Пауза.

Майкл струхнул, испугавшись, что девушка посчитает его заявление недопустимо фамильярным.

- Вы - галантный джентльмен, мистер Фрейзер! И все же... мне бы хотелось вас как-то отблагодарить.

Не мог же он ей прямо сказать, какой благодарности жаждет от девушки с такими соблазнительными ножками!

- Может, несколько плиток шоколада? - и, переждав её смех, многозначительно добавил. - Из ваших рук, ну, скажем... на Рождество?

И вновь пауза.

У Майкла от тревожного ожидания так стучало сердце, как будто ему вновь было пятнадцать, а на носу краснели противные прыщи, способные отпугнуть не только капризную официантку из кафе рядом с колледжем, но и Памелу.

- Не знаю...,- растерянно протянула девушка,- но постараюсь освободиться. Я ещё позвоню!

- С нетерпением буду ждать!

И он ничуть не покривил душой.

Накануне Рождества состоялась праздничная вечеринка их авиакрыла.

Сначала все отправились в столовую рядового состава, затянутую пеленой табачного дыма. Праздник начался с громких воплей - это каждая эскадрилья пыталась переорать соседей. У изрядно набравшегося пивом Майкла чуть уши не лопнули от этой дикой какофонии. Он, правда, был простым зрителем, потому что ни к тем и ни к другим не относился, и приплелся за компанию с Кренфордом и Хоком, носящим лейтенантские погоны.

Рядовые, оказалось, вспомнили старую традицию Королевских ВВС. В день Рождества офицеры обслуживали рядовых, а рядовые получали право звать офицеров по именам - кому как захочется! Майкл только фыркал, слушая обрушившиеся на приятелей изощрённые гадости.

Одна кружка пива сменяла другую, причем всё быстрее и быстрее. Вечеринка становилась все более разнузданной. В конце концов, дело закончилось другой традицией, по которой в офицеров полетели стулья, и те позорно бежали.

Затем они отправились в сержантскую столовую, где любой из сержантов имел право плеснуть джина в офицерскую кружку с пивом. Там наши герои так накачались, что на утро никто не мог вспомнить, как оказался на базе.

Кстати, за эту безобразную оргию никого не наказали. Командование решило закрыть глаза на развлечения истребительного состава, ведь никто не мог предсказать, кто из них встретит следующее Рождество!

В ту ночь отличился и Пендлтон. О его злоключениях, захлебываясь от смеха, по секрету рассказывали друг другу пилоты их эскадрильи.

Пендлтон крепко надрался, и по прибытии на базу никак не мог попасть в свою комнату в офицерском общежитии. Пока майор на ощупь пробирался по коридору, ему один за другим попались пять, висящих на стенах, огнетушителей. И те, прямо-таки нагло и назойливо, сами влезли ему в руки!

Причем, редкостный случай - сработали, как на грех, все пять, залив и майора, и ковры омерзительной пеной. Оказавшийся беззащитным перед таким коварным 'нападением', Пендлтон решил сражаться до конца. Он срывал со стен и лихо выбрасывал шипящих и изрыгающих пену 'драконов' из окон. Опять-таки, пять огнетушителей - пять разбитых с оглушительным грохотом стекольных рам!

Кое-кто из испуганных обитателей общежития даже решил, что это какая-то особо изощренная диверсия немцев, и перед зданием оказалась кучка испуганно озирающих небо полураздетых пилотов.

Окончилось все это так же комично, как и начиналось - его таинственное начальство секретным приказом запретило майору пить до конца войны. И секретность приказа настолько строго соблюдалась, что вслед майору смеялись даже беспризорные собаки. Эти закормленные пилотами псины вяло шлялись по аэродрому в любое время суток, почему-то считая его площадкой для выгула собак особо трудной судьбы.

А на следующий день был Сочельник.

В обычные дни пилотам было запрещено выпивать накануне вылетов, но на праздники это правило не распространялось. С трудом очухавшись, с дико трещавшими с похмелья головами, и под гневным взглядом трезвенника Мэнсона, его звено мужественно дежурило на аэродроме, молясь в хмурое небо, чтобы каким-нибудь совсем уж пакостным фрицам не пришло в голову прогуляться до Англии. И небо сжалилось над ними, ниспослав снег и сильный ветер.

Ворчащий себе под нос нечто нелицеприятное Мэнсон несколько раз проветривал помещение, но все равно пришедшие в файф-о-клок девушки с чаем недовольно сморщили свои носики.

При виде румяных щечек пилоты дружно выдохнули перегар и бодро встретили их широкими улыбками и праздничными поздравлениями.

Майкл уныло листал журналы и прислушивался к радио - там пела любимица англичан Вера Линн:

'...И снова голубые птицы

Будут летать над белыми скалами Дувра.

Ты увидишь это завтра, поверь мне...'

Так-то оно так! Но Памела не позвонила.

Парни собирались этим вечером продолжить гуляние и встретить Рождество в городке в обществе приехавших на праздник жен и подружек, а вот у Майкла не было никакого желания вновь упиваться пивом до невменяемого состояния.

Он впервые за эти сумасшедшие месяцы сильно заскучал по дому. Сейчас в Коннектикуте царит праздничная суматоха - домашние складывают подарки под наряженной елью, бегают и радостно шалят в ожидании сладостей его малыши.

Два дня назад из дома пришла посылка - помимо привычных сигарет и жевательной резинки, ему прислали подарки. Он получил фляжку коньяка от Фредди, бритвенный набор от отца, одеколон от тети Мэйбл, пуловер от Эвис, вязаные носки и нарядную рождественскую открытку от тети Сары. Но особенно его порадовала фотография сына и дочери на фоне экзальтированно глядевшей куда-то в угол мачехи. Вся в бриллиантах и мехах Эвис выглядела сногсшибательно, дети застенчиво улыбались в объектив, и Майкл гордо пришпилил кнопками фото к стене. Все его соседи по общежитию сбежались посмотреть на американку.

- Это твоя жена, Фрейзер? - забросали они его вопросами. - Какая красотка!

Приписывать себе победу над Эвис Майкл посчитал кощунственным - с мачехой они были хорошими друзьями.

- Это жена моего отца!

Неизвестно, поверили ему или нет, но восхищенные причмокивания прекратились только после того, как Фарр вытолкал всех любопытных из комнаты.

И сейчас Фрейзер вяло тянул невкусный чай, и грустил о своей семье. За окном перепархивал снег, ребята переговаривались в полголоса о чем-то своем, а теплый спертый воздух располагал к дремоте. Дежурство подходило к концу, и Майкл уже твердо решил, что праздник он проспит.

Внезапно распахнулась дверь, и в комнату оживленно влетел Бад Фиппс. Он тоже был пилотом их авиакрыла, и хотя летал в другой эскадрилье, его хорошо знали. Бад до войны выступал в варьете, его мать пела в опере, а отец подвизался в антрепренерах какого-то театра. Фиппс отменно пел, танцевал и был желанной персоной на любых вечеринках с коктейлями. Даже поступив в ВВС, он не прервал своих связей с английской богемой.

- Я договорился с Мэри Уингфилд,- закричал Бад прямо с порога,- она выступит сегодня перед нами!

Майклу это имя ни о чем не говорило, но, судя по тому, как заволновались остальные парни, они понимали всю сенсационность известия.

- Вот это да! - радостно завопили Кренфорд и Хок. - Не может быть!

- Только надо сброситься, парни! Мэри требует предоплату, пока все не упились до поросячьего визга.

Сумма оказалась кругленькой, но присутствующие выложили её, не торгуясь, кроме Мэнсона. Тот угрюмо пробормотал, что проведет вечер с женой.

Майкл недоуменно посмотрел на командира, и тот, тяжело вздохнув, пояснил:

- Ты думаешь, чего эти жеребцы так радуются и бьют копытами? Мисс Уингфилд - звезда стриптиза!

Встрепенувшийся было в ожидании развлечения, Фрейзер уныло попрощался с уплывшими в карман распутной дивы деньгами, и опять вернулся к мыслям о подушке. Он не был против стриптиза как развлечения, но в такой вечер как-то не хочется смотреть на девицу, обнажающую себя под вопли измученных вынужденным воздержанием мужиков. Рождество - праздник семейный, даже если тебя с близкими разделяет океан.

В общежитии Майкл принял ванну, и как раз возвращался к себе, когда его позвали к телефону.