– Сам ты извращенец, такую фигню творить… Ладно. С пяти лет подглядывал, как к Джиму приходили девчонки. Ничё интересного не было, но я в саду набирал жуков и всем им в сумки подкидывал. Или в карманы пальто. Прикинь, выходит такая вся из себя за дверь и обнаруживает жуков в кармане…

– Так вот кто Джиму моему личную жизнь порушил… – Арсень задумывается. – Ладно. Моё, значица. В общем… Джиму я говорил, а тебе нет. Когда только с Лондон приехал, жопой подрабатывал, чтоб денег на жизнь заработать. И был у меня один постоянный клиент…

Арсень наклоняется и произносит имя шёпотом ему на ухо.

Джек икает, потом смотрит на него, как на сумасшедшего. Да нет, не может быть. Откуда бы.

– Отваливал нехило, – покивал Перо. – А в постели так себе.

– Блядь. Ты, – Джек отобрал у него бутылку и хлебнул вне очереди. Плевать, за такое можно. Понадобилась минута, чтобы прийти в себя. – Хорошо… Я в двенадцать сел на ежа в лесу. Не ржи, – предупредил на всякий случай открывшего рот Перо. – Думал, кочка такая удобная, солнышком прогрета, на мне были летние шорты. В джинсах оно может и обошлось бы... Ну, в общем, сел. Левой стороне не повезло. Месяц не ходил в школу… Золотые дни, на самом-то деле. Лежишь на животе или на том боку, где непострадавшая половина, тебе вкусности всякие дают… Только потом в классе всем говорил, что болел бронхитом. Признаться стыдно было.

– Жопой на ежа? Сильно…

Эта белобрысая падла кивает. Важно так. Одобрительно.

– Ну, я жопой на ежей не садился ни разу. Зато в детстве мы с другом, Кирилл звали, пиздили пирожки из школьной столовой. Он прожорливый как ты же был. Напиздим так полтазика, а потом продаём. Люлей мы, правда, огребали как-то непропорционально много, но нам нравился процесс. Повариха была злющая и толстая.

– На спор пьяный в шестнадцать выкурил пачку сигарет. Без перерыва, а до этого вообще не курил. Ох и выворачивало, думал, желудок через глотку – того…

Джек отхлебнул из бутылки и ухмыльнулся. Странно было это вспомнить. И зачем вообще согласился?

– А вот щас будет реальное горе моей ранней юности, – Перо, еле выпрямив скрюченный указательный палец, поднимает его вверх в трагическом жесте. – Я заднюю половину кентавра играл. Папка меня на ролевые возил. И вот раза три-четыре, ей-ей, играл эту хренову жопу!

Вот теперь не заржать было трудно. Джек закусил край воротника и захрюкал в него. Перо опять проверил у Джима пульс, успокоился и придвинулся к нему ближе.

– А я… твою мать… – стало слегка стыдно, но начали больно уж хорошо, чтоб теперь мяться, – короче, в детстве и до одиннадцати лет часто болел простудой. Температура тридцать девять, мозг в отключке, все дела. А в таком случае, чтобы температуру сбить, ставят свечи в задницу. Ну так вот я стеснялся, чтобы это мама делала, даже в три года, и доверял только Джиму. Это я блин как чуял, что он спец по жопам! Бутылку отдай.

– Ну, он спец, да… – Арсень покорно выпускает бутылку из пальцев. – А знал бы ты, каким спецом он через десять лет станет…

– Вот об этом – нефиг, – Джек погрозил ему. – Настоящее давай.

– Да ты б видел свою рожу, когда я об этом рассказываю, – этот полухихикает-полухрюкает. – Ну… чего ещё… Я умею гнать самогон. Бабка научила. Умею ореховый, лимонный, медовый… вообще, там главное принцип уловить, а потом хоть из опилок гнать можно.

– Научишь, – Джек коротко толкнул ему бутылку. Ширмочка уже слегка плыла и качалась. – Я залезал в бочку во дворе… и представлял себя космонавтом. В четыре года. А вылезти сам не мог и ждал… пока Джим из школы вернётся, чтобы меня выудить…

– Бочка... Неплохо... А я… когда впервые Фредди Крюгера посмотрел, напихал пальцев… в шприцы. Бегал так, короче… а потом пальцы распухли и меня в больницу увезли. Вот…

Арсень, рассказывая, покачивается, но из бутылки хлебает.

– Ладно… расскажу. На выпускном трахнул одну девчонку. Страшную, как… как… ядерный реактор без охлаждения. И вдобавок не первой использованности… н-да. Ну пьяным, ессст-венно. Потом месяц от неё прятался по всем углам и закоулкам родного города, пока поступать не уехал… А она мне любовные эти… письма под дверь. Стыдно, блин…

– О, письма… – Арсень как-то заторможенно гыгыкает. – Ты это… не везёт тебе на всякие влюблённости. Чаю… не согреешь?

– Угу.

Джек послушно поднял чайник. Идея хорошая. Заодно продлит существование содержимого бутылки.

Пока на кухне грелась вода, он мучительно изыскивал в плывущем сознании ещё чего-нибудь этакое. Обычная игра обратилась во что-то типа состязания и даже… вызывала некий азарт.

Вернувшись с чайником, быстро замутил по второму разу заварку и разлил по кружкам, куда Арсень уже умудрился плеснуть из бутылки, зажимая её между перемотанными ладонями.

– Моя очередь? – поинтересовался вяло, как-то боком съезжая на стеллаж. Вытер лоб рукавом.

Кивнуть.

Арсень прижимает пальцы к бокам кружки.

– Кароч… дело такое… я ж проститутом был. А там, сам пнимаешь, анонимность… И вот я был крашеным, ярко-рыжим. Звали Алекси. Просто, без фамилий. Алекси и всё. – После паузы, глубокомысленно, – рыжий.

– Ты ж ещё страшнее был чем щас! – допёрло до Джека.

– Э-э! Ничё не понимаешь. Это для тебя страшнее. А так – экзотика, – отмахнулся от него Перо. – За хну.

И приложился сначала к бутылке с остатками, а потом к чаю.

Полки плыли. Ширмочка плыла за ними. Наверно, пыталась догнать. Джек попытался рассчитать примерную скорость уплывания ширмочки, пока Арсень не толкнул его в бок.

– Я… – Джек прокашлялся. Продолжил тихо. – Ревновал Джима и не хотел, чтоб он начинал с кем-то встречаться. Не в том смысле ревновал, как…

– Да я понял.

– Ну. Он же всё время со мной… Потому и жуки эти… подбрасывал я. Блин, от себя противно. А один раз увидел его целующимся с девчонкой… они у нас на веранде сидели, весна. Восемь мне было… короче… залез на крышу дровника и нарочно свалился оттуда в кусты. Не сильно страшно, просто царапины глубокие, кровь… но он перепугался и… в общем… больше домой её не приводил, решил, что он не уследил за мной, потому что… с ней, отвлёкся… Вот.

– Ну… эт нормально. Наверное… – Арсень уже бубнит. – Типа. Он же весь такой с тобой. А тут не с тобой. А я в тебя был влюблён. Когда только тут появился, – хихикает, – постоянно пялился на твою задницу и в ракурсах всяких рисовал.

Джек хотел посмотреть на него сердито, но вместо этого сказал:

– Ага. – И добавил мрачно: – я стаскивал несколько твоих рисунков. Не с собой, ясно, об их… существовании не знал.

– А я рисовал, – кивает. – Много. Потом альбом сжёг, когда понял, что ты натурален как йогурт.

– Йогурт как раз с кучами добавок. Я в самом начале, когда сюда попал, думал, Джима не прощу. И как идиот подкидывал ему на лабораторный стол пойманных в подвале крыс. Два раза всего… – Джек поморщился. – Хорошо, что ничего не разбили, наверно, они на пол сразу спрыгивали. – Он вздохнул и уставился в потолок. Там плыть было нечему. – А сегодня понял, что брат для меня – всё. Пока там сидел, а он задыхался… И только сегодня понял, что простил ему то письмо. Ерунда! Точно.

Арсень смотрит на него долгим тёмным взглядом. А потом улыбается.

– Это ты прально гово…ришь.

– Ну точно. Слышь, – Джек ткнул в Перо бутылкой. – Не отлынивай. Очередь.

– Эт-та… очередь… о! – Снова кивает. – Про очередь. Времена были тяжёлые. Я в очереди за колбасой стоял, меня папаня оставил, сам за молоком пошёл. А передо мной бабка вклинилась. – Икает. – Я ей… как бы… вежливо так, а она матом на весь магазин… короче, как она успокоилась, я ей подол обоссал. Сзади. И убежал...

Джек кивнул. Ну да, чё удивительного. Хлебнул вне очереди.

– Это я на будущее, – потянул свой чай от загребущих пальцев Пера. – А то… знаю тебя. Это… я после того случая… на рождество. Короче, меня всё один вопрос мучил. Каково это – с парнем целоваться? Разница… ну вот есть? Если там не думать… а то… Вот. Но там про вас с братом понял, не до фигни стало всякой… Бля, вот зачем сказал. Ладно… щас вот опять на ум пришло.