Она повернулась в кресле, поиграла бусами на шее и продолжила. Она думает, что слившиеся воедино жизни Эммануэля и его матери повлияли на древнюю деревянную лохань со стиральной доской в такой степени, что лохань фактически осознала свое существование и существование своих мучителей. В ней пробудились тени осязания, до нее стало доходить зачаточное неосмысленное чувство боли. Возможно, в последние месяцы работы Эммануэля ее иногда охватывала дрожь. Возможно ей удавалось проскальзывать вперед по скамье, избегая своего угнетателя, а Эммануэль вновь хватал ее покрасневшими мыльными руками и водворял на место, терпеливо вздыхая. Возможно, лоханка иногда даже противилась ему, и он ощущал, что между ними возникала напряженность и внезапная враждебность. Тогда, однажды ночью, в лоханке таинственным образом зародилась жизнь, точно так же, как некогда, столь же таинственным образом она зародилась в Эммануэле и его матери, и в этот момент лоханка осознала неразрывные узы между ними тремя; но она не могла знать, что Фогельсы - это человеческие существа и поэтому почти неуничтожимы, и могут легко перенести то, что лоханка не в состоянии выдержать... Всё это случилось в февральскую ночь, когда Эммануэль купил себе сигареты и перешел на другую сторону улицы. Потом, когда он собирался еще поработать, лоханка собрала все свои силы, поднялась, ударила его и размозжила ему череп.
Доктор Флюгельман протянула свой бокал вперед к окну так, чтобы солнечный луч упал не него и оживил рассыпанные по кристаллу розовые и зеленые блики. Тут, увидев, что Джон Литтлтон собирается что-то возразить на ее предположение, она улыбнулась и сказала примирительно:
- Не думайте, я всё понимаю. Он не был убит ударом лоханки. Он был убит выстрелом из пистолета. Ведь это делает мой рассказ еще бестолковей?
- Эммануэль Фогель был убит столь же реальным человеком, как любой из нас в этой комнате, - сказал Джон Литтлтон, и, мне кажется, я знаю, как он это сделал. Теперь самое главное определить мотив. Предположим в этом случае самый банальный из всех мотивов: корысть.
И он продолжил:
- Живущие в страхе люди сами накликают на себя беду. Если бы Эммануэль вел себя, как другие, соседи, вероятно, не обращали бы на него внимания, но со всеми этими болтами и замками, можно было подумать, что он хранит какие-то драгоценности, оправдывающие такую защиту. Мы можем понять ум других лишь исходя из содержания нашего собственного ума, и поскольку самым дорогим для тех, кто знал его, были деньги, у всех у них, раньше или позже, появилась мысль, что его богатство спрятано где-то в его комнате. Вполне естественно, что кто-то из них, придя к такому выводу, решил отобрать эти деньги себе.
Теперь у нас появился логичный мотив, - сказал мистер Литтлтон. - Далее мы должны провести преступника в комнату. Он мог попасть туда между моментом, когда Эммануэль вышел из табачной лавки, и моментом, когда прозвучали выстрелы. Никто, конечно, точно не скажет, но я думаю, что кто-то просто постучал в дверь, и когда Эммануэль спросил, что ему нужно, тот сказал, что пришел за постиранным бельем.
Беспричинный страх, по мнению Литтлтона, еще наивнее, беспочвенного доверия. Эммануэль так долго успокаивал свои страхи вымыслами, которые должны были его защитить, что уже перестал отличать опасное от безвредного. И то, что убийца обратился к нему с совершенно обычной просьбой, его успокоило, и он открыл ему дверь безо всякого предчувствия. Тогда, чтобы защитить себя и своего убийцу от внешнего, в равной степени угрожающего им обоим мира, он вновь закрыл все замки и запоры. Возможно, пришедший не собирался убить Эммануэля, а хотел лишь припугнуть, чтобы тот отдал ему деньги, но когда Эммануэль увидел пистолет, у него сдали нервы, и он бросился на грабителя с такой отчаянной сверхчеловеческой отвагой, какая может родиться лишь у очень робкого человека. Несомненно, грабитель не предполагал, что встретит такой героический отпор. Возможно, он тоже испугался и захотел вырваться из истерической хватки Эммануэля и всадил ему пули в голову. Потом он бросился к двери, но не успел справиться с запорами, а под дверью уже собралась поджидавшая его толпа.
- Хорошо, - сказал Фил Коттман. - вы смогли провести его в прачечную. А теперь попробуйте вывести его оттуда через запертую дверь, с которой не сводят глаз собравшиеся перед ней люди, если сможете.
Для ума мистера Литтлтона эта часть загадки оказалась самой простой. Настолько простой, что другие, кажется, вообще не поверили в его решение. Но сам он был уверен, что всё происходило именно так, как ему представляется.
Он объяснил, что вообразил убийцу, стоящего в этой тёмной комнате. Он слышит гул толпы за дверью, а его холодный ум напряженно работает. Он понимает, что попал в западню, и если попытается спрятаться здесь, его сразу же поймают. Вдруг его осенило: он увидел единственный путь к спасению, трюк, известный каждому поднаторевшему проходимцу. Ведь увидев хозяина прачечной, истекающего кровью на полу, публика будет так поражена и так далека в этот миг от всякого здравого суждения, что ни один глаз не заметит ничего другого. Поняв это, он прижался спиной к стене у самой двери, и как только она стала открываться, вставил ногу в щель и развернулся спиной к толпе, которая внесла его в комнату. Так, не замеченный никем, он оказался впереди всех бросившихся на поиски злодея. Чуть позже полицейский решил закрыть дверь и выгнал убийцу на улицу вместе со всеми горожанами.
Фил Коттман рассмеялся.
- Что ж, в этом том что-то есть. Представьте, вот он стоит там, куда коп его вытолкал, отряхивает пыльное пальто и говорит: 'Позволь этим копам хозяйничать, так они загребут весь город. Я здесь живу, я плачу налоги и не останусь тут больше ни минуты, чтобы всякие копы меня толкали!' Толпа перед ним расступилась, и он неспешно удалился с орудием убийства, которое болталось у него на поясе.
Марселла Кросби начала было говорить, но передумала. Она вздохнула и стала пристально смотреть в окно, сжав подбородок тонкой напряженной ладонью. Дома за парком отбрасывали друг на друга резкие клинья теней. Две птички прилетели к своему домику и опустились на выступ, ероша перья и расправляя крылышки к солнцу. Увидев это, Марселла наклонялась вперед, дотронулась до густой листвы, окаймлявшей окно, и задумалась о вещах, которые у нее когда-то были, но теперь утеряны; о вещах, которые могли бы принадлежать ей, если бы у нее достало смелости их взять. Последние лучи солнца обливали парк густым медом. Она вновь тихо опустилась в кресло и подумала: "Посмотрите на деревья! Он вбирают свет и рассеивают его, они пьют свет, они преображают его так, чтобы он согласовывался с их формами, и раскидывают свои образы по траве внизу. Они клонятся к свету, забирая его последние лучики. Они не могут существовать без света, но будучи лишены разума, они не знают, что существует свет".
Внезапно она сделала нервный отвергающий жест и сказала, что ни одно из решений не удовлетворяет ее полностью, но она согласна с мнением доктора Флюгельман, что путь, которым пришла к нему смерть, не в его природе. Она тоже думала, что погибнуть он должен был от обрушенного на него удара огромной силы. Другие посмеялись над ее откровениями и спросили, какое объяснение предложила бы она сама? Марселла ответила:
- У Эммануэля никогда не было ничего, что могло бы скрасить ему жизнь. Поверьте мне, совсем, совсем ничего не было! Он даже не понимал, что у него хитростью отобрали всё, на что он имел право и, как по мне, нет ничего страшнее этой мысли.
- Быть может, вы правы, - согласился Фил Коттман, - и всё же, как вы сами объясните запертую дверь, отсутствие оружия, исчезновение убийцы?
- Простейшим образом, - ответила Марселла. - Я думаю, что в ночь его гибели Бог случайно оказался над Гарлемом. Он бросил взгляд долу и увидел Эммануэля, в поте лица трудившегося над своей лоханкой, работавшего яростно и безо всякой видимой цели. Тогда Бог оглянулся назад на истекшее время и увидел, чем была жизнь Эммануэля ранее. Потом он бросил взгляд вперед на грядущее время, чтобы узнать, что ждет его впереди. И, узрев это, проникся состраданием, потому что будущее не сулило ему ничего. Тогда Бог склонился над Эммануэлем, сжал его череп большим и указательным пальцем и раздавил.
