- Сейчас, сейчас, – заверил Смирнянский и перешёл к следующему «кандидату в Гохи».

Следующий кандидат оказался экстраординарен: «Синий Вас. Вас.» – значилось под его фотографией, что изображала не лицо, а морду некоего волка… или верволка? Расшифровка его трудовой деятельности выглядела так: «Людоед».

- Васёк, – обратился «ас-сыскарь» Смирнянский к Недобежкину, ткнув пальцем в чудовищный нос «Синего Вас. Васа». – Ты свою картотеку-то просмотри. А то у тебя к мирным жертвам какие-то оборотни попадают… Смотри, какая рожа… как у молочая какого-то ей-богу!

- Молочай – это трава! – проворчал Недобежкин. – Давай, Игорь, дальше, а то у меня времени нет. Отчёт горит!

- А чего же ты так запустил? – осведомился Смирнянский, открыв следующее окно. – Я, например, свои отчёты всегда вовремя сдавал!

- Так! – Недобежкин уже начинал впадать в тихую ярость, которая грозила в скором времени перерасти в громкую. – Ты, кажется, у меня в отделении не работаешь!

- Ты тут тоже только числишься! – огрызнулся Смирнянский и продолжил свой поиск таинственного «СИН».

Недобежкин изобразил некое подобие оскала, однако промолчал, согласный на всё и на всех, лишь бы выловить тех, кто не даёт ему закрыть добрую половину дел, сдать отчёт и наконец-то получить отобранную премию.

Пётр Иванович видел тех, кого находила беспристрастная электронная машина, и его ум сыщика сам собой отметал их одного за другим. Нет, эти люди не могли быть связаны ни с «Гогром», ни с чертями, ни с Верхними Лягушами. А был ли связан с Гогром майор Синицын? Серёгин не знал об этом наверняка, но Синицын несколько лет назад ездил в командировку в Америку. И, кажется, даже в Вашингтон…

- Послушайте, – не выдержал Пётр Иванович, видя, как этот Смирнянский уже с явной долей раздражения отбрасывает очередного клерка, бухгалтера, или кого он там выцарапал из базы?

- А? – Смирнянский неподдельно удивился, однако оторвался от «электронного фантома» по фамилии Синькин и уставился на Серёгина круглыми глазками.

Услышав версию о Синицыне, Смирнянский пожевал губами, похватался то за лоб, то за нос, то за подбородок – это он так размышлял. А потом выдал следующий ответ:

- Не знаю, может быть. А вы сами-то как считаете, этот дикий Гоха похож на вашего Синицына?

Услышав слова Смирнянского, Ежонков из своего угла тихо, но жёлчно хихикнул, а Недобежкин несколько раз пригладил рукою усы.

- Не знаешь? – буркнул он. – Так давай, у Гохи спросим!

- Я же говорил, что надо его пушить! – вставил Ежонков. – А ты мне всё: «нет», да «нет»!

- У Гохи бесполезно спрашивать, – покачал головой Пётр Иванович. – А нам с вами он уже так примелькался, что мы его уже ни с кем не перепутаем… Я думаю, что нам стоит пригласить на опознание жену Синицына, пускай посмотрит на него и скажет, он это или нет.

====== Глава 47. Незаконное вторжение. ======

Сидоров занялся тем, что принялся названивать домой к Синицыным, а Недобежкин возжелал совершить ещё одну экскурсию в камеру Гохи. В соседней с ним камере «тихо сам с собой» «камлал» Объегоркин, а рядом с Объегоркиным, отгороженный стеной и толстой дверью – «кротовал» «король динозавров» Кашалот. На следующей неделе ему предстоит последнее заседание суда, и «Большой динозавр», наконец, окажется там, где ему положено – на тюремных нарах.

- Кроты… Кроты… – ныл «король преступности», подцепив это слово от рыхлого Сумчатого, которого отвезли «на зону» в прошлую пятницу. – Вы все кроты! Я не хочу в тюрьму.

«Боже мой, как Белкин это терпит?» – удивился Пётр Иванович, проходя мимо «апартаментов «Большого динозавра».

Сейчас Гоха вёл себя спокойно. Он просто сидел на нарах, а когда к нему вошли – обычным грустным голосом невинно осуждённого жалостливо попросился:

- Граждане начальники… Я же не ограбил никого. Я только пел песни, а вы меня в этот обезьянник закрыли. Я даже не воровал, это Митяй воровал…

- Ясно, – отрезал эти жалобы Серёгин, вглядываясь в исхудалое, покрытое клочками редкой бороды лицо Гохи, выискивая в нём сходство с майором Синицыным. Нет, кажется, этот Гоха не Синицын: Синицын был крепкий такой, спортивный, а этот Гоха…

- Гоха, – сказал Пётр Иванович «секретному узнику. – Как же тебя зовут-то всё-таки?

- Митяй назвал меня Гохой, – сказал Гоха, отодвинувшись к холодной стенке и прижавшись к ней спиной. – А как меня зовут, я не помню. Я помню только что-то про Шотландию… И слово «Гогр». Митяй сказал мне, что это не имя, и назвал меня Гохой.

- Понятно, – буркнул Серёгин. – Значит, Митяй сказал, Митяй назвал. А сам?

- Я пел в переходе и зарабатывал… немного, – пролепетал Гоха. – У меня нет дома. И у Митяя нет. Мы бомжи…

- Понятно, – повторил Серёгин и уселся на свободные нары справа от Гохи.

- Ну, Васёк, ну давай, я его вспушу! – попросился Ежонков и давай копаться в кармане, разыскивая свой самодельный маятник из гайки.

- Ежонков, тебе нравится превращать людей в козлов и баранов? – осведомился Смирнянский, поглядев на Ежонкова исподлобья. Кажется, этот эксцентрик Смирнянский скоро сварится под своим дурацким плащом. А из-под его шляпы водопадом хлещет пот…

- У меня получится! – настаивал Ежонков. – Давай, Васек, а? А тебя, Игорёша, я вообще игнорирую, вот так вот! – и он демонстративно отвернулся от Смирнянского, уставившись в стенку.

И они вот тут сидели и не знали, что в этот самый момент сюда, к ним в изолятор, ведомый таинственной, но непобедимой силой карабкался по стене заднего фасада тот, кого Пётр Иванович назвал Ярославом Семеновым. Добравшись до закрытого толстой железной решёткой окна второго этажа, этот субъект остановил своё упорное движение и притаился на узком железном подоконнике. Неизвестно, каким способом он мог там удерживаться, однако он торчал на этом подоконнике, прикрытый большим каштаном, минут, наверное, десять не меньше. Он всё вглядывался, вглядывался в это зарешеченное и пыльное окно, а потом – неизвестно по какому наитию – решился совершить проникновение внутрь. Он вдруг размахнулся и ни чем-нибудь, а обычным кулаком – стукнул по этой железной решётке. Решётка зашаталась, загудела и с силой и лязгом вылетела в коридор, разбив стекло. Осколки брызнули на бетонный пол. Стоявший на своём неизменном посту Белкин не на шутку перепугался этого страшного грохота, вырвал из кармана ключ, забил его в замочную скважину и начал совершать отчаянные попытки открыть дверь. Ключ не слушался, выскальзывал из рук, пару раз упал… Наконец, ему удалось справиться с замком и спихнуть дверь со своего пути. Белкин не вошёл в коридор и даже не вбежал, а ворвался, впрыгнул и… застыл на месте, увидев следующую картину. Окно выбито, пол захламлён осколками стекла, у стенки валяется покорёженная решётка, а с подоконника огромным прыжком соскочил некто и направился прямо к камерам. К тем, в которых томились «секретные узники» Недобежкина! Белкин смог взять себя в руки, выхватил пистолет и потребовал от этого странного гостя:

- Стой!

Но тот, не реагируя, направился прямо к той камере, где сидел пленник из Верхних Лягуш Объегоркин и взялся за ручку двери! Белкин ещё никогда не видел такой наглости.

- Стой, буду стрелять! – выкрикнул он и пальнул пару раз в воздух, попав в потолок, отбив кусок штукатурки. Услышав выстрелы, из камеры Гохи выскочили Недобежкин, Смирнянский, Ежонков и Серёгин. Ежонков сразу же забился за спину Смирнянского, Недобежкин и Серёгин достали пистолеты, а Смирнянский пытался выкинуть Ежонкова из-за своей спины.

- Что такое, Белкин?? – выдохнул Недобежкин, и тут же заметил некоего незнакомца, который старательно отковыривал дверь камеры Объегоркина.

- Что за чёрт? – выплюнули они дуэтом с Серёгиным, и Недобежкин тоже выпустил одну пулю, которая врубилась в стенку над головой странного гостя.

Но тот даже не шелохнулся, а продолжал методично расшатывать дверь с какой-то нечеловеческой страшной силой, от чего казалось, что эта неприступная железная дверь сейчас вообще, вылетит и шлёпнется на пол.