В бледном лице, вновь обратившемся в маску, ничего не дрогнуло.

– И всё же сходи к Джейн. Стригут всех, по приказу Джеймса. Он опасается заражения насекомыми.

– Да, спасибо, схожу.

– Хороший рисунок, – Тэн протянула ему лист обратно. – Боюсь, как бы он не оказался правдой, хотя и не верю в вашего бога.

– Это просто моя фантазия.

– У медиумов не бывает фантазий. – Женщина поднялась, собравшись уходить.

– Да-да, ты ещё скажи, что россказни Энди о «живом доме» – тоже не фантазии. Он же видит призраков.

К его удивлению, Тэн это заинтересовало.

– Я подробностей не знаю, – Арсений поспешил поднять руки в знак капитуляции. Тэн была странной, такой он её знал, но уж точно не был готов к тому, что её заинтересуют бредни Энди.

– Это может быть важно. – Она качнула головой, будто сама с собой согласилась. – Я прошу тебя потом сходить со мной. Говорят, мистер Уолкман только с тобой разговаривает нормально.

– Это всё потому что я Перо, – Арсений сделал тут же сдувшуюся попытку принять гордый вид. – Исами, кто он был? Этот художник?

– Он был одержим. Искусством или кровожадностью. Может, страхом перед тем и другим.

– Одержим, говоришь…

Зеркало. Точно оно.

«Только тьма меня понимает»

Ты не давал слова что будешь молчать. Это вроде как было негласно.

Но она твой напарник вам в Сид вместе ещё шастать сколько

Перо скривился. Затем решительно мотнул головой.

– Сядь, пожалуйста. Я кое-что расскажу тебе о проклятии.

Алиса плакала, сжавшись в комочек на кровати бывшей Фолла. Абсолютно искренне, с тихими подвываниями, размазывая по лицу слёзы, ощущая носогубным треугольником наплывающую из носа слизь. Что угодно отдала бы за прежнее неведение, за идеалы Учителя, за, чёрт возьми, опору в виде Файрвуда-старшего. Он страховал своим существованием – от провала её как лидера, от полновесной ответственности перед фракцией, от болезни и смерти. На какое-то время опорой, заменившей и Учителя, и Файрвуда, стал Мэтт.

Теперь Мэтт был стеной, которая опасно нависала, грозя раздавить при малейшем неосторожном движении. И кроме неё, этой стены, больше ничего. Пугающе неопределённый отрезок времени, в который он её не тронет.

Новым приступом, будто на втором дыхании – взвыть, схватившись за голову, еле дыша от заложенного носа.

Мэтт никогда не оставит человека, которому не доверяет, без присмотра на стратегически важном пункте.

Мэтт знает, что она испугана и желает помогать обитателям.

Приступ истерии прошёл, но она продолжала сидеть, всхлипывать и подвывать, соображая, где и что он мог поставить. Если только аудио – можно писать записки, продолжая завывать. За всхлипываниями шороха бумаги слышно не будет. Если видео – писать придётся, «плача» под одеялом. И при этом симулировать осторожные попытки помочь заключённым.

Нужна проверка…

В рамках моей роли…

Она безвольно опустила голову, покачала ей, как бы обречённо, и пошла к холодильнику. Вытащила хлеб, два куска сыра, луковицу. С одного куска – сделать себе бутерброд, поставить греться чайник.

– Мне крышка… – вытереть лицо куском туалетной бумаги, смыть в унитаз. Потом сесть за стол, приняться за жевание. – Вместе с ними. Со всеми.

Отрезать кусочек лука – чтоб не спёр на отсутствие запаха. Она часто так перекусывала в цирке – хлеб, сыр и лук. Это давало организму почти все необходимые вещества, включая витамины. Оставить половину бутерброда на столе – съест перед его приездом, запах лука не успеет выветриться. А пока что она – обессиленная рыданиями, перепуганная и отчаявшаяся.

Воровато прижать к себе половину булки, кусок сыра, остаток луковицы. Сесть перед мониторами.

– Перо в гостиной… – будто задумчиво, – а умник наш?

Райан обнаружился в подвале (после того, как их соглядатай установил там скрытую камеру, подвал снова стал доступен для наблюдения, хоть и не весь).

Умник был чем-то катастрофически недоволен.

Алиса, шумно шмыгнув, вытерла нос рукавом. Белёсая корка, оставшаяся на ткани, будет долго радовать Мэтта. А Мэтта надо радовать, он, когда считает, что всё знает, спокойнее.

Боже мой… вот что такое – играть не играя…

Так учил директор цирка, чтобы они на сцене играли не играя. Чтобы находили в себе ту часть, которую будут демонстрировать перед зрителями, лелеяли её, взращивали, но не смели становиться ей полностью. Алиса тогда не понимала, потому что перед зрителями была либо она, либо Элис, о неполном отождествлении речи вообще не шло.

Голос ещё гнусавый. Даже на пользу.

Микрофон – на гостиную, где старший Файрвуд на свет разглядывает горло осунувшегося Закери.

– Джеймс Файрвуд, – чуть увеличивая начинающую проходить гнусавость, – тонзиллит ребёнка сейчас не самая актуальная твоя проблема. Живо на чердак, два испытания.

Камеру – на чердак и на запись. Поувеличивать, пощёлкать клавишами, создавая на получающейся записи эффект неумелого пользователя.

Я в истерике.

Много плакала.

Плохо соображаю, поэтому нечаянно стёрла тот кусок записи, где Джим идёт на чердачное испытание.

Да.

Ему дойти до чердака – полторы минуты. Ей – добежать, оставить на подоконнике хлеб, сыр, лук и стандарт аспирина – полминуты.

После, пробегая через кабинет, пошуршать на книжных полках, взять несколько книг. Это ж было целью её выхода из логова?

Вернуться, дрожа, сесть в кресло перед мониторами, обхватить себя руками.

Страх играть даже не приходится. Что бы Мэтт ни установил для слежки за ней, он услышит хлопанье двери, соотнесёт со стёртыми записями и поймёт, что она что-то там оставила. Убедится в её нелояльности. Он знает об этом, а теперь и убедится. И Алиса будет жива, только пока его будет забавлять её страх, беспомощность, пока ему будет интересно выставлять марионеткам нерушимый двойственный союз.

Алиса тихо вдохнула.

Если Мэтт установил камеру – он спросит, куда делось столько хлеба, сыра и луковица. Если нет – заметит пропажу только аспирина. Заодно удостоверится в своей правоте – раз, и в действенности слежки – два.

К тому же, Файрвуд не может не понять, откуда взялся «подарочек» на подоконнике. Им, бедолагам, сейчас очень нужны витамины.

У них – у неё и обитателей, очень мало шансов. Но если будут действовать не сообща, шансов не будет вообще.

Алиса спрятала лицо в ладонях.

Джим Арсения обыскался. Испытания он, на всякий случай, прошёл, но потом – прямым ходом на поиски Пера. Информация была слишком важной, она жгла ладони, горячей тяжестью хлеба и сыра прожигала медицинскую сумку. Неизвестно, сколько бы ещё пришлось искать, не попадись на пути Райан. Один ненавидящий взгляд, три ядовитых фразы, и Джим уже знает – его ненаглядный обосновался во внутреннем дворе.

Свежий воздух остро ударил по лёгким, даже неожиданно. Джим на секунду остановился на крыльце, чтобы вдохнуть полной грудью.

Думать стало легче.

– Что, док, по воздуху соскучился?– Дежурящему в дверях Филу явно было скучно. Он подпирал косяк, почёсывал нос, слегка переминался с ноги на ногу, выглядел тоскливым.

Джим слегка мотнул головой.

– Да, давно. Только в особняке он даже тут спёртый.

– Да ты как подпольщик заговорил…

Фил озадаченно мотнул головой, и, вроде, хотел добавить что-то ещё, но Джим уже прошёл.

Взгляд, проскользивший по области двора, зацепил сначала стоящего под деревом Энди, и только потом – Арсеня, взгромоздившегося на лавочку и зарисовывающего что-то на очередном измятом листе. В несколько шагов преодолеть разделяющее их пространство, плюхнуться рядом и сунуть ему под нос луковицу.

Почва под ногами влажно чавкнула, отпуская его ботинки.

– О. – Арсень явно сделал вид, что только что его заметил. Выглядел кисло. – Закусь пришла слишком поздно. Джим, я вчера спёр у тебя бутылёк спирта. Да ты знаешь. Ты по-любому всё знаешь.

Он смял рисунок и кинул в пустой фонтан.

– Знаю, – Джим вернул луковицу в сумку, откинулся на спинку, не спуская с него тяжёлого взгляда. – И всё ждал, когда ты соизволишь признаться.