Для начала «суперагент» Ежонков решил поколдовать над трактористом, посчитав, что тот знает больше, чем Хомякович. Тракторист не хотел, чтобы Ежонков считывал у него какую-либо память, пищал про свои «кирпичи» и «лисицу». Он успокоился только тогда, когда увидел над собою чёрное дуло автомата Самохвалова. Однако даже после этого тракторист наотрез отказался что-либо показывать. Будучи загипнотизированным, он шлёпнулся наземь, вытянул конечности, подкатил глазки и начал неистово, неукротимо блеять:

- Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! Ме-е-е-е! Бе-е-е-е!

Он даже не шевелился, а только разевал рот и испускал крики мелкого рогатого скота.

- Он очень запущен! – поспешил оправдать свою некомпетентность гипнотизёр Ежонков. – Он слишком долго находится под влиянием! Давайте, лучше, Хомяковича!

- Ага, – кивнул Недобежкин с достаточной долей иронии и даже сарказма. – Давай, Хомяковича!

Хомякович оставался в трансе. Ежонков не приводил его в чувство, опасаясь того, что переживший некий сильный стресс Хомякович снова разнюнится, распустит слёзы и испортит всё на свете своей моральной неустойчивостью. Хомякович сидел, не двигался и бестолково глазел в небо своими глазками, которые сделались просто младенческими.

- А теперь ты покажешь дорогу туда, откуда пришёл! – вкрадчивым голосом контрразведчика потребовал Ежонков. – Давай, сейчас ты поднимешься и пойдёшь туда, где ты только что был.

Хомякович дёрнул плечами, повращал глазами, выплюнул своё любимое:

- Бык-бык! – а потом – поднялся и уверенно откочевал в тот куст, где обнаружил его Синицын, и там засел.

Все думали, что он посидит недолго, и вскоре двинется туда, в подземелье. Но Хомякович даже и не подумал никуда двигаться. Он засел в кусте настолько прочно, что Пётр Иванович и Синицын вдвоём его едва вытащили.

- Ну? – осведомился у Ежонкова Недобежкин.

- Эврика! – выдохнул вдруг Ежонков, заморгав глазами Архимеда и подняв вверх указательный палец. – Кажется, я знаю…

- Да? – не поверил Недобежкин.

- Да! – настоял Ежонков. – Сознание и подсознание ему заблокировали – ну и ладно! Я ему и то, и другое отключу. Я оставлю ему только двигательную память, которую нельзя заблокировать. Вот он и поведёт нас, как робот!

- Ну, действуй… – разрешил Недобежкин. – Чего уж теперь…

Ежонков придвинулся к бедному Хомяковичу и снова взялся за его многострадальные мозги. Лишившись и подсознания, Хомякович встал с травы и прямой наводкой последовал куда-то в те же заросли кустов. Недобежкин собрался хохотнуть: всё, сейчас он снова застопорится в этих кустах, и его оттуда и силком не вытащишь, и на буксире не вытянешь. Но – нет. Потоптавшись в кустах, Хомякович быстро и уверенно оттолкнул от себя ветки и направился куда-то ещё, глубже в эти заросли.

- Самохвалов! – позвал Недобежкин. – Поднимай ребят!

- Эй, а мне обязательно идти? – осведомился Ежонков. – Я же не амбал, я – психиатр!

- Топай! – буркнул Недобежкин, продираясь сквозь колючки вслед за Хомяковичем.

У Хомяковича проснулась неожиданная проворность. Он с ловкостью какой-то серны преодолел все густые кусты и оказался перед пещерой. Впрочем, это была не совсем пещера, а так – узкая тёмная дырка в земле, которая тянулась на неизвестное расстояние и заканчивалась неизвестно, где. Сколько раз они сюда не приезжали – ни Серёгин, ни Недобежкин, ни Синицын, ни тем более, Ежонков – никогда не замечали эту дырку. А теперь – Хомякович сделал широкий твёрдый шаг и оказался в её холодной сырой тени.

- Включаем фонари! – отдал приказ Недобежкин и засветил свой фонарик.

Мощные лучи прорезали мрак, вырвав из него земляные стенки, которые вдалеке переходили в замшелую кирпичную кладку. Всё, теперь «черти» не отвертятся от справедливой кары, потому что за Хомяковичем попятам идёт группа Самохвалова, которую уже никто и ничто не остановит.

Погрузившись в холод пещеры, Пётр Иванович не испугался: во-первых, он уже не раз погружался в стынь пещер. А во-вторых – у него уже была «в анамнезе» «звериная порча» – что тут теперь терять? Вот и двигался Серёгин за исхудавшей спиной Синицына, следя только за тем, чтобы не споткнуться.

Дойдя до определённой точки – Серёгин заметил, что там из стены торчит некий крюк – Хомякович вдруг застрял на месте и опустился на четвереньки. Недобежкин тоже застопорил ход и удивился: куда же это он поползёт? Хомякович немного поползал по кругу, а потом – невозмутимо пополз вперёд, высоко подняв нос и вздёрнув «корму», словно дрессированный пудель.

Пётр Иванович невольно хихикнул, видя, как Хомякович «марширует» на четвереньках. Не удержался от смешка и Синицын, а вот Ежонков – протолкался вперёд и уверенно заявил:

- Это психодиалитическое проявление! – и эхо повторило за ним: «Ие! Ие! Ие!».

- Что? – не понял Недобежкин.

- Если бы я был шаманом, – прогудел Ежонков. – Я бы сказал, что это – знак. Но, так как я – учёный, я привык выражаться научным языком. И поэтому я сказал: «Психодиалитическое проявление», и это значит, что он вспомнил, что шёл именно здесь!

- Мог бы сказать в двух словах! – заметил Недобежкин.

- А я и сказал: «Психодиалитическое проявление»! – обиделся Ежонков. – Всё, Васёк, как выберемся отсюда и приедем в Донецк – внушу тебе, что ты – бык! Надоел ты мне – не веришь в силу науки – хоть ты тресни!

А куда же направлялся Хомякович? Он быстро двигался на четвереньках туда, где ни Серёгин, ни Синицын, ни Недобежкин, ни Ежонков, ни разу ещё не бывали. Он обогнул заброшенный цех с висящей машиной каким-то неизвестным прежде окольным путём и пополз туда, где ровный ход начинал полого уходить вниз.

«В ад тащит, к чёрту» – такая ненаучная мысль посетила голову психиатра Ежонкова, но он не выразил её словами, чтобы не портить свою репутацию учёного. Подземный коридор был наполнен громкими звуками: шорохом, скрежетом, гомоном. Все эти звуки издавали бойцы Самохвалова: шагали, звенели амуницией, переговаривались вполголоса. На улице, может быть, никто ничего бы и не услышал, но безжалостное эхо подземелья отражало каждый тихий звук и усиливало его до грохота паровоза. Недобежкину не понравилось, что группа захвата так шумит, и он фыркнул на Самохвалова:

- Прикрути звук!

Никто из них не знал, что «заколдованный» в робота Хомякович ведёт их туда, где глубоко под землёй скрывалась единственная полностью уцелевшая и отремонтированная лаборатория базы «Наташенька». Лишившись мыслительной деятельности, Хомякович на «автопилоте» лихо раскрутил весь немыслимый лабиринт переходов и уже вышел «на финишную прямую». Ещё немного и он окажется у той новой двери, что скрывает за собой лабораторию Генриха Артеррана.

- Обалдеть! – то и дело выдыхал Недобежкин, рассматривая в свете фонарика чистый сухой и тёплый коридор, которым сменилась холодная пещера. В стенах коридора, обшитых серыми металлическими листами, то тут, то там торчали нетронутые временем, а может быть, даже и новые двери. Пётр Иванович бы сейчас зашёл во все эти двери: а вдруг там, за ними – Сидоров?? Но Хомякович не останавливался, а быстро на четверых полз куда-то ещё, дальше.

- Ежонков, ты можешь его остановить? – осведомился Недобежкин, который тоже хотел исследовать здесь всё, что видел.

- Нет, – отказался Ежонков. – Может сбиться настройка. И тогда мы, во-первых, никуда не придём, а во-вторых – никогда отсюда не выберемся.

На потолке длинным монотонным рядом висели лампы дневного света, но, ни одна из них не горела, и коридор оставался тёмным. Бойцы Самохвалова прекратили «разговорчики в строю» и теперь, крадучись, пробирались у самых стен, стараясь не выдать себя шумом.

Странно – Недобежкин ожидал, что они наткнуться на солидную бандитскую группировку, столкнуться с жёстким военным сопротивлением, с перестрелками, драками, массовым арестом. Но, кажется, ничего этого не предвидится, потому что никакой ужасной «банды Тени», или «чёртовой банды», скорее всего, не существует в природе… Либо учуяли, что запахло жареным, и смылись…