— Я-я-ясненько, — протянул Альбус, стараясь придать лицу спокойное выражение. — И что теперь?
— Понятия не имею. Он уехал, нет его и не будет больше.
— А ты страдаешь? — с сочувствием взял брата за руку добрый бывший гей.
— Чего это страдаю? Вот ещё! Даже и не думал. Скажешь тоже. Ну переспал пару раз с мужиком — и похую мне, ясно?.. Да, страдаю, — печально согласился тот через некоторое время.
— А ты из-за чего больше переживаешь, что гей или что не вышли отношения? — без капли иронии или язвительности поинтересовался Альбус, как о чём-то обыденном. — Например, если бы это так тебя зацепил не парень, а девушка?
Джеймс, закусив губу, задумался, а потом уверенно ответил:
— Мне всё равно, какого любовь пола. Он же нужен мне не из-за члена. А... просто нужен.
Суслик вздохнул:
— Тогда это и есть любовь. Перетерпи, братишка. Можешь поплакать, я никому не скажу.
— Ну! Ты это не перегибай! — насупился Джеймс. — Плакать уж точно не буду. А вот... разбить что-нибудь...
Альбус быстро вскочил и кинулся на кухню (вторая имевшаяся в доме маленькая терраса, где и разговаривали юные Поттеры, примыкала как раз к ней), на полном серьёзе притащил несколько тарелок.
— На. Я Заглушающие повесил. — Запыхался психотерапевт.
— Чего это? Бить тарелки? Я тебе истеричная девица, что ли? — Джеймс от возмущения даже покраснел.
— Никакая не девица, японские психологи рекомендуют в стрессах бить посуду и рвать руками бумагу. Представь, что это не тарелка, а враг! Огромный тролль! Василиск! Вампир! Дементор или бандит с ножом! Вот так его! — Альбус быстро взмахнул над головой тарелкой и грохнул её об пол. Сам вздрогнул и даже вскрикнул.
— Ну, если японские... — с сомнением протянул слегка шокированный Джеймс, взял тарелку и, помявшись несколько секунд, хрякнул её рядом с первой. — Нифига себе! — удивился он с нарастающим восторгом. — Кайф!
— А ты как думал! Народный японский метод! Давай ещё по одной?
— Суслик! Суслик, какой же ты еще суслик... — Засмеялся Джеймс. — Пошли спать... О, черт! — Он пригнулся и рванул за собою брата. — Отец!
Ограждение террасы мазнули лучи фар.
— Слушай, ползём ко мне, ты мимо папиной спальни уже не проскочишь, — прошептал Альбус.
*
Поттер вошел в мирно спящую обитель... И засмеялся: аврорские спецохранные чары показывали, что в доме находились: две Лили, два Альбуса и два Джея.
— Сосунки! — хмыкнул счастливый Гарри.
.............................................
(*) Consortium omnis vitae — Содружество всей жизни — одно из определений брака в римском праве.
(1) Дон Жуан Тенорио — прототип легендарного распутника, персонажа многих художественных произведений.
19-2
Утро задалось позднее и томное.
Женская часть поттеровской ячейки общества поднялась с петухами и, потыкавшись в спальни мужской полови... мужских трёх четвертей, обнаружила отца, укрывшего подушкой голову (а это был сигнал «Не приближаться! Опасно!»), и братьев, спящих в обнимку на кровати Альбуса. Выводы по этому поводу рыжая заноза сформулировала в своей симпатичной медузогоргоноподобной (из-за множества косичек) головке сразу, не отходя от кассы, но озвучить их решила вечером, поднакопив за день вредности.
Сидящая на строжайшей диете (с момента знакомства с изящной как статуэтка Вантуле) Лили тяжело вздохнула и соорудила себе полезный, низкокалорийный завтрак: сельдерей плюс огурцы. Посомневавшись несколько минут и согласившись с требованием собственного растущего организма, она добавила к грейпфрутовому соку одно малюсенькое миндальное пирожное и отправилась отвоевывать у американского солнца последние тонкие лессировки загара на свою уже вполне бронзовую тушку... «Девчонки в Хоге описаются от зависти!»...
Марина дель Рей просыпалась неохотно (ибо утро было — сама расслабуха: нежное, трогательное, красивое и спокойное), но неотвратимо: прислуга на виллах приступала к утренним обязанностям, работающая часть горожан спешила на эту самую работу, по городу помчались грузовички, покатили велотележки с фруктами и снедью для завтраков, любители раннего солнца потянулись к пляжу, любители собак — на прогулки со своими четвероногими питомцами. Гавань просыпалась шумно: грохотом судовой оснастки и портовой техники, шутливыми перебранками матросов, рычащими командами из «матюгальников», гомоном вечно голодных чаек. Горы просыпались легко: они не особо-то и засыпали на ночь, зачем горам спать? Пальмы просыпались шелестом ветра в покрытых холодной влагой листьях, розовые шпалеры просыпались гудением пчёл и чириканьем пичуг, океан просыпался громким шелестом, усилением волнения, гулом накатываемой на волнорезы и причалы белой пены, облака просыпались субтильно-лимонными и контрастными бархатисто-чернильными красками далеко на горизонте и полупрозрачной вереницей подтягивались к материку. Только Поттеры, Гарри, Джеймс и Альбус, не собирались просыпаться... сны, самые сладкие, самые тревожные в этот час, захватили их и несли, несли, несли куда-то, лихо, буйно, властно...
Джеймс бродил по замку, прекрасному, но пустынному, однако не противному и грязному, а как бы волшебно усыпленному. Паутины такие не мерзкие, серебристые, таинственные, мебель занавешена льняными холстами с вышитыми замысловатыми вензелями и красочными гербами, портреты на стенах в резных, потрескавшихся, но всё ещё поблёскивающих лаком и позолотой рамах убраны чем-то вроде ставен, закопчённые лампады и свечные люстры под сводчатыми потолками. Ласковый ветерок, лето, солнце, белые старинные стены, на балках птицы свили гнезда, в витражных окнах — зелёные просторы лужаек и лесов. А вместо пола — облака, в просветах которых видно небо... Присев, Джеймс потрогал мягкую, почти невесомую облачную субстанцию — и немного испугался: как он ещё не провалился вниз? Или наверх? Непонятно... Но, вспомнив, что он — будущий аврор и сын Гарри Поттера, и покрепче зажмурившись, Джеймс перепрыгнул с облака на облако. Получилось ловко, даже равновесия не потерял. Дальше уже шагал спокойно. По залам, коридорам, по узким лестничным маршам, и снова по коридорам и залам, большим, маленьким, средним, с каминами и «чёрными» очагами, с массивными столами, какими-то тронами, с галереями гобеленов, охотничьих и военных трофеев и с... картинами современных художников — он узнал Магритта, парадоксальные литографии Эшера, от которых нехорошо закружилась голова и подумалось: “Злой сон?”, потом Джеймс взглянул на танцующие в ночи пары Роба Гонсалвеса — девушек в длинных белых платьях, и даже услышал музыку, когда они, кружась на полукруглом балконе, становились занавесками, что рвал и уносил на свободу ветер...
Зазвучала цитра, и раздался приятный голос: «Иди сюда!». Джеймс пошёл на него, но быстро заблудился. Голос пел со всех сторон, отовсюду сразу, звал всё настойчивее и раздражительнее. «Ты идёшь, солдатик? Или мне самому к тебе подняться?»... Шагнув на очередное облако, Джеймс ухнул в бездну, летел несколько секунд вниз, стараясь зацепиться руками за кирпичи бездонного колодца и за выступающие корни и ветки. Упал на что-то мягкое, типа соломенного тюфяка — не особо комфортное, однако почти безболезненное приземление. Огляделся — и увидел большой каменный трон, чёрный, увитый какой-то лианой, похожей на колючую проволоку, спинка поднималась в темноту потолка — настолько тот был огромен. За троном — тени, люди в плащах с капюшонами, человекообразные монстры, а на троне — Ким Мартинсен. Маленький, ни капли не величественный и даже не особо красивый, несмотря на расшитый драгоценными камнями бархатный камзол и стальную корону с острыми, как толедские кинжалы зубьями. Это он зовёт Джеймса? Подойти или не стоит? Он, кажется, вампир, если не врёт? Похоже, очень похоже. Бледная кожа, глубоко посаженные магнетические глаза, ярко-красные губы, небольшой румянец... Он недавно питался? Кровью... Улыбается — вон и клыки торчат, белые, длинные... Смотрит как удав на кролика. Так сожрёт, сразу, или сначала оттрахает?
