Ноа хоть и любил общение с людьми, но всегда уходил, когда разжигался костёр. Его можно было понять. Пусть пожираемые жадным пламенем ветви были сухими, но ему, помнившему каждое деревце с побега, было больно смотреть на огонь и слышать потрескивание горящей древесины.
– Наверное… я не знаю, что мне делать и зачем я здесь, – с грустью в голубых глазах промолвила девушка.
– Расскажи, что тебя тревожит, – мягко, по-отцовски сказал древень.
– У меня есть жених, есть любящие родители, есть друзья… Но я, как и Вы, чувствую себя одинокой.
Древень скрипнул, будто многолетний дуб под порывом ветра, и повернулся к элийке сильнее. Его лик был озарен лёгкой улыбкой.
– С чего ты решила, что я чувствую себя одиноким?
– А разве нет?
– Нет, девочка, я просто печален. А от чего ты одинока? Неужели ты не рада быть среди своих близких?
Эви подошла ближе, села ниже по течению реки, сняла обувь и опустила ноги в прохладную воду.
– Что-то изменилось во мне, – сказала она. – Я даже не знаю, стоило ли мне приходить сюда.
Древень вновь заскрипел. Элийке показалось, что он сдержал грустный смешок.
– Ты ведь здесь по воле своего сердца, – протяжно проговорил он. – Не отторгай его. Жить без него трудно, девочка моя…
Ответила Эви не сразу.
– Но как мне быть? Между нами пропасть…
Ноа медленно и с хрустом расправил ветви, поёрзал на месте, углубляя корни в землю, поймал поток ветра в свою крону, и листочки его словно зазвенели.
– Элийцы… Асмодиане… Какая глупость, – недовольно хрипнул он. – Я помню те дни, когда вашим единственным врагом были драканы, а сейчас они только и ждут, когда вы истребите друг друга.
– Но что я могу изменить?.. – грустно промолвила девушка.
Они молча смотрели на то, как посеребрённая отсветами сияния вода протекала мимо них, унося павшие листья.
– У вас, людей, горячая кровь. Вы не можете позволить разуму возобладать над чувствами. Айон создал вас такими. Так зачем пытаться?
– Дариус, мой жених… он скоро будет здесь, – вздохнула элийка. – Что я ему скажу? Он же сочтёт меня безумной! Хотя, наверное, он будет прав… Какая ещё дура могла влюбиться в асмодианина?..
Эви вновь помолчала несколько минут, прежде чем сказать ещё что-то.
– Как мне всё объяснить Дариусу?.. – с неподдельной грустью в глазах промолвила элийка.
– Если б я только знал, – лукаво улыбнулся Ноа спустя минуту раздумий.
Это в правилах древней тянуть с ответами, ведь им некуда спешить. Их жизнь, как и жизнь Даэва, не ограничена временем.
Ноа наклонил одну из ветвей к воде. Девушка увидела, как вода приобрела неоновые оттенки от листвы древня. Потом Эви почувствовала, что река потеплела, и уставшие ноги, погружённые в воду, начали расслабляться.
– Даже если я послушаю своё сердце, это не изменит реальности, – почти вопросительно произнесла Эви. – Я – смертная элийка. Он – бессмертный асмодианин. Никому не под силу изменить цвет его крыльев…
– А будь он таким, как ты хочешь, ты бы полюбила его? – хриплым голосом спросил мудрый Ноа.
Девушка не знала ответа.
Древень больше не смотрел на неё. Он слушал ветер, гуляющий в ветвях леса, пение ночных птиц… Он слушал свои воспоминания.
– Айон способен изменить всё, – медленно сказал Ноа. – Посмотри вокруг нас, посмотри на меня, послушай, как смеются твои друзья. Взгляни на это небо, серебрящееся Эфиром. Вдохни аромат леса, который не вытянуло через разломы Атреи… Скажи мне, если Айон, однажды сотворивший всё это, смог поставить в нашем мире Башню Вечности, что останавливает Его от того, чтобы отремонтировать её и объединить враждующие народы? Или ты думаешь, Он утратил силы? Или ты считаешь, что балауры захватили Его трон? Если бы это было так, мы бы давно уже умерли.
Понимание слов Ноа отрезвляло и проясняло разум.
– Вы хотите сказать, что Айон наблюдает за нами? – с надеждой в глазах спросила Эви.
Он обернулся и посмотрел ей в глаза.
– Древни стоят в стороне от вашей войны. Да, наш лес вырубают брауни – гадкие создания, принявшие веру драканов. Да, мы тоже страдаем от вашей гордости. Но скажи мне, девочка, чем лучше вы – враждующие друг с другом марионетки из плоти и крови? Чем отличаетесь вы от балауров, возжелавших власти Айона? Ваша гордость имеет тот же аромат крови. Но только милость Всевышнего всё ещё даёт нам время на существование. Разрушенная башня, утекающий Эфир – это всего лишь разбитые песочные часы, из которых время утекает в бесконечность… Или, если угодно, в Бездну. Время, отпущенное нам на то, чтобы всем одуматься, принять правильное решение.
Ноа отвернул от девушки своё лицо и поднял глаза к небу.
Эви вдруг стало стыдно за весь человеческий род, уже несколько веков именующий себя элийцами и асмодианами. А ещё за то, что говорящее дерево, живущее среди птиц и зверей, поняло это, но продолжает любить и помогать людям, а они безоглядно убивают тех, кто тысячу лет назад были их братьями и сёстрами.
– Айон не мог видеть все эти злодеяния… Он бы помешал им… Как Айон может быть везде? – требовательно спросила девушка. – Есть места, которые ускользают от Его взора. Там и случаются беды и войны.
– Айон повсюду, – древень скрипнул и потянулся ветвями, отчего листочки громко зашуршали. – Даже на самом дальнем островке Бездны ты можешь встретить его. И здесь он тоже есть и наблюдает сейчас за нами. Айон дал людям и балаурам выбор: кто-то решил защитить своего Создателя, а кто-то захотел Его власти.
– Но если Айон так велик, почему Он не может просто стереть с лица Атреи всех балауров? – недоумённо и робко промолвила она.
– О, девочка моя… – улыбнулся Ноа. – Скажи, ты бы убила своё дитя, даже если оно захотело крови и власти?
Эви вдруг всё поняла. Она ощутила на себе чувства Всевышнего, когда Он узнал про то, что балауры возжелали свергнуть Его. Как же Ему было больно… Ноа был прав: Айон никогда не убил бы своих детей сам.
Элийка посмотрела на древня, который продолжал разглядывать подобие звёзд. Ведь на Атрее небо заменяли огни Бездны и другого полушария. Именно эти световые явления создавали иллюзию созвездий.
– Мудрый Ноа… Вы думаете, я могу что-то изменить? – тихо спросила девушка.
– Я не сказал этого.
– Зачем Вы тогда рассказали мне всё?
Древня передёрнуло, словно от озноба, будто прохладный ручей переохладил его грубую кору-кожу. Ноа вытянул корни из земли и повернулся к Эви.
– Настанет час, когда прошлое объединится с будущим. Тогда и посмотрим… Ты идёшь к Френосу, ведь так? Завтра вы будете у него. Внимательно послушай старика, – Ноа наклонился сначала в одну сторону, потом в другую. А затем, переваливаясь с одного бока на другой, обошёл девушку и направился в сторону лесной чащобы.
– Вы не ответили мне, – требовательно произнесла элийка вслед древню.
– Разве? Я думаю, тебе вовсе не нужен мой ответ, – Ноа скрипнул и, уже не оборачиваясь, зашагал быстрее.
Вода в речке заметно остыла, и ступни начало сводить судорогой.
Эви поспешила вынуть ноги из воды, чтобы не простудиться. Она обулась и направилась обратно к лагерю, где, укутавшись в плед, мирно спал асмодианский Даэв.
Ноа был одним из тех хранителей леса, которые, по рассказам лесников, любили общение с людьми и даже искали его. Жизнь людей казалась древню, живущему веками, скоротечной и грустной. Он переживал за них, и его сострадание проявлялось в заботе. Он делал так, что грибы возле тропинок росли быстрее, деревья плодоносили чаще, ягоды не переставали созревать на кустах, разросшихся возле ущелья, ведущего в поселение. Ноа помнил не только дедов и прадедов лесников. Говорят, что в его памяти хранился даже тот день, когда первые поселенцы пришли в Фоэту и начали возводить храм Айону… Он помнил день Катаклизма.
Но насколько древний этот лес? Насколько велики его пределы? Лесорубы не трогают живые деревья. Даже если на ветках есть хоть один зелёный листочек, они оставят его в покое и пойдут дальше. У них был договор с хранителями леса. Оно и понятно – в это и так неспокойное время людям не стоит ссориться с древнями. И потом, что люди могут им противопоставить? Огонь? Так нимфы наведут дождь. Топоры? Нужно несколько десятков ударов топором, чтобы срубить одно дерево, и достаточно одного удара древня, чтобы убить несколько десятков человек. Да и кто в здравом уме станет воевать с величественными, по-настоящему великолепными деревьями, способными передвигаться и говорить?
