Часто, когда его сознание было на самой границе беспамятства, его посещали странные видения. Одни были добрыми, родными и знакомыми, другие — пугающими, липкими и мерзкими, третьи, вообще, - совершенно не понятными. Это были отрывки чьих-то разговоров, какие-то крики и вопли, отпечатанные на машинке обрывки документов — и все это в той или иной степени касалось его судьбы... За зимние дни, сложившиеся в долгие, бесконечные годы, таких видение было бесчисленное множество...

  «- … Андрюша, сыночек, - тяжело вздыхала рано постаревшая женщина, обхватив голову. - Андрюшечка, как же мне тяжело без тебя!». Он видел, как галдел длинный барак, наполненный несколькими десятками эвакуированных; как плакала его мать, сжимая в руках какие-то мятые небольшие бумажки с печатями.

  « - Люди, люди, Отец гневается! Он забыл о нас! - седой бородач, сверкая глаза, буквально кричал молчаливой толпе. - Он бросил нас всех! А вы молчите... Почему вы молчите? Почему вы ничего не делаете?». Лес видел десятки искаженных лиц. Дети с прикушенными до крови губами, плачущие женщины, скрежетавшие зубами мужчины. Лес видел их всех, чувствовал их боль и страх.

  «Они же просто сумасшедшие, Ганс! Представляешь, поклоняться деревяшке? Ха-ха-ха! Это же просто смешно, - в расстегнутой до пуза шинели ржал здоровенный пулеметчик. - Они же тупее негров! Те молятся животным!». Андрей видел, как стекло стаканов двух собутыльников со звоном ударяется и содержимое стаканов исчезает в бездонных немецких желудках. Он чувствовал, как пахнет тушенка, стоявшая в открытых жестяных банках...

  «После получения …. особым отделам фронтов, армий, дивизий … принять меры к задержанию всех, кто выражает сочувствие учению Живого Леса. В случае оказания сопротивления разрешается применение оружия...». Четкий, стройный строй букв оставляла печатная машинка на белоснежной бумаге. «Все последователи учения Живого Леса в прифронтовой зоне объявляются …. ».

  « - Живой, живой! Чудо-то какое! Чудо! - голосила женщина с растрепанными волосами, покрывая поцелуями лицо младенца. - голубку мою вылечили! Вылечил мою кровинку! - к женщине присоединился радостный мужчина в шинели без знаков различия. - Чудо, чудо, - не переставая шептала она». И это видел Андрей... Склонившаяся перед дубом мать, целовала узловатые корни. Стоявший рядом на коленях отец зарывал под его корни какой-то узелок.

  «- Никто из вас не должен достаться врагу, - доносились обрывочные слова сквозь свист ветра и гул самолетных двигателей. - Вы все носители секретной информации». Перед ним проносилось знакомое лицо старшины, который молча боролся с каким-то командиром. Он слышал резкие, словно звук кнута, выстрелы пистолета. Наблюдал, как свинец рвал гимнастерку удивленного парня, как, истекая кровью, тот пытался отстегнуть страховочный ремень. «Портфель здеся! А того, что с краю был нет! - звучал в его голове голос. - Ищите лучше! Я всадил в него две пули, он никуда не мог уйти!».

  « - Да вот про знакомца своего спросить бы хотел, - до боли знакомый голос донес до него ветер. - Андреем зовут... как он там интересно, жив еще или нет?». Андрей видел серьезно старшину, сидевшего в каком-то большом зале с самого края. Видел высокого черноволосого мужчину с удивительно глубокими глазами, в которых читались то дикое удивление, то сожаление, то бешеный страх. Там было все!

  «Куда, болван? - к маленькому солдату, который чуть не подскользнулся на скользкой траве, подскочил офицер и залепил ему пощечину. - Куда прешь? Ты не знаешь, что несешь? Ты же нас всех погубишь? Сволочь!». Втягивая голову в плечи, солдат еще крепче хватал небольшой ящик с тремя снарядами с зеленой маркировкой и нес дальше. Андрей видел, как внутри каждого такого маленького металлического поросенка колыхалась несколько пригоршней жидкости, от которой веяло гнилью. Он чувствовал, как эта зеленая мерзость тянула полупрозрачные плети к нему и старалась задушить...

  «Это же колоссально! Грандиозно! - шептал коротышка-профессор, смотря на невысокого паренька в больничном халате. - Этого просто не может быть! Ну-ка Алексей попробуйте, пройдитесь по палате... Так, так. А теперь подпрыгните?! Неплохо, неплохо! Просто, удивительно!». «Это что профессор, я снова танцевать могу! - скинув халат и засучив брюки до щиколоток, он пошел в вприсядку. - А! Вот так! Вот так!». Ноги взлетали высоко вверх и сразу же опускались вниз...

  … Каждую секунду, каждую минуту все эти видения, сменяя и прерывая друг друга, наполняли его, рвали на части его мысли, заставляли вновь и вновь переживать уже прошедшие события. Помимо своей воли он был одновременно во множестве самых различных мест, участвовал в разных событиях...

  Эта зима сильно изменила его. Сейчас он уже не был тем Андреем, который вырос в далеком селе Малые Хлебцы; и тем Андреем, которого призвали служить на границу; в нем мало что осталось от того Андрея, который погиб под ударами немецкого миномета; и даже тем Андреем, который так странно воспринял свое новое состояние. Весну встретило совсем другое существо! Оно еще осознавало себя Андреем, помнило себя человеком, любило своих родных, но оно также как и все остальные хотело жить. Это существо, пережив Зиму, приняло одно важное для себя решение — выжить...

  97

  Село Малые Хлебцы. 4 июня 1942 г.

  Утро. Солнце медленно появляется из-за горизонта. Ночная прохлада еще бодрит заставляет кутаться в одежду. Однако еще совсем немного и воздух прогреется. Из невзрачного домика с перекосившейся крышей вышла немолодая женщина с деревянным ведром и пошла к колодцу.

  - Ао, - в утренней тишине прозвучал чей-то тихий стон. - Ао!

  Испуганно оглянувшись в сторону соседнего дома, женщина оставила ведро и осторожно раздвинула плотные ветки кустарника, которые плотно обступил колодец.

  - Кто там? - негромко спросила она, всматриваясь в листву.

  - Пить, - вновь прозвучал тот же голос. - Пить...

  Раздвинув крупный куст, женщина едва не вскрикнула. Прямо на нее смотрело перекошенное от боли лицо. Черты лица — крупный прямой нос, больший глаза, тонкие губы едва угадывались под слоем запекшей крови и земли.

  - Пить! - человек в ободранной советской форме потянул к ней грязную руку с обломанными ногтями. - Дайте, попить! - он тянулся к ведру, которое стояло на почти возле него.

  Он пил шумно и долго, словно без воды повел много и много часов. Стекая из наклоненного ведра, она оставляла на его лице светлые дорожки., которые заканчивались где-то под подбородком.

  - Мне надо в отряд, - едва оторвавшись от посудины, прошептал он, с мольбой смотря на склонившийся над ним спасительницу. Мне надо срочно в отряд.

  Женщина с тревогой прижала свой палец к его рту и отрицательно махнула головой. И только в доме, куда она с трудом смогла затащить его, он услышал ее голос:

  - Не надо кричать. Соседи у меня плохие люди, услышать могут, - смоченной в воде тряпкой она начала осторожно смывать кровавую грязь с его лица. - Серафима я. Солдатка. Вот уж с империалистической как век одна векую..., - и под стекающей на пол грязи, ее руки словно руки скульптура высекали резкие черты лица волевого человека — высокий лоб, заостренные скулы, массивный подбородок. - Что ты там про отряд гутарил?

   - Мне в отряд срочно надо, - умоляющим тоном проговорил он. - У меня донесение командиру. Нужно срочно передать в его руки... Там люди погибают, - его пронзительные голубые глаза смотрели прямо на нее с таким отчаянием, что она не выдержала и опустила свои глаза. - Серафимушка, срочно надо!

  - Где же я тебе партизан сроблю, - удивилась она, вновь смачивая кусок полотна. - Нету тут партизан. Германец вон словно с цепи сорвался. Как третьего дни начал по селу шастать, так до сих пор все и продолжается... Куда?! Лежи, лежи, - неожиданно сильными руками она прижала его к кровати, когда он попытался привстать. - Лежи спокойно. Сейчас поснедать принеслю...

  Она отошла от лавки, к которой привалился раненный, и подошла к столу, на котором начала греметь какой-то посудой. В это время бойцу все же удалось встать на ноги.