3.

Недобежкин приказал Синицыну заходить к нему в отделение только через запасной выход. Синицын соблюдал это «первое правило Недобежкина», и поэтому – прокрался на задний двор Калининского РОВД, приоткрыл запасную дверь и нырнул за неё. Едва Синицын переступил порог и погрузился в прохладную мглистую сень – его схватила за шиворот железная рука. Синицын не знал, кто его схватил и поэтому – быстрым движением заломил эту руку за неизвестную спину и занёс кулак над неизвестным лицом. Противник был силён и начал вырываться, даже освободил свою руку. Получилась бы, наверное, жаркая битва, если бы в неверном свете, который струился откуда-то сверху, Синицын не различил лицо незнакомца. Мнимый незнакомец оказался Синицыну до боли знаком: начальник Калининского РОВД Василий Николаевич Недобежкин.

- Упс… – невольно вырвалось у Синицына.

- Хватит паясничать, и пошли! – проворчал Недобежкин, опуская кулаки. – У меня для тебя есть парочка вопросов!

Милицейский начальник развернул корпус и широко зашагал к лестнице, чтобы подняться к себе в кабинет. Синицын что-то пробормотал себе под нос и небыстро двинулся за ним.

Войдя в кабинет, Синицын удивился: дверь вынесена вместе с луткой, а Казаченко с Белкиным со стены обдирают обои. Недобежкин ничего объяснять не стал. Он только усадил Синицына на свободный от Ежонкова и Серёгина стул и сунул ему в руки стопку фотографий.

- Говори, Синицын, кто это такой? – потребовал от него Недобежкин и сел к себе за стол, перед внушительной кипой неких бумаг. Сидевший рядом с Синицыным Пётр Иванович закончил вымарывать очередную бумагу и положил её перед начальником.

Синицын посмотрел на предложенные Недобежкиным фотографии и даже отшатнулся от них, едва не разбросав. Фотографии изображали человека, который полулежал на полу, опершись спиною о стену. Похоже, что этот субъект уже отдал концы: слишком уж безжизненно он выглядит, да и стена за ним уделана бурыми пятнами, весьма похожими на кровь. Синицын узнал стену: эта стена в кабинете, с неё Казаченко с Белкиным сейчас в спешном порядке удаляют обои. И – Синицын узнал безжизненного субъекта: это «мистер Смит», для которого он когда-то возил грузы, и это – тот странный тип из подземелья, который перебил группу захвата!

- Ну? – вставил свой вопрос Недобежкин.

- Это он, – выдавил Синицын. – Смит… Для него я возил грузы из ГОГРа.

- Ясно, – пробормотал Недобежкин. – Значит, Смит. Смита можно списывать. Хорошо. Казаченко!

Казаченко бросил лохматый кусок обоев, и он повис, наполовину оторванный от стены.

- Эй! – возмутился Белкин, потому что кусок повис у него на голове.

- Но… – начал, было, Пётр Иванович, каким-то суеверным десятым чувством соображая, что нет, рановато пока списывать Смита.

- Приведи-ка этого Никанора из изолятора! – распорядился милицейский начальник, проигнорировав Серёгина.

- Какого Никанора? – удивился Синицын и выронил на пол одну фотографию.

- А сейчас увидишь! – сказал Недобежкин. – Давай, Казаченко, тащи Никанора!

- Есть, товарищ полковник! – бодренько отчеканил Казаченко и грузно потопал в изолятор, где томился в камере Никанор Семёнов, агент Интерпола.

Отправив Казаченку, Недобежкин обратил внимание на Ежонкова, который, восседая около его стола, поглощал и поглощал, то конфетки то пончики.

- Ежонков, харэ хавать, показывай свой отчёт! – потребовал милицейский начальник. – Глянем, что ты там накрапал, пока Казаченко Никанора тащит.

- Пожалуйста! – Ежонков свободной от пончика рукой с готовностью протянул Недобежкину отчёт о выборочном гипнозе, в уголке которого успело пристроиться аккуратненькое жирное пятнышко.

Недобежкин сегодня оказался необычайно прозорлив. Он заметил это мизерное пятнышко и свирепо рыкнул:

- Захватал уже, обжора!

Недобежкин как раз пытался вникнуть в значение тех страшенных терминов, которыми заполнил свой отчёт Ежонков, когда на пороге его кабинета возник майор Кораблинский. Кораблинский влетел в кабинет на такой скорости, что налетел на лежащую на полу дверь, и она громко треснула.

- Явился – не запылился! – хохотнул Ежонков, узрев Кораблинского, и запихнул в рот целёхонький пончик.

- Ага, – кивнул Недобежкин, стараясь выбросить из перегруженного мозга циклопические термины «суперагента».

А Пётр Иванович – тот просто уронил ручку. Увлекшись написанием двадцать третьего по счёту протокола, он не заметил появления Кораблинского и испугался, когда майор бухнул этой несчастной потерпевшей дверью и с порога громогласно заявил:

- Я… пришёл!

Недобежкин сбросил оцепенение, пересёк кабинет, схватил Кораблинского за плечи и усадил его на свободный стул между Серёгиным и Синицыным.

- Садитесь, Кораблинский, – протянул милицейский начальник, довольно потирая руки. – Сейчас мы с вами разберём животрепещущий вопрос.

Кораблинский молча, поёрзал на своём стуле и украдкой заглянул через плечо Серёгина в протокол, который тот старательно писал. Недобежкин же проворно нырнул под стол, поднял фотографию, которую выронил Синицын, и подсунул её Кораблинскому под нос.

- Узнаёте? – осведомился он.

Ещё бы не узнать! Кораблинский едва не смял проклятую фотографию в кулаке. Недобежкин этот точно издевается над ним… Однако майор спорить не стал: не позволила его озверевшая совесть.

- Да, – согласился он с покорностью овцы.

- Ну, и кто это? – не отставал Недобежкин, вперив в майора пронзительный взор.

Кораблинский замялся, потому что не знал, как сформулировать ответ. Никанор Семёнов внушил ему, что они охотятся за террористом, распространяющим биологическое оружие, а больше Кораблинский ничего не знал.

- Хорошо, подождём Никанора Семёнова, – кивнул Недобежкин, и в его голосе Кораблинскому послышался сарказм.

Казаченко недолго путешествовал по изолятору. Не прошло и десяти минут, как Никанор Семёнов был запихнут в кабинет его железной рукой и усажен на единственный стул, который оказался свободным. Едва Никанор Семёнов сел – Недобежкин налетел на него, как ураган, и сурово потребовал ответа.

- Ваш гаврик Генрих исчез из морга! – заявил милицейский начальник. – Ваши версии: кто мог его забрать?

По лицу Никанора Семёнова было видно, что тот загнан в тупик. Серёгин даже оторвался от своей кропотливой работы, чтобы понаблюдать за ним. А заодно – и за Кораблинским, который, услыхав сногсшибательную новость, приобрёл на лице оттенок поганки и пошатнулся на стуле, грозя свалиться. Фотография выпала из его бледных пальцев и во второй раз плавно опустилась на пол.

Никанор Семёнов пару раз кашлянул, собрался с мыслями и осторожно начал:

- Вы этого никогда не поймёте. Вы влезли в это дело случайно, и пострадали от него. Вы пострадаете ещё больше, если не выйдете из игры…

- Хватит водить меня за нос! – взорвался Недобежкин. – Любите вы юлить, а я не люблю! Вы свои эти фокусы бросьте, если не хотите, чтобы я пропустил вас по делу, как обвиняемого!

- Я – уполномоченный Интерпола по особо важным делам, – произнёс Никанор Семёнов, не опуская ни спокойствия разведчика, ни царского достоинства. – Я не распространюсь о том, что вы посадили меня в следственный изолятор: жаловаться на мелкие издержки – не мой уровень. Вам необходимо лишь выйти из игры и передать мне всё, что вы собрали по делу о проекте «Густые облака».

- Ваш Генрих тут пел то же самое: и про уполномоченного, и про чудовищные опасности! Я уже эти басни наизусть выучил! – фыркнул Недобежкин.

Милицейский начальник кружил по кабинету и избегал садиться в своё кресло, чтобы в сердцах не навалиться животом на стол.

- Генрих Артерран провёл некоторое количество экспериментов на самом себе, – нехотя выдавил Никанор Семёнов, видя, что этот Недобежкин упёрся рогом слишком прочно для того, чтобы его можно было в чём-либо убедить.

- И что? – продолжал язвить милицейский начальник. – Получил за это ШНобелевскую премию??

- Он изменил себе геном, – продолжал Никанор Семёнов и корил себя за то, что приходится слишком много говорить. – Как абсурдно бы это не звучало – но вы не смогли его убить…