Мангуст остановился. Как бы плохо ему ни было, но умирать было страшно. А тут – повод потянуть время.

– А ты… вы точно его здесь видели? – он почесал нос основанием ладони (Арсений прекрасно представлял, как больно это было бы делать скрюченными пальцами), опустил свой фонарик и прошёл в комнату. Тэн посторонилась.

– Да, он лежал в коробке вместе с другими предметами, необходимыми для церемонии. Потому я ума не приложу, куда мог пропасть.

…Исами его напоила чаем с печеньем и околдовала – сказками, якобы в благодарность за помощь в поисках. Тихим, певучим голосом рассказывала она истории о дальних странах и героях, побеждавших врагов хитростью и отвагой. О сказочном гордом Драконе, в одиночестве обитающем в неприступном подводном Дворце, о целителе Яо-Ване, единственно сумевшим получить у него рецепт чудодейственного лекарства и после отдавшем его людям, и о безобразной шкодливой Обезьяне, выпившей по случайности эликсир бессмертия и умудрившейся вывести из себя даже богов – уничтожить её они ведь были не в силах. Но Обезьяну победил спокойствием и мудростью Будда, заточив в скалу. Она говорила и о Тигре, что охраняет сны и ворота Запада, за которыми растёт волшебное дерево с тёмно-зелёными листьями, а на корявые ветви его садится отдыхать после дневного пути по небосводу солнце; тихо потрескивал фитилёк свечи, в особняке завывали тоскливо сквозняки. Огонёк дрожал, изредка почти гас. Его со всех сторон обступала глубокая тьма, похожая на… воду.

– Исами, скорей, – попросил Арсений.

Тэн кивнула и пригласила своего гостя сесть на нижний ярус – там было удобнее, а когда у Мангуста от чая и тихого ласкового голоса начали закрываться глаза, укрыла его пледом. Села рядом, гладя короткие взъерошенные волосы.

– Спи, Перо. Завтра будет новый день, – приговаривала тихо, перебирая короткие пряди. – Спи.

Когда призрак растаял, а вместе с ним и видение освещённой неровным огоньком свечи детской, Исами ещё долго сидела неподвижно, с закрытыми глазами.

– Вытаскивай нас, быстрей, – еле слышно попросил Джек. Арсений, ощущая, как рассыпается картинка мира, схватил его за руку, второй впился в плечо неподвижной Исами.

Тёмная вода озера затягивала, будто на дне открылся гигантский слив.

Может ещё кого-то удастся туда спихнуть

Вверх всплыло облачко пепла. Темнота заглатывал их троих быстрей, чем он мог плыть. Две жизни – слишком тяжёлая ноша. Он мог вытащить кого-то одного. Или подтолкнуть к поверхности двоих.

За секунду умирающий мозг там, в реальности, перебрал все варианты – они возникали вспышками в этой сумеречной водяной зоне, медленно сменяющейся мглой отпустить себя всё рухнет отпустить Джека Джим не простит выпустить Исами

Сестру

Решить он не успел. Резкой болью – горячей и мокрой – хлестнуло по лицу. Он пришёл в себя в душной, провонявшей можжевельником и потом комнате, где его тут же (и явно не в первый раз) хлестнул по лицу горячим мокрым полотенцем доктор Файрвуд.

И ему оставалось только сказать спасибо.

Все трое сидели в пледах и пили чай. Джек с убитым видом смотрел на дно чашки. Минут десять уже. Исами дрожала, Арсений ел сахар. Тошнило, зато голова переставала кружиться.

На заднем плане Джим грел воду для нового чая.

– Арсень, нарисуй мне её, – хрипло подал голос Джек. Смотрел он по-прежнему в чашку. – Ты ж что угодно нарисовать можешь.

Перо спорить не стал.

– Нарисую. Мне не сложно.

Снова молчание.

– Я могу узнать, в чём дело? – Джим переводит взгляд с младшего на Арсения и обратно.

– Я об этом не могу, – ответил Перо.

– Да ладно. – Джек по-прежнему говорил в чашку. – Рассказывай.

Пришлось кратко излагать всю историю с девушкой у камина. Джим слушал, кивал. Дослушав, вернулся к чайнику – тот как раз закипел. Долил в протянутые кружки.

– Мы прожили много жизней. – Выдал, наконец, поставив чайник на пол.

Тишина. Тэн тихо попросила сахару, Арсений поделился.

– Тоска, – констатировал со вздохом. – Джим, садись четвёртым в нашу депрессующую кучку. Будешь греть мне один бок.

Перехватив свою кружку, док присаживается рядом. Плечо к плечу. Он-то после Сида почти отогрелся.

– Ну, по крайней мере, теперь я знаю, что у меня может быть друг, – выдал глубокомысленно, прежде чем зашвыркать чаем.

А я не знаю, что делать с запиской Фолла

Арсений осознал, что едва не ляпнул этого вслух, и помотал головой.

Сегодня, дети, мы узнали много нового и поучительного.

Он под пледом пожал пальцы Джима, правда, тут же выпустил.

– Ладно, визуализируем свою тоску, – объявил, со вздохом подтягивая к себе сумку. – Рисую по заказу, только сегодня.

Джек понимал, что это глупо. Но рисунок, который Арсень набросал минут за семь, жёг карман, а внутри царил раздрай похлеще, чем когда полтора года назад понял, что собственный брат загнал в ловушку к маньяку. Это-то всё ж не смертельно. А так…

И горько, и паршиво, и охота надраться спиртом, как раньше. Но спирт весь на счету у братишки, пить на голодный желудок чревато, а о том, что пережил, не с другими разговаривать, явно. Исами как пришибленная после той ночной сказки для подростка, Арсень после Сида еле живой.

Вот и осталось одно-единственное средство. Да и всё равно давно хотел.

Ступеньки скрипят под подошвами кедов. Скрипят половицы, скрипит дверь, в этом чёртовом доме скрипит всё. На кухне скрипит дверцами шкафчиков Фолл: Дженни с утра вспомнила, что где-то припрятала пакетик изюма. Ищет, значит. Даже без испытания.

Джек проходит к нему прямиком, стараясь не вспоминать умирающую на ковре девушку. Иначе ведь убить можно, а тогда всех шибанёт взорвавшимся проклятием.

Джон, видимо, не только услышав шаги – а не услышать было сложно, но и проинтерпретировав как целенаправленные, прервал поиски, вылез из очередного шкафчика и обернулся к нему. Вид выражает вежливое любопытство.

Джек особо не миндальничает. Размахивается. Впечатывает кулак в ненавистную маньячную физиономию, с силой, с удовольствием… с облегчением.

Раз.

– Это тебе за Элис и пацана.

Прежде чем аристократ опомнился, замахивается ещё. На этот раз Фолла гнёт спиной на стол для готовки, но падать-то особо некуда, устоял.

Два.

– А это за всех нас, маньячина. За то, что затеял свой балаган.

Костяшки саднят. А в душе мир и покой, хотя нет, враньё, хреново там, но вместе с этим и странно легче. А завтра, когда физиономия маньяка окрасится в восхитительную палитру лиловых оттенков, и вовсе будет волшебно.

Джон закашливается. Прикладывает руку горсткой ко рту. Слегка скрючивается в наклоне вперёд.

– Первое… не понял. Второе – понял. Но ты, извини меня, – полукашель-полусмех, – тормоз.

– Сначала ты был весь больной и дохлый. Что я, садист, такого бить? – Джек берёт с края раковины полотенце, мочит его под краном и отдаёт Фоллу.

– Если хочешь к вечеру стать на морду милым и круглым, как Винни-пух, не прикладывай, – бросает и уходит с кухни.

Нет, определённо – затея того стоила. Теперь можно пойти и завалиться спать на кровати Пера, если только Трикстер попутно не выловит и не отправит на задание.

Исами неспешно обматывала ленты вокруг ладони. Она делала это уже минуту, и Арсений с трудом сдерживался, чтобы не поторопить её. Хотелось спать; в общем, спать хотелось всё время, а после Сида ещё сильнее. Но ей надо было о чём-то поговорить.

За спиной торчал Тень, что-то шепча на своём языке, а по тёмным углам чудились чёртовы багровые отсветы. Были они и вокруг Исами, та самая багровая «корона», и вокруг Джека (намного слабее).

Всё катится к чертям, – меланхоличная с недосыпу мысль прокатилась в пустой голове, как бутылка по неровному асфальту, подпрыгивая и глуховато звеня стеклянными боками.

– Хочу рассказать тебе о некоторых ритуалах, – сказала японка ровным голосом, поднимая голову. В лице ровным счётом ничего не изменилось. Вот она, опять, фарфоровая маска.