Килла, сама не зная как, девочку одной рукой к себе притянув, прямо в ту стену сплошную летательное свое сорго (1) и направила. Еще и вираж заложила, чтоб сильнее разогнаться!
— А-а-а! А-а-а! — орали обе и… Зажмурившись от обрушившегося на них потока света, будто в самоё солнце золотое, Моденино, влетели.
Тут же руки Дарнейле отказали — победительницы глаймор кулем с потрепанного веника так и свалились. На пол… Кухни. Прямо под ноги заохавших, кинувшихся на помощь кухарок.
— Мы не померли, нет? — Рутта Монья, едва языком ворочая, вяло удивилась. — Живая я, вроде… А ты, родненькая?
Вокруг них суетились сестры, но, приученные к строгой дисциплине, разговаривали мало, только пострадавших девушек споро осмотрели, а потом по распоряжению Главной стряпухи, Голуньи Кады, снесли тех в сени, ни о чем не спрашивая.
Что ожидало потом и что произошло в Обители, из-за страшных дел в подземелье, которые сама же Гейсарнейская кудесница и наделала, она не знала, даже волноваться не надумала, потому что… спала.
— Имни… Иржи! — закричала она, просыпаясь. — Брай!
— Тихо, тихо, девонька! — Рядом с лежанкой оказалась Уклюта Мавей — хоть одно лицо знакомое.
Дарнейла снова рухнула на подушки:
— Долго я в забытьи была? И как Рутта? Жива она, скажи?
Уклюта отвечать не спешила, отошла, окно развесила, дескать, сама смотри — не госпожа! Видать же, что ночь-полночь...
"А какая ночь, та же или коло прошло? — мелькнуло в голове у Дарнейлы. — Что ж я вся болючая такая, будто били!"
— Мать-настоятельница тебе дожидается. Болеет она сильно, кровью истекает зловонной, видно, отходит, — как-то отстраненно проговорила Мавей. — Сломала ты порядок наш, жисть всю нарушила… Госпожа.
— Что ты говоришь?! — Килле бы испугаться, а она успокаивать пожилую месму стала. — Разве ж что плохое случилось? Ну новая будет Владычица, нешто никто не помирал на твоем веку? А то и сами управитесь, без всякоих глай...
— Вот вы… Ты… пока тут в бреду металась — сгинула половина обители! Как и не было — только кельи пустые, да одежа на полу! Ну госпожа Симмерай нам всё объяснила — ты, получается… Вы нас всех от Огня Астарлингового спасла. — Уклюта глаза прикрыла, сморщилась. — Не быть новым месмам, и мне не быть... Только целительницы остались. Да те, кто Посвящение не прошел, гмыженки теперь в праве. Ой, да страху-то было! Подполье провалилось, и как песком гора пошла! На равнине замок теперя стоит…
— Как пошла?! А дет… Дочка где моя? Цела, здорова?! — У бедной Дарнейлы голова закружилась — тож страшно ей стало (да о другой причине!). Как она закричит:
— Пусти! — И бежать наладилась, да ноги не держали. — А-а-а! Имнейя, девочка моя, я иду… все равно иду к тебе…
— Да куда ты, оглашенная! — Уклюта едва подхватить её успела. — Нельзя же.
— Оставь нас, сестра, — грянул, как набат, строгий голос. — Немедля. Я сама тут разберусь. — В дверях возникла высокая темная фигура. — Ну что, поговорим… сноха? — сказала гонта Астокля и поставила на край Дарнейленой кровати резной малахитовый ларец.
— Это… я же. — Килла завозилась в постели, матрас показался ей комковатым и жестким, как булыжники у козьего брода в родной деревне, рубашка с одного плеча сползла… И снова она себя девчонкой робкой почувствовала. — Добрый день, госпожа Симмерай.
— Добрый будет, когда старая змея сдохнет и Архонт целым вернется. И не госпожа я тебе… наедине. Про связь нашу никто прознать не должен. — Гонта села на нагретый быстро сбежавшей Уклютой табурет. — Поняла?
— Так… как же, мне Крозе… кто-то, — тут же поправилась Дарнейла, — сболтнул, что Командорами воинства только сыны Великой матери бывают!
— А, так умер младенчик-то настоятельницын. Глайморы — нежити, ну и куклы их давно уже мертвых родят, да сами не ведают, — будто что-то обыкновенное, очевидное отвечала Симмерай.
— Так вы… знали? — Килла вдруг почувствовала себя совсем дурочкой, даже обидно стало. Вот же как, она тут всё вызнавала, хитрила, вроде, а, оказывается, все насельницы обительские над ней…
— Надсмехались, небось? — вслух сказала, нахмурившись, даже руки на груди сложила.
— Да сохрани Моренница! Только краснела чуток, бои да игрища ваши ночные с дитём моим родным видючи! — Астокля, кажется, серьезно говорила, а когда Килла пятнами пунцовыми пошла, рассмеялась. — Сильна ж ты передом, невестушка, не отнять!
— Это вы, значит, мне отвод для мыслей подсказали, мат… матушка? — на пробу назвав суровую Восприемницу то ли монашеским титулом, то ли родственным званием, хоть и небрачные они с Браем Тинери были, Дарнейла замерла. — Про шкатулку я.
— Нет, ты сама призвала, я потом тебе расскажу — «ментальный оплот» зовется то колдовство, когда мысли свои и образы заветные от врага затаить надо, да так, что и под пыткой не выдашь. Само у тебя вышло, девочка. Но дело тут такое, недосуг — бежать нам надо. Сможешь?
— А что? Смогу, коли надо! Беда с Браем? Или с ратниками его? Там же Зул с Иржиком. Ой! — У Дарнейлы Киллы даже сил, вроде, прибавилось, хоть голова и гудела от открывшихся новостей и тайн. А еще не верилось до конца, что страшная гонта ее приняла. Дочерью, сыновней женою. Может, обман?
— Нет, не обмирай. Заберем Целатушку, богатство погрузим, которое я для сына, почитай, сто лет воровала да утаивала. И тишком уйдем в ночи, потом станем эфетов в Класте Павликане дожидаться.
— А можно мне послушницу Монью с собой взять? — спросила месмочка. — И почему бежим-то?
— Король возвращается… Хватит болтать, давай руку, пора!
(1) веники делают из него... Не знали?
========== Последний поход ==========
— Как же у тебя быстро ножка растет! — Дарнейла сдула с потного лба мешающий локон. — Да не вертись, забава, дай обуть тебя!
— Что? — спросила Симмерай, входя в опочивальню в сопровождении двух перепуганных служанок; те тащили тюки с одеждой и всякий нужный в дороге скарб. — Поспешать надобно, но суетиться нельзя: на нижних этажах неспокойно — не пойми что деется, обождать до ночи придется! Все бегут, а нам возок крепкий нужен, лошадей упряжка — путь-то неблизкий. В кладовые кухонные отправляйтесь, только по черным лестницам, — велела она молчаливым сестрам. И дверь на два засова заперла.
— Да вот, сапожок не лезет! — Новоявленная сноха улыбнулась нахмуренной гонте. — А управимся ли мы с повозкой, матушка? Только трое нас.
— С кем из насельниц ты сошлась, кому из туточных доверяешь? Я только сестру Мавей взяла бы — ворчунья, а душа преданная. Не зря я ее к тебе приставила, а то бы так Никтогия вас со служкой и порешила, как назад воротились. Хоть и при смерти уже глаймора проклятая была! Не выдала вас Уклютка. — Астокля со вздохом опустилась в резное кресло. — Давай мне Имнейю, я сама. Что, волшебством уж и обувку не растянешь, забыла?
— Ой, не пробовала я! Правда, только разок бабушкину душегрею, так и то — уменьшала по себе. — Дарнейла без боязни посадила дочку на колени к грозной гонте. — Я про девочку намедни просила — Рутту Монью, дозволяете?
— А, та безродная… На что она тебе, свои дети есть. Вон у нас какая маленькая месмочка растет. — Симмерай рассматривала внучку, вся ею увлеченная. А та улыбалась, плутовка, что-то мурлыкала и, склонившись белокурой головкой к расшитому серебром и каменьями оплечью, ловкими пальчиками отковыривала смарагды и лалы — так об пол и сыпались.
— Ты права, — сказала чуть рассеянно Симмерай. — Опасно здешних сестер брать, только гмыженок. Ну хоть мальчишек возьмем постельных — за лошадями ходить.
— Получилось! — Килла гордо показала ставшие больше на два пальца сапожки. — Неужто прямо месмы для… игр юношей держали?
— Кого посмазливей. А на что еще мужчины годны? Воевать только, да для забав. Так зачем тебе поломойка? — Астокля подняла взгляд и кивнула, одобряя Киллову работу. — Дай, сама обую.
Молодая мать опустилась на скамеечку у ног свекрови.
