– А я верю тебе, чтоб меня балаур побрал… Через два дня мои люди будут готовы. Скажи, куда им идти.
– Интердика.
– Интердика? – удивлённо спросил Версетти.
– Она самая. С нами ещё десять тысяч воинов.
– Так… – он остановил Даймона. – С такими силами… Если мы освободим Ингисон, ты дашь приказ идти дальше? – угрюмо сощурился легат Сияния Миражей.
– Да озарит наш путь Свет Айона… – лишь грустно произнёс командующий и пошагал обратно к центру площади.
Версетти проводил его взглядом. Он знал, что Элиос в кризисе. Не могло просто так найтись десять тысяч человек, тем более сразу после кровопролитных осад, где погибли сотни бравых воинов.
«Всеобщая мобилизация? – прокручивал у себя в голове Даэв. – Гелион собирает силы со всех уголков Элиоса. Если он ошибётся в своих расчётах, некому будет охранять людей. Не может всё быть так просто… – не унимался он. – Почему Асмодея не может собрать тридцать тысяч аканов? Им же это, как раз плюнуть. А может, она уже собрала? И ждёт, когда мы совершим глупость? Надеюсь, Аскалон понимает, какова цена оплошности…»
Версетти был давним другом Даймона. Они почти пятьдесят лет руководили двумя самыми известными легионами Ингисона. Даэвы стояли спина к спине во многих сражениях. Сияние Миражей и Кинжал Безмолвия гордо несли службу на страже крепости Иллюзий, пока не случилось то, что изменило расклад вещей. Версетти не потерял всех своих людей в отличие от Даймона. Он смог восстановить легион, не пожертвовав при этом славой. После приказа Фаметеса Сияние Миражей было отправлено в Бездну. Воинам, привыкшим к условиям земель балауров, пришлось заново учиться выживать в суровом, наполненном Эфиром пространстве Бездны. Любой бы на месте Версетти послал к балауру военачальника Элизиума за подобное неуважение к героям Элиоса. Но Даэв был не таким. Он спокойно принял приказ и немедленно его исполнил. Легат никогда не смел перечить высшим по рангу, всегда вёл себя достойно, как и подобает бессмертному. Он был молчалив и доверял только тем, кто не подвёл его в битве ни разу. То есть, своим легионерам и Даймону. Последний же, наоборот, обладал всеми качествами, присущими элийскому Перерождённому: болтливостью, излишней напускной услужливостью, тягой к сплетням… Порой Даэвы вели себя, как старухи, сидящие во дворике своих домов и перемывающие кости всем прохожим. Как поговаривали они сами: старость – не радость.
Из орудий Даймон предпочитал алебарды, Версетти же – длинные дубинки, напоминающие посохи, которые ему делали на заказ в Храме Мастерства Элизиума. В кругах легионеров поговаривали, что глава Сияния Миражей одинаково прекрасно владел как оружием, так и магией. Вживую же увидеть его навыки чародейства удалось немногим, но они уверяли, что Версетти мог дать фору любому Даэву-волшебнику.
Даймон вошёл в казарму своего легиона. Как всегда, отдыхающие бойцы быстро поднялись с кроватей и выстроились шеренгами вдоль коек, чтобы встретить легата. Длинное тёмное помещение залилось звенящей тишиной, когда воины были готовы.
Разговор обещал быть неприятным: отдохнуть как следует бойцам не светило. Вместо этого – новое задание. Да ещё и в Балаурии, где Щит Неджакана никогда не бывал. После того, как Даймон возглавил легион, череда походов не прекращалась. Но надо было понимать, что это – лишь неудачное стечение обстоятельств. Из рекрутской академии, привязанной к Храму Легионов, состав постоянно пополнялся новыми воинами. Это было необходимо, ведь ни одно сражение не проходило без жертв. Даймон был против подобных «зелёных стручков», как он называл новичков, но сейчас руководил всем Гелион, который имел серьёзный авторитет для Даэва. Правда, в свете последних событий связь с Элизиумом прервалась, отчего рекрутов временно не набирали. Это не могло не вызвать одобрение со стороны легата Щита Неджакана, особенно накануне столь ответственного похода.
Даймон шагал вперёд-назад вдоль рядов коек и произносил речь. В ней, как всегда, говорилось о доблести, святости их действий и необходимости искоренить зло, под которым подразумевались асмодиане и балауры. Воины слушали молча. Грамотные слова легата, точно подобранные его опытным умом, подбадривали бойцов. На это Даэв и рассчитывал.
«Настрой и высокий боевой дух – одни из главных двигателей победы», – так он считал.
Когда бессмертный окончил свой монолог, казарму взорвал громкий одобрительный крик: «Ура!»
– Слава Элиосу! Слава Айону! – звучало, как побуждение к действию.
По команде «разойтись» легионеры вернулись к своим делам. У них было двое суток для подготовки к отчаянному походу в незнакомые земли. Даймон гордо пошагал к выходу. Проходя мимо койки Дариуса ан Боуэна, он бросил ему:
– Молодец. Отлично держался, – и пошёл дальше.
Юный центурион не успел ничего сказать в ответ – дверь в казарму закрылась снаружи. Офицер принял слова, как достойную награду.
Говорят, Бездна быстро меняет людей до неузнаваемости. Дариуса она уже изменила. За эти несколько сражений куда-то исчезла его былая своенравность, вспыльчивость, но возросло до небес чувство самопожертвования и патриотизма. Наверное, молодой человек понял, что дисциплина может помочь выжить в таких тяжёлых условиях. Он почувствовал ответственность перед своим отрядом, воины которого в большинстве своём были старше его раза в полтора-два. Но никто не смел высказываться по этому поводу. Часто командирами становились юные бойцы, а бывалые сорвиголовы так и оставались рядовыми легионерами. А они и не желали большего – никто не хотел брать на себя ответственность за жизни других людей. Это бремя было тяжелее любой схватки с балауром. Дариус, несмотря на юный возраст, был готов водрузить на свои плечи сей груз. Он не гнушался отвечать перед легатом за действия своих товарищей. Кто знает, может, такое самопожертвование было необходимостью, чтобы поглубже спрятать ноющую дыру в пылающем сердце.
Из-за такого обилия событий юноша всё реже вспоминал горе. Нет, он ни в коем случае не разлюбил свою Эви. Просто, когда разум поглощает бесконечная битва и не хватает времени даже на сон, становится некогда вспоминать о близких, родных и друзьях. Первостепенной становится другая задача – выжить. Крисаор был прав, когда говорил об этом при первой встрече с Дариусом. Но юноша тогда ему не поверил, посетовал на «дурь в голове». Теперь же всё изменилось: молодой человек осознал, насколько легко можно распрощаться с жизнью. Даже стараться не надо: просто выйти без оружия и брони за пределы крепости. Через несколько минут запах человечины учует какая-нибудь нежить и с большим аппетитом слопает нерадивого самоубийцу. Он не успеет и глазом моргнуть, как душа отправится в вечное скитание по потоку Эфира.
Но скоро Дариус снова окажется в Ингисоне – там, где он обрёл и потерял всё. Магия Бездны улетучится и откроет дорогу воспоминаниям. И лишь Айон знает, что может произойти там на этот раз.
***
Через два дня.
Элиос. Крепость Интердики.
На площади у воздушного порта открылся разлом. Привратник крепости, как обычно, отвёл горожан в сторону от портала – кто знает, сколько человек пройдёт через него. И не прогадал: более трёх сотен экипированных в элитные расписные доспехи двух лучших легионов воины уверенно ступили на обласканный солнцем камень главной крепости – столицы Интердики.
Вс, как на подбор, кирасы, дублеты, кольчуги, шлемы, щиты, мечи гордо светились в лучах полуденного света. Последними через разлом прошли два воина, предпочитающие не носить шлем: Даймон и Версетти. Они обошли легионы и встали во главе. Из толпы зевак пробился человек в чёрном сюртуке. Он держал в руках лист бумаги. Фигура подбежала к Даймону.
Здоровые очки, висевшие на носу мужчины, уставились на Даэва. За незнакомцем, словно из ниоткуда, появилось двое стражников в начищенной желтоватой броне.
«Личная стража военачальника», – догадался легат Щита Неджакана.
– Господин Даймон, – небрежно сощурившись от яркого солнца, с сильной робостью произнёс мужчина в сюртуке и очках. – Рад приветствовать Вас. Я Барсит, – он прислонил руку к груди. – Ответственный по делам крепости и города. Прошу за мной. Вас ожидает военачальник.
