- Серафима, я должен идти, - еле слышно шептали его обкусанные губы. - Там люди погибают..., - побледневшие пальцы с силой вцепились в косяк двери. - Уйди! Командир ждет донесение... Я должен..., - боец попытался оттолкнуть дородную женщину с прохода, но женщина оказалась сильнее.

  - Эх, еловая твоя башка! - беззлобно бормотала она, подхватывая мужчину подмышки и таща в сторону лавки. - Что же вы мужики, такие... Говорят вам, не надо! Нет, все равно претесь вперед и все тут! Вот поешь сначала, а потом что-нибудь придумаем! - она вложила ему в руку деревянную миску с каким-то темным варевом. - Не разносолы конечно, но сытно и полезно. Лес, батюшка, кормит... Я пока с тебя сапоги стяну, рану надо обработать.

  Она ловко обхватила сапоги за голенища.

  - Сейчас мы потянем... Сапоги то у якие гарные, - в пол голоса бормотала она, ощупывая скрипучую кожу левого сапога. - Муженек мой, царство ему небесное, такие еже носил... Бывало каблук подправит, гвоздочками подобьет... Хоть в пляс пускайся, - со вздохом она взялась за второй. - Рукодельник был, прости Господи его душу. Знатный рукодельник..., - второй сапог приземлился рядом с первым подошвой наружу; крохотные гвозди тускло блестели квадратным головками. - Вот и славно, а то совсем бы обезножил, - женские пальцы скользили по ступням, обмазывая их какой-то мазью с резким запахом.

  Доев похлебку, раненный с облегчением откинулся назад. Его лицо порозовело.

  - Спасибо, - пробормотал он, рукой хлопая себя по груди. - Думал, сдохну в лесу, и донесение сгинет, - его рука нырнула за отворот гимнастерки и вытащила кусок коричневого бумажного пакета. - Спасибо, Серафимушка, - он выжидательно уставился на женщину.

  - Ладно, не зыркай так. Сейчас пойдем, - она накинула на голову платок и схватила с полки что-то небольшое. - Идти сможешь? - тот в ответ кивнул и со стоном сделал несколько шагов по дому. - Подожди-ка! - вдруг она остановилась и как-то странно на него посмотрела. - Знак с тобой? В Лес же идем. Далеко не прячь, при себе держи, не дожидаясь ответа она повернулась к выходу и мужчина увидел, что она держала в руке. - Чего застыл? Говоришь в отряд надо? - в ее ладони скрывалась небольшая деревянная фигурка, блестевшая от частого прикосновения к ней.

  Когда они вышли, на улице уже ярко светило солнце. Женщина повернула на еле заметную тропинку, которая шла в сторону потемневшей от времени бани. Ее вросший в землю сруб был густо покрыт зеленовато-бурым мхом.

  - Тут недалече, - обернулась она к нему, когда он остановился, чтобы потереть ноющую ногу. - Вон к тому усаду выйдем, а там и до оврага рукой подать...

  Боец поправил голенище сапога и оглянулся. Высокая трава хорошо скрывала их следы в том месте, где они сошли с тропки. Он прошептал что-то и пошел за женщиной, оставляя после себя несколько переломанных стеблей пустырника и крохотного кусочка бумаги.

  - Почти дошли, - проговорила она, когда их накрыло тенью от высоченных сосен. - Там, почитай, всегда кто-нибудь есть..., - красноармеец встрепенулся и прибавил шаг. - Вот он Лес, батюшка, -забормотала женщина, с благоговением касаясь встречающихся стволов дубов-великанов. - Вот он кормилец, - ее пальцы нежно дотрагивались до коры, иногда на доли секунды задерживаясь. - Избавитель...

  Хромающий боец несколько раз оборачивался. Он то и дело хватался за ворот гимнастерки, начиная растирать шею.

  - Что, тошно, милок? - не оборачиваясь, бросила женщина. - Ты, покрепче за частицу его ухватись да слова благодарственные почитай, так сразу и легче станет, - сама она продолжала прижимать статуэтку к груди. - Батюшка, он такой... всех привечает, кто попросит.

  Боец силился ей что-то сказать.

  - Хр-р-р-р..., - вдруг, захрипел он, оседая на землю. - Хр-р-р-р, - руки рванули гимнастерку на груди; ткань с треском разошлась в стороны, на землю упал большой конверт и комсомольский билет.

  - Господи! - вскрикнув, проводница подскочила к нему вплотную. - Чи такое?

  Боец широко открывал рот, пытаясь вдохнуть воздух. Пронзительно голубые глаза с ужасом смотрели куда-то вверх, где смыкались плотные кроны деревьев. Его губы открывались и закрывались, словно он что-то пытался сказать. Однако, из рта раздавался лишь хрип.

  - Оставь его, Серафима, - буркнул кто-то из-за спины. - Вражина это! - вышедший из-за дерева кряжистый бородач смачно плюнул на задыхавшегося бойца.

  - Як же так, дядька Мирон? Балакал партизан он! - женщина ничего не могла понять, переводя глаза с валявшихся на земле бумаг на лежавшее тело. - Вин гумага при нем! Пачпорт вона! - она подняла небольшую книжицу и, раскрыв ее, показала старику. - Вот, Акимов Сергей Петрович, комсомолец..., - ее пальцы держали перегнутые страницы, закрывая собой блестящую скрепку-крепеж. - Як же так?

  - Вражина он! - вновь буркнул немногословный дед, крепко сжав в руке изогнутую клюку. - Партизан... Вчерась и нонче с утреца пятерых таких партизан взяли. Поняла, дура-баба?! - старик с ненавистью смотрел, как возле его ног извивался задыхающийся человек. - Приходили, да гутарила... мол партизаны. Бумаги показывали. Кто раненные были, кто нет... Все про командира выспрашивали, - клюкой он проткнул бумажный пакет, разрывая его на части. - Пакет точно такой же показывали. Видишь? - клочки выпотрошенного конверта были белоснежно чистыми. - Одного такого привели сначала, а ен двух как свиней зарезал.

  Остолбеневшая женщина с ужасом смотрела на синеющее лицо диверсанта. Он уже не дергался. Его ноги, несколько секунд назад рвавшие землю каблуками, застыли в странной немыслимой позе.

  - Отец, он все видит! - проговорил старик, сталкивая ногой тело в овраг. - Со злом ты к нам пришел, так с миром и покойся...

  Изломанной куклой тело в красноармейской форме свалилось вниз. Перевернувшись несколько раз в полете, оно застыло на самом дне оврага в мешанине грязи, опавших листьев и поломанных веток. Лишь побелевшее лицо с заостренными скулами, удивительным образом сохранившееся в чистоте, смотрело в небо. В удивительно синих пронзительных глазах Андреаса Даскалоса, уроженца городка Алитус, так завораживавших своей глубиной девушек, отражались медленно плывущие пушистые облака.

  - Чего столбом стоишь, Серафима? - недовольно буркнул дед, тряхнув ее за рукав пиджака. - Со мной пойдешь, - с трудом оторвав глаза от лежавшего тела, он недоуменно посмотрела на старика. - Нельзя тебе в селе оставаться... Этот … не один был. Другие придут, - не увидев в ее глазах понимание, он добавил. - Отец со мной говорил, - женщина стиснула в руках деревянную фигурку. - Германец ни как не угомониться... Пошли, Лес, укроет.

  Они медленно, переговариваясь друг с другом, пошли в глубь Леса — туда, где губительная трясина смыкалась с вековыми дубами, образую непролазную глушь.

  - … Отец, он и есть Христос..., - негромко говорил старик, продолжая уже давно начатый разговор. - Мы по простоте своей не все могем понять, - узловатой клюкой он осторожно отвел в сторону перегородившую им гибкую лапу орешника. - Я так понимаю, что за грехи наши он страдает..., - по узкой тропке Серафиа шла чуть в стороне от него, внимательно ловя каждое сказанное слово.

  Ни старик ни его внучка не знали, что операция «Летний гром» перешла в свой основной этап. В течении предыдущих трех дней во всех крупных населенных пунктах, узловых станциях прошли массовые облавы, где хватали по малейшему подозрению и перевозили в особые фильтрационные лагеря. В прилегающих к железнодорожным станциям лесах действовали специальные противодиверсионные отряды, натасканные на поиск и уничтожение партизан. Мелкие села, затерянные в лесах, вдали от крупных городов, наводнили агенты, действовавшие под личиной скрывавшихся от властей подпольщиков, сбежавших из плена красноармейцев, раненных «посланцев» Москвы. Десятки человек, одетые словно под копирку в окровавленные гимнастерки, с перебинтованными головами, словно опытные рыбами, ставящие приманку на крупную добычу, стучались в дома тех, кто был на примете или под подозрением полиции. В разных селах перед сочувствующими взглядами людей звучал один и тот же рассказ, в котором лишь иногда расставлялись иные акценты. В одних случаях это был раненный при задании разведчик, который с риском для жизни добыл секретные разведывательные данные, и умолявший с слезами на глазах помочь ему передать их в отряд. В дома других стучался выброшенные с парашютом диверсант с секретным предписанием с самого верха. В третьих, на людей смотрел обессилевший от издевательств младший лейтенант, который жалобно просил воды...