А пока те шептались, в трапезной бушевал Гийом:
— Я этого шельмеца в душу впустил, как брата меньшого пествовал. А оно вона что! Клятвы, честь, дружество — рухнул наш мир, и нету теперь возврата, Брай! Да и белое черным встало, служили мы, оказывается, и того страшней, ведьмам злым, нежитям. А…
Архонт вдруг повернулся к своему верному капитану:
— А ведь кот наш помереть надумал! Боится, что время его изошло, ведь не таков он, как все мы… Древен, точно легенда, да разве его поймешь за шуточками его, нравом, вроде, легким да дурашествами? Что ж не видел я того по сей миг? Он же в прапращуры предкам нашим самым старшим годится.
— Что? — Астар опустился в стоящее подле пиршественного стола кресло. Да так прямо рухнул, что, шпорой зацепив, дорогой плащ напополам распорол и наручиями железными о кувшин драгоценный лязгнул.
У Брая аж зубы от того звука зашлись, и в пот ударило:
— Прикинь сам, без сердца, на шестьсот лет из жизни мальца выморозило, что лягушку во льду. Вон Ронха стоит — никогда лета не быват. Пес знает, что там в глыбах холодных творится. А тут ворожба, коя целые земли вокруг оси крутит. Море-то уже никак не стылое! И в Ольхормере вон — деревья выросли, зелень прочая — за тень по фаррону прет…
— Что ты говоришь?! — хрипнул рыцарь Гийом.
— Ноне, едва чары спали — может, и жизнь Фаркатки отойдет… Вот и торопится теперь… Может, трону наследника желает оставить? — заговорил тихо Тинери, чуть не на ухо соратнику своему, другу, почитай, с младенчества. — Нам, брат мой, так получается, до дум его не дотянуться, а помочь и плечо подставить…
— Мы обязаны! — подхватил тот. — Помочь нашему коту! — И, взглянув исподлобья, кулаком в латной рукавице братину, помятую им же, добил. — Может, он — последний мирэ с магией! А я тут ради женского бела личика, обиду держа, едва было монарха и друга не подвел.
— Или самый первый! Наш король должен продолжить род! — припечатал Командор. — Идем!
— Идем! — откликнулся, когда двери за их спинами закрылись, внезапно проснувшийся Кейо Рейдент. И, тряхнув спутанными волосами, поплелся за командирами.
В длинной колонной зале (не поймешь, то ли приемная, рассчитанная на целую очередь придворных, которые будут тут коротать время до назначенных аудиенций, то ли просто так — галерея под будущую коллекцию) сквозняком слегка качало лазоревые, в цвет неба, шторы, и с балкона слышался мелодичный, нежный, как колокольчик, смех лойды Гиты Стафаны. Сердце Астара взныло раненым зверем, но с шага он не сбился.
— Мой мирэ? — Капитан решительно отодвинул тонкую ткань и вошел прежде Тинери. — Прошу простить мою дерзость и позволить отбыть в Воксхолл, к войску, или в ссылку, если мой повелитель прикажет…
— А вот и вы, господа! — Фаркат улыбнулся… по-кошачьи. — Прикажет-прикажет, не сомневайся, а теперь послушайте. Оба: лойд, а ныне барон, Уорсский согласился в ответ на мое ходатайство отдать тебе свою старшую дочь и наследницу — Гиту, ныне мною нарекаемую Хрустальной Капелью, в законные супруги… — Он вдруг сбился с высокопарного тона, и засмеялся, мгновенно став самим собой: — Поднимись с колен, Гийом, ты вообще охрен… Опомнись! Невеста согласна, что за драмы? Брай, будь добр, прикажи пригласить родителей баронессы, надо провести помолвку…
— Сир, на горизонте торговая флотилия! — отстранив замешкавшегося дворецкого и слегка путаясь в оборванном плаще Гийома Гайярского, на открытую площадку ввалился похмельный разведчик. — Порт, пристани не готовы, и…
— Почем знаешь, что купцы? — живо потеряв интерес к ритуалу, спросил Бон.
— Ну, во-первых… — начал было Лангин.
— Веннеп, — Король кивнул вошедшему следом за тем, а вернее сказать, ожидавшему где-то неподалеку, новоиспеченному барону, — по прибытии Матери месм, госпожи Гейсарней, состоится двойная свадьба.
— О, мой король! — Уорсс попялся тоже бухнуться на колени. — Мы с женой так счастливы и благодарны!
— Да, прекрасно. — Фаркат благосклонно, но торопливо кивнул всем присутствующим. Коих откуда-то набралось числом до тридцати! — Брай, Астар, вы со мной? У нас неотложные дела. Кейо, веди!
Хрустальная Капель, лойд Веннеп, лон Гийом Гайярский, пьяный Лангин http://www.pichome.ru/xtC
*
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
========== Конец - сказки венец! ==========
Всё рассказанное мною, други дорогие и сподружницы, — чистая правда! Жалко, что слушатели мои в «Зеленом Дроке» сплошь неграмотные, вряд ли оценить смогут тонкое искусство; так что карту дедовскую я и искать не стану, толку-то? Да и многое изменилось в очертаниях наших мест. Истинно говорят — ось сдвинулась: благодатные погоды стоят, растаяло ледяное поле Ронхи, новые дороги открылись, реки наполнились — след рыбка покрупней завелась, горы безопасны стали — орденцы справно с лихими людишками разобрались; и народец строиться начал. Вон только булыги и таскают! Кругом цветут луга да сады… Так закончилось темное царство фейери и началась хорошая жизнь…
— Мальчик, — тихий девичий голосок мячиками эха отскочил от высокого свода. — Ой, темно-то как! Ты кота тут не видел, черненького такого, не пробегал, а? — Рутка мелкими шажками, чуть с опаской приблизилась к сидящей на широких каменных перилах фигуре.
— Не… не заметил, — хрипло откашлявшись, ответил юноша. Лица видно не было, так — светлое пятно только, но волосы, вроде, черные.
— Жалко, а я ему потрошок у госпожи Голуньи, главной поварихи, выпросила. Она суровая очень, здешний порядок ругмя ругает — к свадьбам готовиться чтоб ей не мешали, всех гонит! — Одетая в новый, накрахмаленный чепец (эх, жалко прошв шелковых в сумраке не видно!) и красную бархатную котту, маленькая гмыженка устроилась на нижней ступеньке лестницы и, набрав в грудь побольше воздуха, принялась рассказывать все, что накопилось за неделю вынужденного молчания, когда путешествовала она в первый раз в жизни в обществе строгих взрослых волшебниц и угрюмых молчаливых эфетов.
— Замок такой огромный — что твоя твердыня Астарлингов, даже нашей Обители поболе будет… — восторженно продолжила она, но, почувствовав, что почти проговорилась, хитро', как ей показалось, поменяла тему: — Я вот намедни его заметила, котика, когда обоз разгружали в нижнем дворе. Он на стрельчатом окне сидел, и так мне понравился — жуть! Шерстка длинная, да худой очень, то — правда. Может, хоть птичку какую поймал бы, бедненький... А ты, что — плачешь? — От странного звука, что донесся сверху, Рутта вздрогнула, но смело подвинулась поближе, да все равно ничего не рассмотрела.
— Нет, поперхнулся просто. Ты с месмами приехала? — спросил ее почти призрачный собеседник.
— Ой! — Болтушка прикрыла рот ладошкой. Но решилась:
— Мы тут в гостях, а я гуляю, потому что тетка Уклюта меня из покоев погнала — сынок к ей приехал, верзила Борк, его мессир Брай рыцарем сделал по жениной просьбе, а это сестрица моя — дама знатная, замужняя, чего хочешь у него попросить может. Во какая она! И я — не простая служанка, а камерис… ца, так и знай! У меня и убор есть, я его на праздник надену, рукава длинные и рубашка из батисту! — отстояв свой статус, Рутка успокоилась и спросила:
— Ты сам-то при кухне служишь?
— Да, вроде так. — Похоже, парень улыбался. — А лет тебе сколько, придворная дама?
— Тринадцать, через десять теней четырнадцать сровняется! Не дразнись, меня ужо Атакса противный извел — все мышью белобрысой дразнит, говорит, щеки у меня толстые, да коса худая… А тебе сколько коло, тоже, небось, охальник? Рутта Монья — я, пока второго имени нету. А тебя как звать, сиде?
— Семнадцать. На левоны (1)… Может, и поживу еще… — немного невпопад ответил тот тихо. — А я уж думал, кончилось мое время, а тут вон как… — И вдруг рассмеялся. — И глазищи у тебя как крыжовник — так?! Рутта, значит! А на правом локотке у тебя два пятна родимых, как звездочки… Верно?
