Вверху, отчетливо рисуясь на фоне голубого безоблачного неба, реял спускающийся к земле аэроплан. С каждой секундой отчетливей гудел пропеллер; все больше становилась чудовищная птица, распростершая свои крылья над поселком.
— Какая уверенность в моей особе! — не то насмешливо, не то растроганно заметил Суарес. — Спускается в заранее определенном мною месте, хотя и видит вместо обещанной пустыни несколько сот индейских хижин…
У меня ноги задрожали.
— А вдруг не спустится?..
— Ну, нет!.. Алонзо не охотник думать. Аэронавтика — единственный вопрос, достойный работы его мысли. Все остальное он предпочитает принимать на веру.
— Дай Бог!..
— И даст, будьте уверены, дружище!
Родриго не ошибся…
Равномерное постукиванье мотора прекратилось. Биплан остановился и камнем упал книзу.
В трех-четырех саженях над площадкой он плавно задержался, накренился вперед и на минуту позже уже катился по земле…
Из-за руля виднелась сияющая физиономия Алонзо.
— Buenos dias, señorita! Buenos dias, caballeros! Como estan Ustedes?
— Прескверно! — ответил за всех нас Суарес, но тон, которым он произнес это многозначительное слово, явно противоречил его смыслу. — Нет, нет!.. Сиди на месте, не спускайся! Мы хотим совершить пробный перелет. На скольких пассажиров рассчитана твоя машина?
— На четырех, кроме меня, не больше!..
— Аннита, поднимайтесь!.. Я помогу вам… Еще немного. Так!.. Переступите через эту жердь… Прекрасно!
— Родриго! что это значит?.. Объяснись! — перебил изобретатель Суареса, помогавшего девушке взобраться на сиденье.
— Да так… Курьезный эпизод! Местные обыватели хотели нас прикончить и, появись ты на минуту позже, мы бы уже витали в небесах, т. е. не мы, а наши души. Но это безразлично…
— Но я не опоздал, надеюсь? — и дон Алонзо торопливо извлек откуда-то часы. — Одиннадцать без двадцати!..
— Нет, ты прилетел на сутки раньше.
— Что? — широко раскрыл глаза толстяк. — На сутки?.. Невозможно!
— Однако ж, так… Которое теперь число?
— Четвертое, конечно!
— А я так думаю, что третье… Садитесь, Мигуэль! Наши друзья опомнились и, как мне кажется, готовятся к прощальному салюту.
Через секунду я был на месте…
Действительно, все переулки, выходившие на площадь, были запружены вооруженными толпами индейцев. Подойти ближе они, по-видимому, не решались, но, глядя на них сверху, я заметил, что несколько десятков ружей уже направились в таинственную птицу…
— Родриго! — отчаянно воскликнул я. — Не медлите! Ради всего святого, поскорее!
Он уже начал подыматься, как вдруг раздались выстрелы, и пули в нескольких местах пробили крылья аппарата.
Суарес еле заметно вздрогнул, остановился на ступеньке, и я, не веря собственным глазам, увидел, что он спускается обратно…
— Вспомнил! — раздался неожиданно торжествующий возглас нашего пилота. — Я рассчитал, что мне понадобится двое суток для приведение в порядок крыльев, а сделал это за день… Вот и причина всей ошибки! Но где же ты? Родриго!
— Здесь! — спокойным, но неестественно тихим голосом ответил Суарес. — Пускай пропеллер в ход и улетай, дружище! Я и без твоих объяснений знаю, что ты для коммерческих предприятий не годишься…
— А ты-то как же?.. Родриго! С ума ты сошел, что ли!
— Я ранен и притом смертельно. Спасайтесь, господа, не ждите!..
Я, как безумный, бросился к лесенке, чтобы спуститься вниз, но Суарес, уже полулежавший на золотом троне Мука-Мука, остановил меня движением руки.
— Ни с места, Мигуэль!.. С минувшей ночи вы не принадлежите себе лично. Только Аннита… Одна Аннита имеет право на такую жертву! А мне она к чему?.. Вы помните, у Кальдерона — «lа vida es sueno!»…[8] Теперь я просыпаюсь…
С каждой секундой голос его звучал все тише, лицо бледнело…
Он сделал последнее усилие и еле слышно повторил:
— Я про-сы-паюсь…
И с этими словами благородная голова Родриго откинулась на спинку трона. Глаза его померкли и закрылись… Все было кончено!
Вокруг загрохотали ружья…
Весь содрогаясь от рыданий, Алонзо протянул руку к рычагу.
Завыл пропеллер, биплан качнуло, и он, действительно, как сказочная птица, плавно поднялся над землей…
И золотая глыба, на которой уснул навеки Суарес, и храм, и хижины поселка — все это неслось куда-то в пропасть, безостановочно, неудержимо.
Крохотные фигурки дикарей метались по площадке и стреляли в воздух. Шальная пуля попала в руль и рикошетом задела плачущего толстяка…
— А, так!.. — рассвирепел он. — Дон Мигуэль, пожалуйста, нагнитесь! Там, под сиденьем, бомбы… Швырните одну вниз.
Я с наслаждением исполнил эту просьбу, и блестящий стальной мячик молниеносно прорезал пустоту…
— Ты видишь, бедный мой Родриго! — воззвал куда-то в пространство авиатор. — Ты был неправ, — я знаю толк в коммерческих делах!
Но мнимая осведомленность этого седоголового ребенка произвела совершенно неожиданный эффект…
Вместо короткого сухого треска, который мы могли бы услышать, после взрыва поднялся столб огня, раздался страшный грохот и наш биплан подбросило, как щепку. Мы еле усидели. Мотор остановился. Весь аппарат трещал и содрогался, точно живое существо…
Меня вдруг осенило…
Ведь перед храмом все время оставался ящик динамита, украденный у нас проводником-индейцем!
Теперь все было ясно.
Неведомый «тропический скиталец» был погребен, как древний повелитель Вавилона! Поселок испепелен ужасным взрывом, десятки и сотни дикарей убиты и, вероятно, горы трупов лежат теперь на месте храма, прикрывшего своими обломками их общую могилу…
Вокруг нас, в воздухе, мелькали какие-то бесформенные клочья… Один из них свалился на крыло биплана, и снизу проступило кровавое пятно.
Да, я не ошибался!..
Но теперь наша месть за смерть Родриго готова была обрушиться на нас самих.
Аэроплан почти не слушался руля, не действовал пропеллер, и зеленеющая масса леса неслась навстречу аппарату, как волны океанского прибоя…
Сеньор Алонзо повернул к нам свое растерянное, побледневшее лицо.
— Мы, кажется, погибли, — пробормотал он глухо. — За спуск-то я ручаюсь: ветром нас сносит на опушку…
— Так в чем же дело? — перебил я.
— Взгляните вниз!
Я посмотрел и инстинктивно просунул руку под сиденье, где в специальных гнездах лежали бомбы…
По земле, размахивая ружьями, сплошной толпой бежали дикари. Биплан значительно опередил их, но спуск с каждой минутой становился круче, и ясно было, что нам от них не скрыться.
— Бросайте же!.. Чего вы ждете?
Снаряд прорезал воздух и с треском разорвался…
Три или четыре индейца повалились, но остальные перепрыгнули через распростертые тела убитых и продолжали мчаться за бипланом.
К нам уже долетали их яростные вопли. Раздался выстрел, и пуля со звоном ударилась о лопасти винта…
— Вторую! — скомандовал Алонзо.
Последняя оставшаяся бомба упала на бегущих…
На этот раз они остановились.
Мне посчастливилось, — не меньше десяти индейцев с отчаянными криками свалились на траву, обрызганную их собственной кровью…
Аэроплан уже катился по земле.
И вдруг я с ужасом заметил, что из леса, наперерез ему, несется еще одна вооруженная толпа…
— Погибли!
— Слава Богу!..
Первое восклицание принадлежало мне, второе — вскочившей на ноги Анните.
Я ошибся, — это был наш собственный отряд, предводительствуемый Пачеко и Андре…
На несколько секунд они остановились, чтобы пропустить мимо себя бегущий аппарат. Мелькнули знакомые нам лица, и за спиной у нас раздался залп из магазинок, направленный в ошеломленную толпу индейцев.
Мы были спасены…
Эпилог
Неделей позже я и Аннита стояли рядом на палубе трансатлантического парохода, только что вышедшего из Колона.
Ноябрьские дожди еще не наступили, но накопившаяся в атмосфере влага давала себя чувствовать и заполняла воздух прозрачным, теплым паром, делавшим его каким-то бархатным, густым…
