– И будет у нас кровать полужмуриков, – неуверенно хмыкнула Лайза.

Тэн молчала.

Джим сходил за инструментами, заодно захватил в ванной клеёнку – Дженни из неё всё новую шторку прочила, над ванной повесить. Обошлась шторка. Клеёнка была подстелена под пострадавшую конечность. Туда же пошла наполовину разорванная простыня – Джим берёг её на тряпки для перевязки.

Весть разнеслась. Возможно, кто-то видел идущего к ним Райана, возможно, Рой кому-то сказал, но когда подпольщик притащил раскладушку для Джека, а Джим готовил место для операции по вычищению ран, народу в комнате прибавилось. Пришла Эрика, сидела теперь на полу, на подушке, сверкая глазищами из угла. Сидел Майкл, но он, молодец, когда оценил ситуацию в комнате, принёс дополнительные стулья. Тэн и Джек заварили чай, снабдили всех желающих маленькими чашечками с зеленоватым отваром, и теперь младший вернулся на раскладушку.

Японка не ушла. Кажется, она пришла сюда ради Арсеня и покидать его не собиралась. Только к одной горящей на тумбочке свече добавила вторую. В финале явился Зак, который теперь вондылялся по комнате, не зная, куда приткнуться. К мастеру – на раскладушке места мало, на кровать – там операция намечается, на стол – несолидно, при мастере, к тому же, всё посудой заставлено.

Когда Джим уже приготовил скальпель, в дверь прошмыгнула Дженни. Робко предложила принести чаю, увидела, что чаю уже не надо, ойкнула при виде ноги Алисы и уселась на галантно предложенный Майклом стул.

Лайза вызвалась ассистировать. Они с Джимом сгоняли Зака за водой и мылом, тут же в тазике вымыли руки и принялись за дело. Джим ощутил себя как в больнице, когда к нему присылали зелёных практикантов. Тоже сидят с очумелым выражением и маниакально отслеживают взглядами каждое его движение.

Первичную обработку – отмывание кровяной корки – выдержали все. С началом рассечения тканей, когда только-только было введено обезболивающее, Дженни увела Закери. После ушла Эрика – вряд ли испугалась, скорее всего, скучно стало девочке.

Последним не выдержал Майкл. Когда Джим промокнул ватой натёкшую из потревоженных проколов смесь крови, гноя и сукровицы, и принялся за иссечение краёв и дна ран, стряхивая в маленький тазик (держала Лайза) ошмётки срезанных отмерших тканей, он как-то странно что-то буркнул и вынесся.

Рой сидел на раскладушке, рядом с подвинувшимся Джеком. Не спал, не балагурил, сидел и молчал.

Тэн вообще видно не было. Она как-то незаметно слилась с тенью в углу комнаты: тёмная, молчаливая, безэмоциональная.

Вернулась Дженни, потихоньку уселась на стул рядом с ней.

Больше ничего не происходило.

Операция длилась больше часа. За это время в комнату пытались заглядывать ещё некоторые интересующиеся, но, завидев творящийся сюрреализм – недвижимый Арсень, Алиса с оперируемой ногой, Джим и Лайза с руками в крови, молчаливые зрители по углам и горящие на тумбочке свечки – тут же старались по-быстрому ретироваться.

– Всё. – Джим ополоснул руки в тазике. Перчатки были, но очень мало, и он старался не использовать их понапрасну. Просто тщательно обеззараживал.

Лайза кивнула. Кинула на дно тазика окровавленный скальпель, иглодержатель, воткнула хирургическую иглу в тампон из бинта.

Толстый слой тряпок под ногой Алисы пропитался кровью и сукровицей почти насквозь. Джим скомкал мокрые тряпки, бросил в подставленное Дженни ведро. Девушка ещё и клеёнку вытащила, сказала, что помоет и принесёт в его комнату. На шторку она явно больше не рассчитывала.

Подхватила ведро и свёрнутую «шторку» с жуткими следами крови и неслышным быстрым шагом вышла из комнаты.

Джим наложил на раны мазь, аккуратно перебинтовал и уложил многострадальную ногу на свёрнутый в четыре раза кусок простыни. Поучаствовать в уборке инструментов Лайза ему не дала.

– Сиди, наработался, – она подтолкнула к нему стул. – Сиди-сиди. Рой…

– Угу.

Вместе они утащили всё в один приём: и тазик, и инструменты. Джиму оставалось сесть на подставленный Лайзой стул.

Он устал. Не так, как после полостной, конечно. Но устал. К тому же ему было страшно за Алису – фанатичка, стерва и змея, но она была ещё и очень сильной и гордой женщиной. А теперь – что ей делать? Кто поможет оклематься и смириться с тем, что нормально ходить она сможет очень и очень нескоро?

У Джека вот есть они с Арсенем. Арсень младшему не даёт заскучать, не позволяет замкнуться в себе и много думать о болезни, в целом одного не оставляет.

А Алиса одна. Вряд ли кто-то возьмётся сидеть с ней день и ночь.

Джек позади, на раскладушке, пошуршал подушкой и улёгся. Молча.

Джим думал. Но уже не про проблемы, а про то, что ему, Файрвуду-старшему, всё-таки очень повезло. У него, как ни крути, в этом особняке целых два родных человека.

Нервные отстукивания пальцами по клавиатуре.

Не состояние Алисы волнует Кукловода, нет. Алиса поплатилась за свою помощь Мэтту – изворотливой, подлой Обезьяне. Сама связалась, сама расплачивается.

Хотя, конечно, в этот раз Обезьяна превзошёл сам себя. Пустил впереди себя женщину, утащил её, раненую, в закрытую часть особняка, и оставил умирать от заражения крови в безлюдной комнате.

А если бы туда Райан не сунулся?

Перестуки, перестуки. Ритм всё более рваный, неровный.

Кукловод не любил Мэтта. Плевать на подлость, на двуличность – на них Кукловод никогда не обращал внимания, но чего-то Мэтту недоставало. При всей своей живучести этот человек был удивительно низким, даже грязным. После общения с ним оставалось ощущение недоумения и какой-то гадливости.

Хотя и недооценивать его было нельзя. Пока не было Джона, Кукловод уже пообещал Райану помочь с деталями для системы слежения. Может, он и не разрешит устанавливать камеры в закрытой части – принцип ненарушения слов друг друга – но усовершенствовать защиту дома он может. И сделает.

Нельзя недооценивать врага. А Мэтт был именно врагом, в этом Кукловод не сомневался.

Как бы то ни было, Алиса, раз сама вызвалась помогать такому человеку, дура. Жизнь дур ценить незачем. Пусть умрёт хоть посреди коридора.

К перестукам добавляются клавиши. Они звучат только в голове, но от этого ещё более чётко.

А вот Арсень…

Сначала разговаривал сам с собой – в этом доме как-то полюбили подобные развлечения. Даже Тэн, уж в чьём благоразумии сомневаться не приходилось, периодически этим баловалась.

Потом – происшествие в гостиной. Музыка, сумасшедшая музыка старшего Файрвуда, пробирающая до костей переходами нот. Кукловод не мог терпеть, когда услышал, как тот наигрывает её на рояле.

Сначала Джим играл тихо. Тихое, плавное повторение гармонического аккорда в левой, а правая выводила психоделичные пассажи, то застывала, то проливалась нежными отрывками, то – резко, остро, рвано – интервалами.

Это сводило с ума. И Кукловод не сдержался – включил динамики, присоединился – как мог, отбиванием своего ритма. Тоже тихо поначалу, и громче, громче…

Он даже зауважал Файрвуда после этого.

Потом – Арсень. Принёсся, прервал, успокоил Джима. Неизвестно как, но через несколько минут общения в Джиме исчезло то, что играло музыку, исчезла эта сила… Исчез огонь, пожирающий изнутри.

И на следующий день Арсень приходит в свою комнату и как будто умирает. Судя по реакции обитателей, ничего из ряда вон выходящего не произошло. Сидят у его кровати, как у ложа больного – не сильно – человека.

Нервирует.

А в голове играет, играет музыка. Пальцы силятся воспроизвести её, зудят подушечки, но можно только отстукивать по столешнице рваный, сумасшедший ритм.

А Арсень будет его рисовать.

Сам захотел.

Музыка в голове играет, взвизгивает – откуда взялась скрипка?

Сам захотел, попросил материалы. И делает наброски.

Кукловод достал материалы. Достанет что угодно.

Переливы клавиш, перебиваемые перестуками, протяжные взвизгивания скрипки – на высоких нотах, уши режет.

Они поймают Мэтта. Кукловод позволит Райану убить Обезьяну лично, Кукловод знает, тот хочет. Не переваривает бывшего товарища с первого акта. Но если тогда не было повода, то теперь…