Верю. Но тогда это – не диссоциация. Скорей всего, Фолл играет со всеми нами в занятную игру. Говоришь, в детстве он увлекался кукольным театром? Но что тогда ему стоит сыграть перед тобой и теми, кто ещё станет копать под него, «вторую личность»?

Арсений отобрал у неё карандаш – грифель его собственного сломался, а искать нож и затачивать сейчас…

Т.е. это всё было разыграно, чтобы я не смог его прибить при личной встрече?

Лайза кивнула.

Неплохо, правда? Злобный Кукловод, вторая личина, тиранит несчастного настрадавшегося Джона. И тот вынужден держать вас взаперти, иначе внутренний демон не простит. А бедный благородный сэр Перо не может поднять руку на страдающего одинокого маньяка.

Арсений выдохнул, помотал головой, пытаясь уложить в голове мысли.

Но ЗАЧЕМ ему тогда вообще встречаться со мной?

Девушка фыркнула, отобрала карандаш обратно.

Ты сам там написал: Кукловод считает тебя своей коллекционной марионеткой. Редким экспонатом, так же, как и Джима. Ты ему интересен. Наверное, соответствуешь запросам его маньячной души.

– А тебе не кажется, что мы уже ушли куда-то влево? – кисло поинтересовался Арсений.

– Кто знает, – рыжая пожала плечами, пристально глядя на него. – Но, в любом случае, – она постучала карандашом по словам «не диссоциация» и подчеркнула их жирной линией. – В этом я уверена. Читала кучу описаний клинических случаев.

Арсений, кивнув, забрал у неё карандаш.

В любом случае я уверен, что их там двое. Не похоже, что Фолл играет. Если бы ты с ним говорила, поняла бы.

– Думаешь, исключение из правила? – Лайза постукивала мизинцем по губе. – Эксклюзивный случай?

– Что-то вроде. Но я говорю – их двое.

– Ладно-ладно, я верю. Пиши уже, чего там хотел.

Кукловод заставил меня рисовать свой портрет. Он одержим жаждой воплотиться в материальность, стать самостоятельной личностью и выпихнуть Фолла из тела. Джим считает, что материальность – доминанта его потребностей, он готов обожествлять даже боль, она доказывает его существование…

– Дурак он. Cogito, ergo sum, и никакого драматизма… – Лайза напряжённо улыбнулась. Одними губами, взгляд впивался в лист. Она на ощупь запустила руку в свою сумку, извлекла оттуда ручку.

Это ещё раз доказывает, что тут не диссоциация. Личность, какой бы она ни была – второй, пятой, сто двадцатой – не станет ощущать себя вторичной. Они все самостоятельны.

– А вдруг это комплекс уже второго, а? Его собственный глюк.

– Ну да, такое вполне может быть, – нехотя согласилась девушка.

Арсений снова подтянул к себе лист.

В общем, Кукловод помешан на своих изображениях как отражателях его материальности. И я вчера вечером предложил ему писать его собственный портрет, без Джона.

Он поднял голову от листа.

– Лайза, я тебе доверяю. Но всё-таки хочу попросить, чтобы о том, что напишу дальше – никому.

– За кого ты меня принимаешь? – девушка сердито толкнула его в плечо. – Пиши уже. Заинтриговал дальше некуда…

Арсений ещё пару минут строчил на листе, затем протянул ей. Лайза встряхнула листок, подняв повыше – теперь через бумагу и их письмена просвечивала задняя сторона с наброском. Подпольщица читала долго, хотя там было всего несколько строчек.

– Ты… – опустила лист, но тут же принялась его комкать, – сошёл с ума.

– Нет, – Арсений улыбался. Точнее, ухмылялся – довольно и спокойно. Его догадка подтвердилась.

– Нет, Арсень, я повторю: ты – сошёл – с ума.

Она запихала скомканный лист в его раскрытую сумку.

– Разве что слегка, – Перо развёл руками и прищурился. – Но даже если ты права… этим способом можно проверить обе наших гипотезы. Не хочешь узнать, правдива ли твоя версия?

– Сожги потом бумагу, – девушка слегка потрясла головой, словно силясь убедить себя в действительности происходящего. – А если всё-таки ты прав, Перо? Что ты будешь делать потом?

– Наверно, решу по ситуации, – Арсений потянулся за тарелкой. – Лайза, печеньку будешь? Последняя осталась.

– Спасибо, ешь сам, – буркнула девушка, обхватывая руками коленки. – Я, конечно, дала слово, и не скажу, но… Узнал бы Джим – ты был бы трупом.

– И какая тогда раж-жничша, какой бок подштавлять? – спросил Арсений сквозь печеньку.

– Как некультурно – с набитым ртом разговаривать.

Арсений только ухмыльнулся.

О Кукловоде больше не говорили. Лайза разглядывала его рисунки, дивилась на своеобразный стиль и всё пыталась соотнести его с каким-нибудь из современных направлений. Советовала по выходу из особняка серьёзно подумать о занятиях живописью. Потом они плавно перешли на концепцию свободы, соотнося своё понимание с тем, что пропагандировало особнячное божество, под конец вообще скатились в обсуждение фракционной борьбы в особняке как способа психологической защиты обитателей от террора Кукловода. Мысль была, что выстраивая некую модель микросоциума в замкнутом пространстве, люди как бы экранировали себя от осознания, что они заперты, находятся в плену у маньяка и каждый день им грозит смертельная опасность. А так – враги есть, друзья есть, политика есть. Заговоры тоже встречаются. Почти всё как в нормальной жизни по ту сторону стен. Правда, Арсений утверждал, что Алиса пытается по этой же модели ещё и религию свою организовать – поклонение Кукловоду, но Лайза возражала, говорила, в этом вполне прослеживается аналог советского культа личности.

К трём, проголодавшись, они сделали вылазку на кухню и вернулись обратно с бутербродами, новосогретым чайником и шоколадками – Арсений вытащил из запасников свои, валентиновские. Под чай пошли перетирать особнячные события и людей, потом принялись придумывать, что будет через два-три года, если они так и не выберутся из особняка. Сошлись на том, что уже через год парочки начнут жениться и заделывать детей, а ещё через два в детской вместо комнаты испытаний будет детский сад. Причём следить за ним будут Тэн и Дженни, а последняя ещё и шить игрушки. Джиму придётся открыть свою больницу (причём платную, потому что уже через год, по всем прогнозам, Файрвуд должен капитально обнаглеть), технари забаррикадируются на чердаке и будут там разрабатывать суперкомпьютер для порабощения мира. Алиса всё-таки создаст свою религию, Неокукловодианство, будет писать от руки брошюры с пропагандой и подкидывать их всем под двери, а на стены примется прибивать гвоздями деревянных распятых марионеток. Билл вообще станет президентом, законодательной и судебной властью в одном лице, а так как радикулит его к тому времени доконает, он будет разъезжать по особняку на табуретке на колёсиках, лупить провинившихся палкой и читать лекции о важности поддержания порядка в доме... и всё в таком же духе.

Где-то в четверть четвёртого сверху распахнулся приоткрытый люк, и Райан злобно сказал, чтобы они либо переставали ржать как кони, либо выметались к чертям. Люк захлопнулся, после чего оба полуночника принялись смеяться по новой, наваливаясь друг на друга.

В пять утра Арсений со вздохом собрал всю посуду на поднос, Лайза помогла ему запихать в сумку рисунки, и они, зевая, покинули спальню.

Перо оставил дверь приоткрытой.

Лайза дошла с ним до кухни. Пока он мыл посуду, стояла рядом, привалившись спиной к шкафчику, искоса поглядывая на Перо.

– Знаешь, всё-таки… – начала неуверенно, когда Арсений закрыл кран и принялся вытирать посуду, – я пообещала тебе никому не говорить, и слово сдержу. Но… если пойму, что ты с этой своей затеей влип, я пойду и расскажу Джиму.

– Лайза…

– Что? – переспросила она сердито, скрестив на груди руки. – Ты мой друг, и я не очень хочу тебя хоронить. И смотреть, как Джим тихо тает следом, я тоже не имею ни малейшего желания. Так что – хочешь или нет…

– Я понял.

– Ну вот и хорошо, – девушка, всё ещё хмурясь, постучала пальцами по столу. – Очень хорошо, Арсень, что ты такой понятливый.

Проводив Лайзу до комнаты, Арсений вернулся на чердак. Хвостатого – что странно – там не было. Пошарив у стола, Перо предсказуемо обнаружил бутылку. Уселся на груду тряпья в уголку, привалился спиной к ящикам.