, наоборот – о том, что оставалось не сделанным. Сатин любил, когда разговор заходил о его проблемах, когда лезли ему в душу, вытаскивая на свет всё самое «непоправимое», «наболевшее», «сокровенное»… он любил, когда копались в его личной жизни, потому что, всё это означало для него то, что он еще потребен для общества, пускай, это и были грязные слухи или сплетни, но они значили для него гораздо больше; в тот момент он был нужен кому-то, его жизнью интересовались, о нем не забывали, и создавалась слабая иллюзия того, что он не одинок. И это служило ему утешением.

Позже Сатин заявил безапелляционным тоном:

– Я проживаю в съемных апартаментах недалеко отсюда. Продолжим у меня.

Ощущая, как жидкость стекает по стенкам горла и слегка першит во рту, Сатин почувствовал небольшое облегчение. Неужели выпивка способна вытащить наружу то, что запрятано, пожалуй, слишком глубоко, настолько глубоко, что он сам этого не замечает? Разговаривать стало проще, спиртное ударило в голову, и к лицу прилила кровь. Он вытер губы, чтобы они не блестели.

– Если недалеко… а то я могу и не дойти, – зажмурил окосевшие глаза Тео.

Оказавшись в своем номере, Сатин вздохнул с облегчением и повернул замок.

– Ты здесь живешь? – Тео снял шлепки и прошелся по мягкому турецкому ковру. – Оригинальный дизайн, что-то есть от Марокко и Китая. Даже не знаю, что сказать… с одной стороны, очень аккуратно, в таком месте хочется остановиться, но с другой – ты внёс толику себя самого, – заплетающимся языком выдал китаец. – И этот номер приобрел сходство с помойкой, такой классической, в стиле звезд Голливуда.

Сатин расчистил стол и поднял с пола ведро со льдом, в котором остывало три бутылки. Зачем он привел сюда Тео? Он вроде бы хотел дать парню немного времени, в итоге привел в свой номер… Почесал бровь и потянулся за шейкером:

– Я сам всё сделаю. Ты располагайся.

– А я живу в чужом доме, – вставил парень, когда Сатин прервался, чтобы высыпать расколотый лед на поддон.

Протянул провод к розетке.

– В чужом? – протер ладонью со стола ледяную лужу.

– Ну да. Один мой приятель с работы предложил переехать к нему, – Тео закурил, облокачиваясь локтем о стол и придвигаясь поближе к ведру со льдом.