5

Пипуш уже давно пришел к убеждению, что мы, люди, далеко не так умны, как о нас говорят. Ну почему мы, например, разрешаем разгуливать по нашему дому, по двору, по саду разным темным личностям?

Кому, скажем, нужно, чтобы приходила прачка? Лезет такая баба прямо в прачечную, в ту самую прачечную, которая, как известно всем и каждому, целиком принадлежит Пипушу! И хоть бы она себя прилично вела при этом. Как не так! Едва войдет, сразу начинает безобразничать. Летят мыльные брызги, пар стоит столбом... Невыносимо! Хоть и не заходи туда! И это называется порядок?

"Крисяаааа! Крисяаааа!"-кричал Пипуш при виде прачки и кидался на нее яростно.

Получал за это по лбу и мокрым бельем и щепками. Все это не помогало. Если он не мог забраться в прачечную, то подкарауливал прачку, прячась где-нибудь на заборе. С криком налетал на несчастную женщину и клевал куда попало.

Приходилось его на все время стирки запирать и зорко следить, чтобы он не вырвался на волю.

Ненавидел Пипуш и печника, который перекладывал в прачечной печку. Не мог простить ему, что тот хозяйничал в его владениях, не спрашивая разрешения. И как только мог старался проучить печника. Но почему Пипуш измывался над маленькой Гертрудой, посыльной из лавочки, этого я никогда не мог понять. Она боялась ворона, как чумы. Не входила в наш двор иначе как с зонтиком над головой. А Пипуш, бывало, на нее и не глядит. Повидимому, Пипуш презирал людей, которые его боялись, не любил трусов.

Зато он от всего сердца любил пана Лампарчика, нашего почтальона. Пан Лампарчик был великим знатоком животных. Он часами мог рассказывать о своей белке. Правда, в то время, когда мы с ним познакомились, белка пана Лампарчика давно уже находилась на том свете. Однако для пана Лампарчика его Лодзя была вечно жива и навсегда осталась умнейшим существом на свете.

Когда письмоносцу рассказывали о проказах Пипуша или еще какого-нибудь обитателя нашего дома, он всегда слушал с огромным интересом, забавно наклонив голову набок - пан Лампарчик неважно слышал одним ухом, - и вдруг разражался негромким, пискливым смехом.

- Ну и безобразник! - радовался он. - До чего же хитер! - И сразу же начинал: -А моя Лодзя...

И мы, неведомо в который раз, слушали рассказы о белке пана Лампарчика, о ее уме, привязанности к хозяину. И всегда с одинаковым интересом. Не много я встречал людей, которые бы так знали и понимали животных, как этот старый, высохший, маленький и вечно улыбающийся почтальон.

Пан Лампарчик всегда умел шепнуть на ухо Тупи, Ча-пе или Имке ласковое словцо. И животные прекрасно его понимали. Ворону он осторожно почесывал голову. Пипуш извивался от удовольствия, жмурил глаза, подставлял крылья и сам отвечал ему лаской. И поскольку Пипуш, ласкаясь, любил перебирать людям волосы, а голова пана Лампарчика была лысая, как колено, Пипуш перебирал его щетинистые усики.

- Хочет, бесстыдник, со мной поцеловаться, - посмеивался польщенный пан Лампарчик. Ведь он знал, как скуп Пипуш на ласку.

И к нашим гостям Пипуш относился по-разному. Одних явно любил, следил за ними, ходил вокруг них, садился рядом на скамейке. Трогал клювом, - но осторожно, вежливо. Только для того, чтобы напомнить им, что он тут и что печенье он очень любит. Никогда не делал им ни малейших неприятностей. Самое большее - развязывал шнурки от ботинок или обрывал пуговицы.

А за обрывание пуговиц на Пипуша нельзя было сердиться. Пуговицы всегда были ему нужны. У него было несколько складов, где он их прятал. Вы, может быть, подумали, что в этих хранилищах пуговицы лежали вперемешку? Ничего подобного! Под террасой лежали одни большие пуговицы, а в баке хранились самые драгоценные сокровища Пипуша - перламутровые пуговицы. Пипуш крал пуговицы, как профессиональный воришка. Крал их на ходу, на глазах у хозяев. Откручивал клювом с пальто, с тужурок. И никогда не удавалось его поймать на месте преступления. Но так как мы отлично знали, где Пипуш прячет свои сокровища, то и ходили за пуговицами в его тайные хранилища, как в магазин.

Итак, одних наших знакомых Пипуш любил, зато других ненавидел. Почему? Неизвестно. Бывал у нас, например, один молодой офицер. Казалось бы, Пипуш должен быть от него в восторге. Масса блестящих пуговиц! Да еще шпоры! Роскошь! Между тем Пипуш не хотел ничего знать ни о серебряных пуговицах, ни о шпорах. Он прятался в куст бузины, возле стола, где гости пили чай. Не спускал шельмовских глаз с офицера. Улучив удобную минуту, выскакивал из кустов, клевал своего врага куда попало - и наутек!

Или ходил за своей жертвой по пятам. И так ловко увертывался, что нам не удавалось его поймать и запереть в прачечную. Он провожал офицера до ворот, взлетал на ясень и ждал. Как только калитка хлопала, закрываясь за его врагом, ворон махал крыльями и орал во все горло:

"Крисяааа! Крисяааа!" - что на этот раз должно было означать страшное проклятие.

Очень не любил Пипуш и хозяйку Лорда-добермана - того, что жил напротив.

Была это дама веселая, живая и немного чудаковатая. Частенько ни с того ни с сего принималась распевать цыганские романсы. И думается мне, что именно за цыганские романсы и возненавидел Пипуш эту музыкальную даму.

Внешне он был с ней чрезвычайно учтив. Держался от нее поодаль, смотрел на нее без злобы. Брал даже крошки печенья у нее из рук, позволял себя гладить. И вдруг, совершенно неожиданно, певица подскакивала на стуле, отчаянно крича:

- Ах, проклятый ворон!

И на свежий синяк на ноге нам приходилось прикладывать компресс. И просить за Пипуша извинения. А этот прохвост ходил себе по клумбе и делал вид, будто ищет что-то очень нужное в рододендронах.

Вот так-то пытался Пипуш упорядочить наши отношения с друзьями. Если ему не удалось целиком поставить на своем, то только потому, что салфетка и выбивалка, особенно выбивалка, были все же сильнее его.

6

Нелюбовь Пипуша к цыганским романсам, к пению, к музыке вообще была вызвана серьезными причинами. В ту пору Пипуш был еще сущим недорослем только-только лишился желтых усов вокруг клюва. Его тогда все интересовало. Он заглядывал в каждый угол, в каждый горшок, в каждый ящичек. И, понятно, не мог обойти своим вниманием и патефон. Его ужасно заинтересовал этот ящик, из которого вырывались незнакомые звуки. Еще больше занимало ворона то, что порой из волшебной шкатулки доносились голоса, словно бы очень знакомые и близкие, а все-таки совсем не такие. Кто-то пел. Ну совсем как будто Крися или Катерина. Но явно не они!