– Не надо, – он улыбнулся и погладил её по волосам.

Марго не вызывала у него негативных чувств. Более того, он был ей в чём-то признателен, не накричи она на него вчера, он вполне мог не понимать своего влечения к собственному полу сколько угодно долго. И всё же было жаль бедную девушку, влюбившуюся в того, кто и не оттолкнул сначала, и не смог дать ни любви, ни тепла.

– Я… не права… прости… – к концу фразы её голос стал совсем тихим. Джим вздохнул.

– Нет, ты была полностью права. И не стоит переживать из-за этого, не твоя вина, что я…

– Джим! – она схватила его руку, лежавшую на её волосах, и прижала к щеке. – Неправда! Ты – самый лучший! Ты добрый, ты умный, ты честный! И… очень красивый… – Она снова опустила глаза.

– Марго, – он заставил её приподнять лицо. Говорить, глядя в глаза, было легче. К тому же, ему предстояло её убеждать, а это лучше делать со зрительным контактом. – Прости меня. Возможно, я попросту не имею… того, что тебе нужно. Я не дам тебе ничего, кроме новых разочарований.

Ни тебе...

Ни одной девушке.

И вряд ли найду… не девушку. Слишком мала вероятность.

Чёрт… – не вовремя вспомнилось, – поцелуй Арсеня…

Сколько ещё я буду о нём думать?!

– Я всё равно постараюсь, – Маргарет поджала губы. – Я буду ждать. И когда-нибудь ты меня полюбишь.

Убедить её так и не удалось. В который раз Джим убеждался, что между двадцатью и тридцатью годами лежит слишком большая пропасть непонимания. То, что разделяющая их пропасть непонимания многое берёт и из разницы полов, он понял попозже, но это нисколько не облегчило задачу убеждения.

Под конец разговора Маргарет, окончательно укрепившись в идее завоевать Джима, покинула гостиную.

Можно было приступать к реакции с желатином. К тому же, вчерашний осадок всё ещё ждал его внимания: с утра было много больных, не было времени на лабораторию.

Мысли о работе в его сознании, воспалённом постоянными размышлениями о своей природе, попросту не пробивались. Он давал задания членам фракции, лечил и перевязывал, один раз даже выгнал Алису: она, под прикрытием псевдожелания снова работать медсестрой, попыталась стащить его записную книжку. Когда док поймал её за руку, Алиса разразилась проклятиями и обвинениями. Пришлось силой выставить её за дверь, хотя Джим был категорически против применения силы против женщин.

А относить ли к женщинам сумасшедших фурий?

– Джим, – прямо перед ужином к нему наведалась Лайза. Приятно было видеть рядом адекватного человека, к тому же работа с лабораторией на сегодня была закончена. – Насчёт фотографии.

– Да, конечно, – Джим вытирал руки. Перчаток не было, приходилось после каждого взаимодействия с веществами промывать руки в рядом стоящем тазике. Хоть какая-то альтернатива.

– Помнишь, мы думали, что разорвать её мог Кукловод, а не подпольщики, из своих побуждений? Ну так вот, если принять это за аксиому. Она очень странно разорвана. – Рыжая последовательница села на диван. Подумав, Джим сел рядом. У этой девушки часто возникали здравые идеи. – Смотри, если бы человек хотел вырвать из фото неприятного ему человека, как это часто бывает…

– Он бы оторвал только его, – Джим понял идею и заулыбался. – Даже если тот был бы в середине.

– Да.

Но почему мужчины?!

Рос в нормальной семье.

Мама, папа. Брат.

Друзья были.

Друг.

Девочек сторонился.

Нормальный парень.

– А если бы их и было несколько, отрывал бы блоками, – Джим откинулся на спинку. Глаза прикрывать не стал, хоть и хотелось – после работы с реактивами их всегда щипало. Но казалось, стоит ему погрузиться во тьму невидения, как мысли, которые и без того одолевали его целый день, станут громче, слышнее, заполонят собой весь мир…

Станут миром.

Хотя, эстетика мужского тела всегда…

– Захоти он уничтожить фото, разорвал бы на более мелкие кусочки и не стал бы подбрасывать нам клочки с подсказками, – продолжала размышлять Лайза.

Да и девушек никогда не понимал…

– Или попросту сжёг, – поддакнул Файрвуд, потирая виски. Последовательница уставилась на него с состраданием.

– Совсем плохо?

– Да…

Знала б ты, как права…

– Тебе вредно столько возиться с лабораторией. И так устаёшь.

– Зато почти получил витамины.

Чёрт, парни…

Может, ошибка?

Может, не так?

– Иди отдыхать. Я про фото завтра расскажу.

Не отдыхать…

Может, я ошибся…

Может, это только следствие того поцелуя…

Теорема нуждается в доказательстве…

Лучше – опровержении…

– Спасибо за беспокойство. – Он встал. Попытался улыбнуться. По реакции понял, что от проницательной девушки не укрылось его взвинченное состояние. Но, нужно отдать ей должное, она не стала над ним ворковать, как начала бы та же Дженни. Или Марго. Улыбнулась в ответ.

– Ты – наш лидер. Кто тебя заменит?

– Алиса. – Эта усмешка далась без труда.

Но Лайза только покачала головой.

– Не хотела бы, Джим.

Монеты упорно не находились. Арсений излазил все комнаты на первом этаже, даже пару раз без особой надежды прошёл ванную. Куча повторных паззлов, из проводов он теперь мог делать гирлянды или плести сети, по выбору, а сумка просто ломилась от разного гипотетически нужного хлама.

– Джек, блин… вечное пойди туда – не знаю куда… – ворчал он себе под нос, шоркая подошвами кроссовок о половичок в ванной: Дженни недавно за обедом убедительно просила всех не топтать там пыльной обувью.

Последнее прохождение одарило его парой свечных огарков, мотком лески… и – о слава великому маньяку, – извлечённой из-под дальнего пыльного подшкафового угла тяжелой монетой с изображением ангела. Ангел был в лучших традициях художников возрождения – то есть, на лишнюю одежду, худобу и отсутствие мускулатуры явно не жаловался. Арсений хмыкнул.

Джек, а Джек, на кой тебе картинки с голыми ангелами, а?

Монета была благополучно отправлена в карман. Завершив испытание, Арсений вышел в коридор, откинул ребром ладони со лба мокрые пряди.

Хватит на сегодня… Обойдётся одной монеткой. Пойду обрадую. Или стоп… что-то я ещё забыл… Забыл что-то… Джек же говорил… Не то найти, не то…

Через четыре секунды он уже нёсся по второму этажу к детской. Комната новая, до сих пор Кукловод не упоминал, что он может туда ходить, но, нарочито медленно потянув на себя дверную ручку, комментариев маньяка он не дождался.

Оглядываться не имело смысла, предметы для поиска всё равно были незнакомые. Посему он решительно вошёл в полутёмное помещение, захлопнул дверь. В сумраке заколоченных окон проступали силуэты мебели и кучи наполняющего здесь любую комнату хлама. На них бесформенными тёмными выростами застыли, вроде, игрушки. Цифры 2:40 на дверном таймере казались неправдоподобно яркими. Арсений вытащил фонарик, дёрнул из кармашка лист со списком предметов. Душевно выругался: лист был пуст. Под пальцами только проступило несколько букв.

Позади кто-то тихо и вежливо кашлянул. Арсений резко развернулся, выбрасывая перед собой руку с фонариком; яркий, почти белый луч выхватил из полумрака сидящую на верхнем ярусе кровати женщину в тёмной одежде. Она торопливо закрылась от света. Пришлось отвести фонарик.

– Здравствуйте, – заговорила незнакомка вежливо и совершенно спокойно, как будто в неё тут каждую минуту тычут фонариками, – прошу прощения. Я вела себя слишком тихо, и вы не заметили меня. Но…

– Я тебя… вас,* – быстро оправился подпольщик, – за часть меблировки принял. Извиняюсь. Я Арсений.

Женщина легко скользнула на пол со своего второго яруса, потянулась за кровать. Вспыхнул свет, и Арсению пришлось на несколько секунд заслонился рукой. Таинственная обитательница сумрачной комнаты мягко взяла из его пальцев лист со списком. Он, всё ещё часто моргая, прищурился на незнакомку. Та окинула его внимательным взглядом тёмных, почти чёрных, с поволокой глаз.

– Однако я прошу вас впредь тщательней осматривать комнату перед тем, как захлопывать дверь. Я помогу с испытанием на первый раз.