— Ненавижу! Да что он вообще о себе думает, хер датский?! — он пошёл по второму кругу, уже вслух, и, красный как рак, с посиневшими от злобы губами, вылетел из трансгрессии прямо на крыльце родного дома; со всей дури магической инерции, продолжавшей тащить его по пространству, оступился, одной ногой съехал на ступеньку ниже, впечатался в дверь лбом и грудью, чуть не сломав нос. От боли у него позеленело в глазах и перехватило дыхание, поэтому по коридору Джей перемещался не слишком быстро — хромая, и молча.

Доковыляв до столовой, замер в дверях. Волшебная палочка чуть не выпала из онемевшего кулака. «Наверно, сотрясение мозга или чего-то там важного, — вяло подумал средний Поттер и закашлялся. — Галлюцинации. Придётся сдаваться в Мунго на опыты?»

Комната была освещена ласковым светом утреннего солнца, бившего через расшторенное окно, за нарядно сервированным столом восседали двое. Первый — длинноволосый худой брюнет с большой накрахмаленной белоснежной салфеткой, заправленной на манер слюнявчика за ворот футболки (вряд ли аристократ в энном поколении Мартинсен не умел культурно держать себя за столом, скорее, решил подтрунить над перегибающим палку старым слугой, однако не учёл его специфическое чувство юмора...); он солидно ковырял витой ложечкой, увенчанной немаленькой такой барочной жемчужиной (столовые приборы явно из кричерова схрона), мякоть половинки спелого авокадо, возлежащего на серебряной ладейке в фигурных дольках папайи. Второй — устроившийся по другую сторону стола на высоком, похожем на детский, стульчике ушастый, местами полосатенький пёс, тоже в аналогичном льняном слюнявчике с вышитой мышкой, да ещё и с перебинтованной крест-накрест головой; перед ним, правда, стояла металлическая непроливайка с печёночными оладушками и отсутствовали столовые приборы. Обоим трапезничающим важно прислуживал эльф в «гербовой тунике». Идиллия. Утро традиционного дома британских магов.

На полупрозрачной тарелке из оникса справа от, судя по выражению лица, ни о чём не думающего датского хера была художественно разложена нарезанная так, чтобы одним своим видом возбуждать аппетит, нежнейшая телячья сосиска и полита вустерширским соусом, буквально несколькими каплями, сверху гордо красовалась веточка петрушки. Чуть дальше стояло что-то типа овального фаянсового террина (1), под выпуклой крышкой которого, когда Кричер поднял её, обнаружилась исходящая сытным паром плотная, серебристо-бежевая субстанция.

— Овсянка, сэр, — сообщил эльф так, словно докладывал о прибытии наизнатнейшего гостя. И Джеймс привалился плечом к какой-то мебели — ноги его не держали: «Ловите мою крышу...»

Крупчато-слизистая дря... каша с чавкающим звуком, будто это не она была едой, а сама собиралась позавтракать, сползла с большой разливальной ложки прямо на плоскую тарелку Кима (с чеканными петушками).

— Мразятина, — не сдержался тот и поёжился.

— Так точно, сэр, — ответствовал эльф. — Посмею предложить сдобрить блюдо апельсиновым мармеладом.

— Соль дай, я ж не почечник там и не диабетик. Куда почапал? — Остановил граф Зоргэн эльфа, унесшего было хрустальную вазочку с оранжевыми сладкими кубиками (неистребимая профессиональная вредность?). — Сейчас Джей Эс... то есть мистер Поттер-средний прибудет. — Ким услышал грохот. — А вот и он!

Поттер-средний, между тем, сполз-таки на пол, ушибся плечом, от этого, а ещё от голоса Кима на раз очухался, вполне пришёл в себя, начал нормально соображать и со зверским криком:

— Да я тебя!.. — бросился к Мартинсену, вовремя успевшему встать из-за стола и таким образом принять на грудь вес повисшего у него на шее супруга.

Коржик принялся радостно повизгивать на своём стульчике; Кричер, деликатно отводя взгляд, вытирал кашу, растёкшуюся с опрокинутой тарелки. А Джеймс, уже почти привычно обхватив Кима бёдрами, душил его в жарком поцелуе. И сам постепенно сдувался, как шарик, без воздуха, но держался и не отрывал жадного рта от расслабленных, податливых кимовых губ, буквально каждой клеточкой своего тела чувствуя их самый лучший на свете вкус — вкус английской овсянки.

Легко взявший бы на плечо и взрослого мерина потомок вампиров артистично пошатнулся под весом отнюдь не стопудового парня и усадил свой «груз» пятой точкой на стол. Расторопный Крич в последний момент успел сдвинуть в сторону столовые приборы и поздоровался:

— Доброе утро, хозяин Джеймс, рады тебя видеть. А вы, сэр, — обратился он к Коржику, — перестаньте пищать, настоящий джентльмен должен выказывать радость сдержанно.

Поняв, что сидит на столе, и услышав этот непрозрачный намёк домовика, а ещё сообразив, что уже некоторое время вполне конкретно возбуждён, Джеймс покраснел как помидор.

— Здравствуй, — сказал он Киму и от переизбытка противоречивых эмоций закрыл глаза.

Тот по-своему понял состояние Джея и обнял, прижимая его голову к своему плечу:

— Всё-всё-всё, я здесь, твой ушастый кракозябр не умер, все живы-здоровы. Ты мне можешь верить, ведь правда? — Он посмотрел Джею в глаза. — Мне очень важно, чтобы ты мне верил. Потому что... того, ну всё время доказывать тебе что-то — это... ну не в кайф, сечёшь?

— Ага. — Кивнул Джеймс. — Не держи меня, я слезу, а то мне там в задницу что-то упирается.

— Э? То, что может упираться в твою задницу, находится не там, а здесь. — Ким приложил его ладонь к своей ширинке, где как раз начался... эмоциональный подъём.

Тот спрыгнул на пол, вынимая из-под себя вилку:

— А двенадцать часов-то кончились? То есть, получается, что мы правда с тобой не из-за секса? Значит, можно больше не терпеть? — С каждым словом во взгляде Джеймса вспыхивали новые огоньки, озорные и одновременно серьёзные, даже слишком.

— Капитан прибыл, поднимаем флаги? — курлыкнул Гуль баском (как у него это получалось?). — Где тут трап в твою каюту, юнга? Веди!

— То есть пора отдавать швартовы? Фу, глупость, — засмеялся Джей, — а знаешь, у нас яхта есть. Ну пошли, пошляк, а то ты тут без меня еще в трюм попадешь, в кандалах, если настоящий капитан, не ровен час, явится.

— Ты ж говорил, он в Шотландии? — взбегая за ним по лестнице, спросил Ким и, не дождавшись ответа, развернул Джеймса и опять подхватил под коленки лицом к себе; так, целуясь, они и повалились на кровать. — Упс! Штормит! Мы каюту не перепутали? Точно твоя?

— Не знаю, — задышал как в запале Джеймс и удавом заскользил всем телом по телу Кима, — похуй.

— Не ругайся, а то моя торпеда раньше времени вылетит — ты о-о-очень сексуально ругаешься.

Но Джеймсу и правда было пох... всё равно, что происходит вокруг, где они находятся, придёт или нет отец, услышит ли их старый эльф; даже, возьмёт ли его Ким или кончит прямо сейчас, «за борт», тоже не имело значения. Важно было только одно: не отрывать губ от кусочков его постепенно обнажающегося тела, пить его энергию, высасывать по капле через поры любовь. Джей, как наркоман или потомственный кровосос, дорвался до заветной долго ожидаемой дозы, и его потащило в воронку параллельного мира, в зависимости от жизненной ситуации называемого кайфом, небытием, нирваной...

Его губы изредка шептали что-то почти нечленораздельное, но Ким, похоже, отлично понимал.

— Любишь? Я тоже тебя люблю, — отвечал он в паузах между поцелуями и своими стонами, сдержать которые не было сил. — Знаю, и это знаю. Прости, да, глупо с этим браком. Да, навсегда. И я тебя никому не отдам. Я солёный? А ты вкусный. Нравится солёный? Там солонее? Нет, не отгрызёшь, но не надо пробовать. Не больно. Почему хриплю? Я не хриплю. Я тебя поймать пытаюсь, ты ж как морской змей! Нормальный змей и камушки так... красивые. Да замри же ты хоть на секунду! — Ким схватил и зафиксировал в железном зажиме рук извивающегося на нём, уже совершенно голого супруга, пытавшегося целовать, и лизать, и гладить его абсолютно всюду и сразу, а ещё тереться о него пахом в местах, традиционно не предназначенных для эротического трения. Но какие нахер традиции, когда везде горит, везде хочется?