Просто было очень странно ощущать себя не тем, кем хотел на протяжении всей сознательной жизни. Ни добрым мужем, ни примерным семьянином. Ему даже счастливо влюбиться не светило – не тот возраст. Отсутствие кандидатур тоже…

От нечего делать и нежелания думать он поперебирал рисунки. Наброски обитателей, пары природных объектов, мрачного особняка (скорее всего, их), ещё каких-то людей, которых он не знал. Резкие, с вылетающими за пределы контуров штрихами, или цельные и законченные. Разные.

Мысли всё равно лезли.

Джим отложил рисунки. В Подполье рабочий день ненормирован, неизвестно, когда ждать хозяина жилища.

В последний раз провёл рукой по наброску своего брата. Живой, яркий, вечно активный. Док даже немного завидовал.

Встал.

Уже в дверном проёме на него налетел сам пресловутый хозяин. Взвинченный, взлохмаченный, почему-то пахнущий горелым.

– О… а-а, ты уже уходишь? – Арсень швырнул переполненную проходильную сумку к кровати, потянул с тумбочки приютившийся за стопкой бумаг шнурок, но неудачно: бумага всё-таки улетела на пол. Парень чертыхнулся. – Ладно, пусть его… – кое-как перемотал волосы, уставившись на дока. – Меня током шибануло в прихожей. Там провода из стены вылезли… У тебя нет монет?

– Весь капитал, который был, остался у Кукловода… – Джим стоял всё там же, потирая ушибленный лоб, – у тебя, кстати, очень крепкие косяки.

– Вот блин… Да, понимаешь ли, надо… ну ладно, найду поди. – Он плюхнулся на кровать, помотал головой, пробормотав себе под нос: – мало было ловушек маньяка… – поднял голову, как будто опомнившись. – А, и точно. Док, ты по делу или просто на поговорить? Выбирать второе не советую, в этом случае я тебя попрошу помочь мне собрать листы по полу.

Джим задумался. В каком-то смысле он пришёл действительно по делу, но объяснять суть этого дела не имел ни малейшего желания. С другой стороны, приходить просто так в свете обострения отношений с Подпольем было бы не самым благоразумным решением.

Пришлось спешно придумывать причину.

– Я… – взгляд упал на вечно перебинтованные ладони подпольщика, – пришёл проверить состояние твоих рук. Обещал же.

Он сел на кровать и протянул руку по направлению к рукам Арсеня.

– Можно, мне станет стыдно не сейчас, а хотя бы через три минуты? – тот покорно протянул к нему руки ладонями кверху; бинты были грязные, в свежих красных и старых бурых пятнах, – а то я от тока ещё не совсем отошёл. Вдруг перебор эмоций будет?

Джим улыбнулся и покачал головой.

– Стыдно никогда не бывает рано, Арсень, – он осторожно взял его ладонь в свою.

Что я чувствую?

Поначалу ощущения ничем не отличались от его обычной врачебной практики. Руки автоматически начали прощупывать места потенциального повреждения, анализировать температуру, плотность кожи и степень загрязнённости бинта. Рука как рука... на тыльной стороне с выступом жил, загорелая; пальцы длинные, но не тонкие.

Джим накрыл ладонь Арсеня своей. Закрыл глаза.

Включилась фантазия. Сразу с горячего – эти сильные, крепкие руки на его ягодицах.

Джим открыл глаза.

Вздохнул.

Поддел ногтем свалявшийся узелок на бинте.

Теория подтвердилась. Его привлекают парни – горячие, крепкие и сильные.

– Ладно… – Арсень вздохнул, наблюдая за процессом снятия бинта недельной, кажется, давности, – мне скоро при одном твоём взгляде уже стыдно будет. Рефлекс такой. Ну и на Дженни. Если я ещё так пару раз пропущу обед. С этими монетами… И на кой они… А, Кот с ними. Док, а док, ты чего молчишь-то? – спросил уже по-другому, явно с улыбкой, – всё так страшно, что ли? Я жить буду?

– Да, но плохо и недолго, – Джим улыбнулся ему в ответ. К его удивлению, улыбнуться получилось довольно легко. Сейчас он отогнал от себя неподобающие мысли, да и привычная деятельность способствовала настройке на нужный лад. – Меня глупо стыдиться. Скорее мне стоит тут устраивать ритуалы с посыпанием головы пеплом – обещал же за тобой присматривать.

– Вот пепла не надо, – запротестовал «пациент» решительно. – Мне и бумажек на полу хватает.

– Кстати, с бумагой могу и помочь. После. – Джим медленно отдирал один присохший слой бинтов от другого. – Нужно чаще к тебе заходить. Теперь же у тебя режим жизни как у… Джека… – и уже тише, – как он, кстати?

Арсень сразу посерьезнел.

– Нормально, – ответил удивительно коротко. – Всё как всегда.

– Надеюсь. – Последний слой требовал предельной осторожности, он намертво присох к коже. – Я… может, как мамочка себя веду, но ты… присматривай за ним, хорошо?

– Как смогу, – кивнул подпольщик. Теперь он внимательно следил за пальцами, аккуратно сдирающими бинты с его ладони.

– Спасибо, – Джим благодарно улыбнулся ему. Понятно, что Арсеню его благодарность не особенно нужна, но на сердце и правда стало легче. – Кстати, у нас Алиса зверствует. С нынешним режимом я вряд ли смогу к тебе приходить часто. Мазь тебе оставлю, будешь пользоваться… ну, как вспомнишь.

Снова кивок. На сей раз без комментариев.

Серые, в грязно-бурых пятнах бинты медленно укладывались в небольшую пирамидку у их рук.

Раны Арсеня находились не в самом плохом состоянии. Воспаление очень слабое, будто организм уже привык к повреждениям этой части. Основную часть грязи приняли на себя бинты, поэтому кожа под ними была почти неплохого цвета, если не считать бурых разводов от засохшей крови.

Процедура стандартная – промыть, обеззаразить, перемотать бинтом. Старые Джим аккуратно сложил к себе в сумку – Дженни прокипятит, можно будет пользоваться снова.

Джек…

Так и не понял. Как всегда, не дослушал, что услышал – недопонял, что понял – интерпретировал по-своему.

– Арсень… – голос тихий, чуть с хрипотцой. – Что тебя ждёт на свободе? К чему ты там стремишься?

– Вы как сговорились, – Парень тихонько фыркнул. Стянул кроссовки – не наклоняясь, захватывая пальцами задники. – Ну… как тебе сказать… – Той же процедуре, к удивлению Джима, подверглись и носки – Арсень умудрился стянуть их пальцами ног, правда, куда медленнее, чем обувь. Довольно пошевелил пальцами и уселся на кровати по-турецки. – Сначала меня в этом особняке всё устраивало. Испытания вполне интересные, люди неплохие, своя жизнь. А потом понял, что за этими стенами мир. В России у меня осталась сестра. Младшая, на пять лет. С тех пор, как я в Англии окопался, мы с ней постоянно переписывались. И не интернет, а живые письма. В тот день, когда Кукловод меня поймал, я забыл отправить ей письмо. Так и осталось у меня в сумке, во внутреннем кармане. Она теперь волнуется… – Арсень, не глядя на собеседника, слабо усмехнулся, явно своим мыслям. Но тут же встряхнул головой, встретился взглядом с Джимом, – а ещё я по ветру скучаю, док, по небу. По смене освещения, а то от здешних лампочек и заколоченных окон уже подташнивает. По фотоаппарату в руках. По возможности идти куда угодно. В общем, по миру.

Джим кивнул. Задумчиво, как будто в себя.

– Когда выберемся… думаю, мне тоже стоит это попробовать. Ветер и небо. Фотоаппарат не потяну, но мне и не надо, – усмехнулся. – В этой области я удивительно бестолков. Со вспышкой-то никогда не мог справиться.

– Со вспышкой? – Арсень явно заинтересовался. Даже вперёд подался. – С родной, или которая съёмная? Ох ты… – Помотал головой, снова растрепав волосы. Плохо завязанный шнурок уже давно соскользнул с них, исчезнув в бермудском… прямоугольнике мятого одеяла. – Заносит. Не обращай внимания.

К его удивлению, Джим понимающе усмехнулся.

– И с той, и с той. У меня был университетский друг, он увлекался. И мне давал попробовать. Потом перестал, решил, что с моими способностями я ему всё раскурочу.

– А, ну… – подпольщик рассеянно почесал шею. Может, думал о вспышках или ещё о чём-то таинственном, фотографическом, – каждому своё. Мне вот если бинты дать, я только мумию скатать смогу. И то некачественную. Спасибо за перевязку, кстати. – Он помахал перебинтованной ладонью.