Ноги не гнутся, спина заполоняет мир жгучей болью. Мягко проведя по спине Арсеня пальцами – прихоть – Джим пересиливает тело, подымается и идёт в угол Джека.
Тяжело. Но надо. К тому же, сегодня – его очередь убивать.
Опускается на пол рядом с младшим.
«Фракция» просыпается. Заворочался Рой, а Тэн уже лежит с открытыми глазами, и неизвестно, сколько уже пролежала.
Рука младшего тёплая. Джим проводит по ней пальцами.
– Джек, даже если ты не хочешь жить... мы все хотим, чтобы ты жил.
– Я понял.
Не отворачивается, не орёт больше. Эмоций в голосе вообще не слышно.
Боги, младший… неужели ты не понимаешь, в какой ситуации находишься?
Слегка наклониться – и обхватить его руками. Это больно – поднимать руки и напрягать мышцы. И этого не требуется. Вообще весь этот разговор не требуется, но очень уж страшно за брата.
Джек пахнет электропроводкой, как раньше. А ещё он грязный. И Джим грязный – ему сейчас нельзя обливаться. Только у Арсеня есть шанс.
– Отпусти. – Всё так же тихо, непререкаемым тоном. – Вали к Перу, подтирай ему нос. Вдруг сегодня тоже надо будет кого-то ухлопать, а он не в форме.
А вот это уже…
Джим касается пальцами его скулы, а потом, без предупреждения, бьёт. Конечно, тут же обжигает спину, начинает ныть…
– Сегодня я убью, Джек, – спокойно, насколько хватает сил, лишь слегка сжимая зубы от боли. – Или меня убьют. Всё ещё хочешь строить из себя викторианскую леди?
– Я не напрашивался на сочувствие.
Младший, будто и не обратив внимания на удар, отворачивается.
– Да, ты просто сидишь в уголке, обиженный на весь мир. Это же продуктивнее.
Снова подняться. Никогда у них с младшим не получалось хороших диалогов. Двинувшуюся к нему Тэн остановил жестом. Ему сегодня нельзя принимать обезболивающее. Под ним невозможно нормально драться.
Дженни, бледная и грустная, варила на примусе суп из консервов и лапши. Помешивала в кастрюле, и вверх, в открытый люк, плыл сказочно вкусный с голодухи запах.
Арсений даже не хотел уходить. Лечь бы на край и тянуть его, тянуть, раз уж поесть в ближайшие полчаса не светит.
Но его сначала пнул Рой – они должны были найти в кинотеатре шуруповёрт и подыскать доску для двери, а потом он с Тэн собирал во дворе смородиновые листья на чай. Везде приходилось таскать за собой Джима и держать его за руку; своего приказа Мэтт не отменял. Зато тут же, во дворе, вместе развели костерок, вскипятили полный котелок отвара. В фотолаборатории разлили по двум термосам, – тащить котелок по подземному ходу было невозможно, – а Исами вымыла и нарезала один из двух лимонов. Они забросили тонкие ломтики в отвар, сверху ещё присыпав сахаром.
– Настоится, можно пить… – Арсений вдавил в горлышки пробки и туго завинтил верхние пластмассовые крышки. Оглянулся на явно довольного Джима, уже складывающего термосы в сумку. – Хоть какие-то витамины.
– Арсений, Джеймс... – Тэн села в кресло у стола. – Мэтт не так просто всё это затеял. Он не умный, но хитрый, это надо помнить. Это всё выльется во что-то очень плохое…
– Ты в чаше видела? – Арсений обернулся. Как же она похудела. Скулы заострились, запястья и вовсе – тонкие-тонкие…
– Нет. – Исами покачала головой. – Просто знаю Обезьяну.
После обеда (каждому досталось по небольшой тарелке супа) кто-то тихо подсел рядом на кровать. Арсений размачивал повязку Джиму, стараясь как можно аккуратней, и не сразу заметил, что это Дженни.
– Помочь? – спросила девушка, заметив, что он смотрит.
Арсений отрицательно мотнул головой, аккуратно снимая вымазанную в мази и размокшую от раствора перекиси ткань. Ожог выглядел… да хрен знает как. Пласты кожи, краснота там, где ей удалось уцелеть. Пузыри с какой-то белой жижей, которые, оказывается, ещё и давить было нельзя. Начинающаяся образовываться корка. Действительно, кто знает, хорошо это выглядит или нет. Может быть, с точки зрения медика. И он подробно описывает Джиму его собственный ожог, пока обрабатывает все тем же раствором перекиси. Потом мазь, снова чистая салфетка, пропитанная какой-то обеззараживающей ерундой (вопросов лучше не задавать) и сверху – плотные бинты.
– Обезболивающее?
Джим мотает головой. Арсений завинчивает, заворачивает всё плохо гнущимися пальцами. Убирает в сумку.
– А то, что я тебе описал – это так должно быть?
– Да, Арсень, волдыри, небольшое воспаление. Могло быть нам… – распрямляет спину, пробует двигать группами мышц, – м… много хуже. Ты скажешь, против кого я буду?
Арсений качает головой. Потом, сообразив, что Джим не видит, тихо отвечает:
– Нет. Но ты… справишься. Должен.
Сидящий неподалёку Рой навострил уши.
– Справлюсь. – По голосу слышно, Джим улыбается, а обстриженная голова качается в кивке. – Конечно же, справлюсь.
– Арсень, – тихий голосок Дженни рядом. – Поговорить.
Она утаскивает его даже не вниз, в «тайную комнату», а в ход к фотолабе. Сидеть пришлось под самим люком. Арсений скорчился, но всё равно упирался головой в потолок.
– Выбери меня, – тихо просит Дженни и в качестве серьёзности своих намерений берёт за руку.
Арсений дёргается и даётся со всей дури макушкой о деревянную балку.
– Ты… чего? – от боли на глаза наворачиваются слёзы.
– От меня и толку-то было – только на кухне. А теперь и кухни нет. Попрошу Джима, чтобы он мне на испытании ввёл какой-нибудь препарат, ну или воздухом в шприце… чтобы не больно.
Арсений, потирая пострадавшую макушку, смотрел на неё и поверить не мог. Джен пыталась искренне принести себя в жертву.
– Ты не виноват будешь… – погладила по запястью. – А суп вы и сами сварите.
– Да ты… понимаешь, о чём просишь?! Дженни, солнышко… Да кто ж в здравом уме… Не надо так. Больше чтоб…
– Зато тебе выбирать не придётся! – Дженни ухватилась пальчиками за его футболку. В засохшей крови, скрюченные… Мэтт никого не жалеет. – И никто тебя не обвинит, как с Джеком, я сама скажу, что решила так! Я же знаю, вы с Джимом и Райаном вместе всё придумали, а ты всю вину на себя взял…
– Так, Джен, – он мотнул гудящей головой. – Я тебя не выберу. Себе не прощу просто, понимаешь? Не считая того, что меня за такое решение свои же разорвут на части. Так что давай больше не будем, и вообще… Давай, отползай от люка, мне наружу надо.
Он постарался быстрей выбраться из темноты на свет. А то ещё, чего доброго, Дженни увяжется за ним и продолжит уговаривать.
– Ты – моя лучшая кукла, Сазерленд, – проговорил Мэтт. Динамик слегка хрипел, но голос Трикстера был вполне дружелюбным. – Ищешь ключи, играешь по моим правилам. Свобода близко.
Лайза остановилась посреди гостиной, перетянуть бинты. Испытание закончено, надо начинать второе, но как же больно. Вся кожа на ладонях уже в проколах, горит, будто в горчицу руки окунули. Но это ничего, заживёт.
– И что же мне делать дальше, учитель? – она поднимает голову к камере. – Я пытаюсь втолковать им, что тебя надо слушаться…
– Конечно, надо! Да кто ж виноват, что люди идиоты. Мало того, подлые идиоты. Я дал Перу выбор для Файрвуда сделать, думал, он благородно выберет себя. Ну представь, какой жест красивый, он перерезает горло под взглядом любимого человека, спасая тем самым его… У меня бы сердце кровью облилось. А он что вместо этого?
– Что? – Лайза, затаив дыхание, подходит ближе. В руках этого человека судьбы всех в доме.
– Обмолвился, что у беременной девчонки шансов против покалеченного доктора нет, – усмехнулся Стабле.
Девушка судорожно вздохнула и опустилась без сил на диван. Она не могла поверить. Сидела, вцепив пальцы в волосы, минуту, другую. Хорошо представлялась Кэт – беспомощная, сжавшаяся в углу, в рваном пледе. Её испуганные глаза, то, как утром она трогает чашку с чаем, которую ей подаёшь – будто не верит, что может ощущать тепло.
– Нет… – Лайза мотнула головой. – Нет, не позволю… не…
Она поднялась с дивана, не зная, куда деваться. Прошла до заброшенного химического стола Джима, вернулась обратно к дивану. Внутри нарастала паника. – Не… позволю! – выкрикнула, схватив со стола статуэтку, и швырнула её со всей силы в камин. Фарфоровая кошка раскололась на множество осколков.