-На моей памяти было одиннадцать. Только не помню – это с пушкой на чёрном напалме в конце или нет…

Этот ответ снял все мои подозрения – чёрный вагон хоть и был очевидной пушкой, но знали об этом только служащие нашей армии.

-Седьмой вагон всё ещё за рыжими? – вдруг спросила лисица.

-Не знаю, – честно ответил я, – Тот состав уже месяц как расформирован. Нас осталось всего две сотни и все сейчас во Владивостоке.

-Жаль, – тихо сказала лиса, толкая дверь в тамбур. Как только она приоткрыла её, я сразу услышал звуки гармони, а потом, заглянув за угол, увидел и самого играющего, очевидно допевающего какую-то незнакомую песню:

-Вытри слёзы, отдохни немного,

Я русская дорога!

Отходи, а я тебя прикрою,

Грязью да водою…

Завидев нас, проводник тут же перестал играть и потянулся к бутылке, стоявшей рядом с его коленом. Судя по мутной жидкости, в ней был неплохой самогон, навскидку – шестьдесят градусов. По крайней мере так сильно захмелеть, как лис, всего с половины бутылки – надо что-то покрепче царской водки.

-Чего припёрлись? – грубовато спросил он нас обоих, хотя лисица смело пропустила вопрос мимо ушей и уселась рядом с ним, потягивая лапы к пузырю. Лис вручил своей суженной алкоголь, а сам посмотрел на меня и повторил свой вопрос, – Ну так?

-Позвольте представиться, я… – начал было я, но жена проводника зачем-то меня перебила:

-Генерал Российской армии!

Лис выгнул одну бровь, изучая меня:

-Что случилось с тем… Змеем?

-Филснейком? – спросил я.

-Угу.

-Пропал без вести в Москве. Никто не знает, жив он или нет, за исключением, наверное другой змеи.

-А… – потянул лис, воспринимая информацию. Через какое-то время он спросил ещё вопрос, – А с Шакалом?

-Погиб, – коротко ответил я.

-Вечная ему память, – сказал рыжий, поднимая вверх бутылку, – Отличный был командир…

-Позволишь? – спросил я, кивая на его бутылку.

-Никогда не пил с генералами, – признался мне проводник, а его жена подтверждающее кивнула.

-Всё в этой жизни в первый раз, – сказал я, усаживаясь перед парой лис в позу лотоса, – Хотя у тебя уже что в первый, что не в первый – всё равно, да?

Лис глубоко вздохнул, и даже чуть улыбнулся.

-Не-а. Теперь мне никогда не всё равно.

Его жена улыбнулась ему – мило и откровенно, как казалось может улыбаться только она одна – любящая и прощающая своему мужу пьянки и ор посреди ночи с аккомпанирующей ему гармонью. Мне стало ясно и я даже не стал спрашивать почему – ответ сейчас был в моём купе, и за ним приглядывала Рэя.

-Любили, генерал? – внезапно спросил рыжий, протягивая мне бутылку.

-Нет, – честно признался я, – Не приходилось.

-Попробуй. Это здорово. Начинаешь по-другому смотреть…

Лис запнулся на полуслове, посмотрев в сторону.

-На войну? – догадался я.

Он кивнул мне.

-Жизнь в сущности такая мелочь, – сказала лисица, отбирая у меня пузырь с самогоном, – Нажал на курок – оборвал её. Всё, жизни нет. Теперь есть только тело, которое пойдёт на корм свиньям. Так просто, – она приложилась к горлышку, – Но когда я рожала – я поняла какой болью даётся любая жизнь. Как страшно потерять… своих детей, родных, любимого.

Говорила она ровно и уверенно. Я даже сделал попытку догадаться.

-Ты.. спрашивала о лисах ночи… Ты была с ними?

-Была, – подтвердила рыжая, – Снайпером.

-Мне в последнее время чертовски везёт на лисиц-снайперов, – признался я, вспоминая наёмницу из лагеря под Красноярском, – А он?

-Обыкновенный солдат, – рыкнул лис, – Которых в составе было с тысячу морд.

-Довелось убивать? – спросил я.

-Ещё бы, – вставила лиса.

-А мне не очень. Оружия не было – паршивый затёртый до бела калаш и то зажали. Всю службу с обычным Макаровым отбарабанил, но стрелял из него не часто, и то чаще мазал.

Я хохотнул, отпивая из поданной бутыли высокооктановое пойло. Закашлявшись, я улыбнулся и передал бутыль по кругу.

-Ну а твоя история? – лисица ленива подпёрла морду кулаком, – Давай, с самого начала? Интересно как надо жить чтобы стать генералом…

-А что там? – сказал я, разведя лапами, – Родился в Екб, родители бросили когда мне было три. Благо подобрали в нашей городской школе, где я и пристроился. Жил, учился – так до пятнадцати лет. Всё бестолку прожил. Потом выгнали. Бродяжничал, торговал – а там и армия подвернулась. Сказали молод. А я на состав зайцем – хотели выпроводить прямо на ходу, а вон, – я кивнул в сторону нашего купе, что находилось в четырёх вагонах от нас, – Друг нашёлся. Он взял. Можно сказать вырастил. Старый, мудрый, но такой дурацкий киборг…

-Пёс тот – киборг? Наслышан о таких…

-Скоро больше их станет, – смело заявил я, – Больше и лучше.

-А на кой они нужны? В Москве, говорят, целый бункер с ними построили, и до сих пор там этих киборгов чуть ли не тыщи! Но кому они нужны? Держат их в колбочках, да только понятно, что не разбудят их уже – не нужны они этому миру…

-Никому не нужны, – подтвердила за своим мужем лисица.

-Тысячи? – внезапно переспросил я, пьяно икнув, – Мы же Москву…

Закончить мысль не дал резкий толчок в бок. Поезд продолжил своё движение, проводник и ухом не повёл. Видимо всё было в порядке, но свою заветную мысль я потерял. Разговор как-то сам собой зашёл в тупик, поэтому я кивнул на гармошку лиса и спросил:

-Играешь?

Рыжий в доказательство моих слов поднял инструмент с грязного пола и устроил его как подобает на мохнатых коленях. Несколько раз растянув меха, он выдал пару невнятных звуков.

-Ну чего тебе сыграть? – довольно спросил он.

-А ты не слишком ли, – спросил я, но его жена как-то игриво хихикнула:

-Он может в любом состоянии! Помню у одного костра свалился с бревна на спину, и там прямо на земле наяривал…

-Ну тогда про войну что-нибудь, – пожав плечами попросил я, – У нас тут сегодня не весёлый вечер, ведь так?

Я поглядел на лисицу – она подняла бутылку и кивнула.

-Давай Растеряева, – заказала она, – Ленту.

-Да? – проводник уставил на меня свой взор, – Историю знаешь?

-Чего?

-Войн, – сказал он с каким-то вызовом. Я даже на этот вызов ответил, выпятив немного вперёд грудь.

-Да!

-Ну тогда слушай… Давно эту песню написали, очень давно, – напутствовал он, растягивая меха. Сделав недлинный проигрыш и взяв нужный темп, он внезапно заиграл намного тише и начал негромко петь:

-За окнами весенний лес летит,

Я еду в ленинградской электричке.

Напротив меня девочка сидит,

С георгиевской ленточкой в косичке.

Сегодня эту ленточку носить,

На сумке можно, можно в виде брошки.

Но я прекрасно помню и без лент,

Как бабка не выбрасывала крошки.

Как много лишнего мы слышим в дни побед,

Но только этой патоки с елеем,

Не очень верят те, кто в десять лет,

Питался в основном столярным клеем.

А время умножает всё на ноль,

Меняет поколенье поколеньем,

И вот войны подлеченная боль,

Приходит лишь весенним обостреньем!

Над этой болью многие кружат,

Как воронье, как чайки – и так рады!

Как будто свой кусок урвать хотят,

Бетонной героической блокады.

Я еду в поезде, смотрю на всё подряд:

На лес, на девочку с прекрасными глазами…

А за окном солдатики лежат…

И про-ра-ста-ют новыми лесааами!

Я слушал его песню и улыбался – ну неужели он думал, что я не знаю этой истории, которой хвалились наши предки-люди своим детям и внукам – как много они сделали чтобы защитить свою Страну во времена ещё второй мировой войны? Сейчас этого ничего не было – ни электричек, ни леса, ни георгиевских лент в виде моды, ни даже того героического города, о котором пел проводник, но всё равно его мелодия и простой, не поставленный голос внушали собой искреннее уважение к тому, кто эту песню написал. Но она ещё не закончилась – напротив, рыжий взял быстрый темп, начал играть громче и петь намного уверенней: