– Я за завтраком. Поешь, примешь лекарства после еды, закапаешь капли, и я тебя не потревожу до вечера.

Завтракал брат так же молча. А уж с какой злобой хлеб откусывал – залюбуешься.

К этой великолепной картине добавил недостающий штрих Арсень: завалился в комнату, таща с собой Табурета.

– Как жизнь? – осведомился довольным тоном. – Ещё не создали против меня коалицию? Ну, судя по тому, что в меня не швырнулись графином и не начали насмерть закармливать овсянкой прямо с порога, нет.

Он бросил к порогу проходильную сумку, на лямке которой Джим автоматически отметил наличие парочки новых кровавых пятен, опустил на пол кота – тот сразу же шмыгнул под стол, и плюхнулся на кровать. Джек, ворча, отодвинул поднос, но Арсень всё равно ухватил с него один сухарь и с удовольствием в него вгрызся. – И и-шшо, – пробормотал сквозь него, обращаясь к насупленному Джеку, – готов к большому заплыву? Мы с тобой сёдня до ванной ковыляем.

Тот что-то забухтел себе под нос, но возникать не стал. Наверно, на собственном брате у него заряд сарказма закончился, и Арсень под раздачу просто не попал.

У Джима внутри всё странным образом успокоилось. Скорее всего, когда бешенство достигает определённого градуса, у человека внутри срабатывает стоп-кран, иначе точно инсульт случился бы.

Он пронаблюдал за сложившейся идиллией между младшим и Арсенем где-то с полминуты. Взгляд постоянно сбивался то на руки подпольщика, то на шею, то на припухшие и потемневшие губы. Несмотря на всё это, воспоминаний о ночи больше почти не мелькало. Возможно, потому что адова доля самоконтроля Файрвуда-старшего уходила просто на то, чтоб дышать: ровно, спокойно и глубоко.

Арсень жевал. Мина довольна собой и окружающим, поза расслабленная. Джек тоже жевал, но ещё и сопел. Мина, соответственно, недовольная.

Контраст прямо-таки просится на картину.

– Арсень, – Джим заговорил, когда дышать уже не помогало, – удели мне минуту.

– Ммм? – тот оторвался от сухаря и вопросительно приподнял брови. – Ну я вообще-то тут сижу и уши ничем не заткнул… – (На этих словах Джек особенно громко стукнул ложкой о край суповой тарелки) – так что, полагаю, я вполне в состоянии выслушать всё, что ты мне захочешь сказать.

– Нужно видеть. – Джим указал рукой на разложенные на столе таблетки-порошки-микстуры.

– Ага, – Арсень перестал толкать Джека в ответ на попытки младшего спихнуть его локтем с края кровати, поднялся и подошёл ближе. – Щас, погоди.

Он подтянул к себе со стола, заваленного рисунками и рисовальными принадлежностями, первый попавшийся лист, схватил откатившийся в сторону синий карандаш.

Джим заметил, что на листе нарисован он сам. Да и трудно было не заметить – сходство поразительное. В углу листа дата – позавчера. То есть, день, когда они расстались. Арсень, не обращая внимания на такие мелочи жизни, перевернул рисунок, облокотился на стол. Карандаш замер над бумагой.

У Джима же от осознания факта «Арсень рисовал меня в день расставания», аж нервы зазвенели.

– Диктуй, я весь такой готовый. – Подпольщик шмыгнул носом и слегка оттолкнул Табурета, вздумавшего вертеться у него в ногах и жевать шнурки.

– Это, – Джим указал на порошок и пилюлю, – перед едой в обед, это – на три таблетки и порошок, – после. Причём, этой – палец остановился на таблетке приятного голубоватого оттенка, – только половину. Микстуру по чайной ложке каждый час. – Коснулся ногтем тёмного бутылька. – Уколы я не ставил, поставишь перед физическими упражнениями. Ампулу витамина утром, эту – около обеда. Если не перед упражнениями, то после укола разотрёшь место укола, чтоб разошлось.

Джим диктовал, не особенно заботясь, успевают ли за ним записывать. Забудет – найдёт и переспросит, не перетрудится. Но, кажется, Арсень успевал. Строчил быстро, не поднимая взгляда от листка.

– Капли в глаза нужно капать три раза в день, это не зависит от времени. По три в каждый глаз. И я посоветовал бы делать массаж, умеешь?

– Не-а. – Арсень поднял лохматую голову, уставился на него в упор. Взгляд – в разрез с наглым голосом – спокойный и внимательный. И тёплый. – Показывай.

– Глаза закрой. – Джим дождался выполнения приказа и положил подушечки пальцев на его веки. Внутри всё опасно встрепенулось. – Три нажима, – подушечки осторожно надавливают на глазные яблоки, – пауза в три-четыре секунды, и снова. Так от шести до десяти раз.

Убрать пальцы. Не отдёрнуть, только убрать.

Арсень открывает глаза.

– Последнее, – Джим суёт в его руку пластиковую баночку. – Витамины. Пить будете оба, там их много.

– О, витаминки, мои любимые! – Арсень явно обрадовался. По крайней мере, рот растянул в ухмылке от уха до уха и – совершенно неожиданно – хлопнул Файрвуда по спине свойским дружеским жестом. – Джим, я тебя обожаю. Ну, когда не кормишь меня овсянкой.

На заднем плане Джек сделал вид, что его тошнит в тарелку.

Арсень, ухмыльнувшись, принялся прилаживать лист с новым списком к стенке с помощью булавок.

– Кштати, – через зажатые в зубах булавки, старательно втыкая очередную в край листа,– а со штарым шпишком новый как соглашуетша? Приём тех прешпаратов отшменить?

– Не согласуется. Отменить, оставить только таблетки от кашля.

Джим повесил на плечо сумку. Как себя вести, это, конечно, дело самого подпольщика, но ему хотелось бы обходиться без тактильных контактов. Ближайшие лет десять.

– Если понадоблюсь, я в библиотеке или в гостиной.

Раз лечение для Джека определено, Джим собирался заняться своими обычными – для спокойных периодов – делами. То есть – приём больных и психология.

Химию лучше оставить для менее нервных периодов.

Арсений покончил со своими обязанностями сиделки только к половине девятого. Уколы, таблетки, путешествие до ванной (Джек-то горел энтузиазмом, но под конец Арсению пришлось тащить его на себе без всяких переносных смыслов), мытьё (изучали на ощупь ванную, расположение предметов, бутыльки, чтобы не перепутать шампунь с отбеливателем), потом обратное путешествие до комнаты, переодевание, смена постельного, сбор и стирка одежды – каждый раз после «забегов» его подопечный потел как чёрт. Наконец, развешав постирушки (плюс постирал своё, запасную смену одежды и шмотки, в которых неделю бегал по вечерам) на протянутых в коридоре второго этажа верёвках, Перо вернулся в комнату Джека и позволил себе рухнуть на стул.

– Вернулся, – констатировал крыс. Он впервые с момента, как пришёл в себя, был одет в повседневное – джинсы и свитер, и сидел на кровати поверх заправленного покрывала. Шапку ему, правда, Арсений снять не разрешил. Всё-таки волосы ещё как следует отрастать не начали, мало ли. Джек поворчал, но от шапки всё-таки не стал избавляться.

Теперь, растёкшись на стуле, Арсений даже залюбовался результатом своих трудов. Не считая плотно закрытых век – почти как до взрыва…

– Ну ага, я вернулся, – он выдохнул и запрокинул голову к потолку.

– Я себя даже человеком чувствую, – хмыкнул Джек. Поднял руку, зачем-то понюхал рукав свитера. – Жалко только, рубашка моя после взрыва не уцелела.

– Могу свою отдать. Она у меня тож в клетку. Дженни подсунула, когда я только в особняк попал.

– Да не в рубашке дело… Забудь, в общем. И ты это… паззлы от новой комнаты мне приноси если что, о‘кей? Собирать буду, хоть как-то…

– Ну… договорились... А, кстати, – вспомнил Арсений, болтая свисающей рукой, – пока вспомнил. Я тут с Тэн поговорил, она согласна научить тебя заваривать чай по китайской технологии. Так что будешь щупать всякие чахаи там, кисточки для привлечения внимания чайника, щипцы… А можешь и её волосы, только осторожно. Ты ж не видишь нифига, в случае чего можно сказать, что перепутал. Главное не говорить, что перепутал с мочалкой, остальное проканает. Офигенные, отвечаю. Мягкие, гладкие, тяжёлые… Ну или там не волосы можешь разок, под прикрытием… Вдохновляет?

Он поднял голову, не меняя положения тела. Шея протестующе заныла.