За кладбищем начинался старый лес. Я помнила, как мы проезжали его, когда меня везли сюда. На опушке мерцали желтые глаза-блюдца. Я поковыляла быстрее. Зверь выбежал мне навстречу и лег у ног, снова предлагая забраться верхом. И я уже карабкалась ему на спину, когда что-то больно чиркнуло мне по затылку. Мир померк.

Я очнулась в полумраке подземелья, на гнилой соломе, внутри которой копошились крысы. Все тело саднило, воспалились укусы, к горлу подступала дурнота. Я ждала конца.

Стражники явились скоро. Подхватили меня под руки и потянули наверх по винтовой лестнице. Там одели в белую рубашку, обрили наголо и связали руки. Я не плакала. Слезы остались в моем мире, где за них убивали точно также. Меня снова кинули в повозку. Только на этот раз она принадлежала палачу, а не купцам. Стеганули лошадок, и те, цокая копытами по брусчатке, бодро провезли меня по улицам города к главной площади. Посреди нее был уже сложен эшафот, вокруг — хворост. И люди в красных колпаках с факелами. Чуть поодаль пестрая толпа. Кричит, веселится. Будто озарение открывает мне тайны их языка: «Убейте ведьму! Убейте ведьму!» Везде и всегда убивают тех, кто слаб и не похож на других. Убивают тех, кто добр.

Меня привязали к столбу эшафота. Рваться не было сил. Уже поджигали, как раздался душераздирающий крик. Я с ужасом подняла взгляд на толпу. Я знала. Мой зверь пришел за мной, расталкивал людей, пробираясь вперед, пытаясь успеть до того, как обжигающее рыжее пламя встанет гудящей стеной.

Со всех сторон в зверя летели стрелы и копья, а он все шел, истекая кровью. Вначале вяло, я начала стягивать веревки. Каким-то чудом получилось. Я перемахнула через пламя и побежала вперед. Что-то больно вонзилось мне в бок, и я упала, чувствуя, как по рубашке растекается мокрое пятно. И все еще видела, как зверь рывками бежал ко мне.

Последний шаг. Он опустился рядом, утыканный стрелами, как дикобраз. Подкатился под бок, согревая. Тускнеющие блюдца глаз, до краев полные неизбывной тоски.

— В следующий раз получится, — в последнем жесте я смогла потянуть к нему руки и сказать.

На моих глазах с него слезла шкура, и он превратился в прекрасного принца.

— Завтра будет лучше, — пробормотал он устало на моем языке. Обнял и улыбнулся. И я.

Искрясь, падали пушистые снежинки, туша бушующее пламя.