Аристарх одним глотком осушил рюмку. С фотографии на него смотрел нерусский мужик с кривым носом и страшными, выпученными глазами. Сто человек из ста, взглянув на фотографию, не задумываясь сказали бы: жестокий и злобный бандит.
— Но у него же, наверное, телохранители есть, — сказал Аристарх, не отрывая взгляда от фотографии. Казалось, мужик на ней хотел сказать: не делай этого, худо будет.
— Есть. Но он каждый вечер бегает в парке со своей собакой. Телохранитель остается у входа в парк, ждет его. Вход чисто символический, забора нет. Мы сегодня побываем там, посмотрим, что и как лучше организовать. И еще. Ты очень скромный, Арик. Не спрашиваешь, но я тебе сам скажу. Три тысячи баксов твои. Немного поправишь финансовые дела, порадуешь супругу, когда она вернется… из командировки.
Напоминание об Ирке заставило Аристарха по-другому взглянуть на фотографию. С ненавистью.
— Не надо, — мрачно сказал он. — Я не наемный убийца.
— А я не наниматель. Мы с тобой оба оскорблены и вынуждены защищаться. Но работа есть работа.
— Плесни еще, — сказал Аристарх, протягивая Олегу рюмку. — Нужно привыкнуть к этому…
36
В комнате было душно, тесно, так тесно, что Наташа пошевелиться не могла, чувствуя, как волны грубой ярости все сильнее и сильнее вдавливают ее в кресло. Они заполняли комнату от пола до потолка, распирали ее, как воздух из насоса футбольную камеру, казалось, еще чуть, и потолок взлетит вверх, пол провалится вниз, а стены распадутся в разные стороны, и она, Наташа, улетит от сюда в неизвестном направлении.
Наташа сидела, опустив глаза, выражение ее лица было точно таким же, как вчера, когда Мария Федотовна грубо отказалась от подарка. Потому что ситуация была похожей. Но если вчера Наташа была шокирована злой несправедливостью, то сегодня она просто ничего не чувствовала.
— Я тебя задушить готов, понимаешь, задушить! — злобно говорил Радик, в который уж раз с грохотом опуская свой кулак на столешницу, от чего подпрыгивали вверх папки с документами. — Ну что ты молчишь? Скажи, почему так сделала!
— Что сделала? — безучастно спросила Наташа.
— Как что, слушай?! Я тебе сколько раз говорил? Тысячу раз уже! Ты нарушила наш уговор, ты предала меня! Я тебя… Скажи, почему ты это сделала?
— Радик, я ничего плохого тебе не делала, — сказала Наташа. — Я тебя не предавала, уговор не нарушала. Что ты еще хочешь?
— Как не нарушала? Это не нарушала, да? Подходит Нигилист, усмехается, говорит, ну так ты с моей бывшей женой не мог справиться? Она тебя до смерти напугала, да еще, как ты прощение вымаливаешь, записала на пленку? Как ты, Радик Назимов, трясешься от страха. Говорит, я думал, ты настоящий мужчина, а ты тряпка! Мне такое говорит, понимаешь?!
— Я с Нигилистом на эту тему не говорила. Никогда.
— Я говорил, да? Кто говорил? Твой муж? Ты ему рассказала про эту пленку? Рассказала?! Говори, когда тебя спрашивают!
— Да, — тихо сказала Наташа. — Ему рассказала.
— Почему? Я же тебя просил, никто не должен знать! Почему ты это сделала? Говори! Не то я тебя!..
— Что, ударишь?
— Ударю. Убью совсем!
— Не убьешь, Радик. Ты не такой плохой, каким хочешь казаться. Я это поняла. Но работать вместе мы больше не будем.
— Ты дура, Наташа, дура! Как могла говорить этому дураку, твоему мужу, про то, что было между нами? Зачем тебе это нужно было, Наташа?!
— Он не дурак, Радик. А сказала потому, что не могла по-другому.
— Не могла?! А теперь Нигилист смеется надо мной. Не знаю, кому он еще рассказал, но скоро все будут смеяться над Радиком Назимовым! Я ему уши обрежу, твоему новому мужу!
Дышать было тяжело, рукой пошевелить невозможно. Наташа подняла глаза на Радика, сказала:
— Попробуй только тронь его. Тогда я ни перед чем не остановлюсь. Ты знаешь. — И снова опустила голову.
— Но это он сказал Нигилисту? Зачем? Говоришь — не дурак, а он самый настоящий дурак! Зачем ему рассказывать Нигилисту? Не понимает, после этого Нигилист отнимет тебя! Теперь, если он захочет, он и меня сожрет! Это страшный человек! А потом, Наташа, он и до тебя доберется, не остановится! Не понимает твой совсем умный муж, да?
— Не знаю, зачем он это сделал. И знать не хочу. Он причинил боль не только тебе, но и мне, и себе. Мы любим друг друга, но это слишком… раздражает людей. Я ухожу от него, Радик. Всем нам больно, очень больно…
— Хочешь, я повешу его на столбе?
— Я же сказала, попробуй только тронь!
— Ты не выполнила условия нашего договора, Наташа. Другого я бы убил. Тебя не могу тронуть. Ты красивая женщина, ты… я не знаю, как сказать. Но мы не можем работать вместе.
— Да, я понимаю. Мне самой очень жаль, что так получилось. Я… я не хотела этого, но все же получилось. Не надо ничего говорить, я ухожу сама. — Наташа с усилием выпрямила спину, собираясь встать с кресла.
— Куда? Сиди! Я сказал тебе — сиди! — заорал Радик. — Кто тебе разрешал уходить? Сиди и слушай. Ты такая вредная, совсем ничего не понимаешь, что тебе говорят, слушай! Почему такая? Я сказал: пока. Пока мы не можем работать вместе. Значит, я не увольняю тебя, а пока отстраняю от должности.
— Я понимаю.
— Ни хрена ты не понимаешь, дура! Пока! Никто не должен знать об этом, никто! Радик сам назначает директора, но если ошибется, сам отвечает. Я тебя назначил, не ошибся, все теперь знают, хороший директор, какой надо. Я тебя выгоняю — почему так делаю? Значит, какие-то шуры-муры! Зачем шуры-муры? Радик дело делает! Поэтому слушай. Ты передаешь дела заместителю, я говорю, что пока ты будешь делать другое. Все думают, ты делаешь другое, ты сидишь дома и ждешь, что я решу. Я смотрю, что делает Нигилист, и решаю. Потом скажу, как будет.
— Все-таки ты хороший человек, Радик, — через силу улыбнулась Наташа. — Я это чувствую.
— Заткнись лучше. Я плохой человек. Сам знаю. Мог быть маленьким плохим человеком, сигареты другим подавать, но стал большим плохим человеком — мне подают сигареты. Большой плохой человек — страшный человек. Могу убить, могу сделать так, что сам выпрыгнет из окна — не жалко. Почему таким стал? Я жил в деревне, хотел быть директором магазина. Хорошим, честным. Потом понял: не бывает хороший, честный директор. Все это знают, все думают, пусть будет хороший, честный, но кто скажет это? Никто. А ты хорошая, светлая, я все время думаю о тебе. Скажи, почему тогда несчастливая? Я получаю двадцать тысяч баксов в неделю, все есть. Тебя — нет. Могу купить двадцать проституток на одну ночь — тебя не могу. Даже думать об этом не могу. Ты — из другого мира, неподвластная мне. Так?
— Нет, не так, Радик. Я из того же мира. Только я по-настоящему люблю одного человека.
— Но ты сказала — ухожу от него!
— Да, ухожу. Так получается.
— Наташа, давай уедем вместе? Хочешь — в Америку, я куплю тебе дом в Калифорнии, на берегу океана, будешь хозяйкой. Что хочешь, то и будешь делать. А, Наташа?
— Я же сказала тебе, Радик, что люблю одного человека. Где он, там и мое счастье. Вот и все.
— Кто поймет этот мир, слушай! Хорошо. Ты уходишь и ждешь, что я решу.
— Я ничего не жду, — тихо сказала Наташа. — Я нечаянно подвела тебя и не могу больше работать с тобой. Сейчас ухожу, а завтра ты мне вернешь трудовую книжку — и все.
— Заткнись! — рявкнул Радик. — Почему все время сама думаешь? Я сказал — будешь ждать.
— Не буду, — упрямо сказала Наташа. — Я для себя уже все решила. Зачем нам усложнять ситуацию?
— Надо мне, вот и усложняю. А ты слушай, что говорю. — Радик приоткрыл дверь, громко крикнул. — Любовь Борисовна! Эй, Любовь Борисовна! Срочно иди сюда!
Любовь Борисовна неуверенно вошла в кабинет директора, остановилась у двери, настороженно глядя то на Радика, то на своего юного директора.
— Наташа пока уходит, — сказал Радик. — Другое дело есть. Ты будешь директором. Временно. Сейчас вернусь в кабинет, напишу приказ. Пока опять не прикажу — ты директор. Понятно?
