«Сука! — с ненавистью подумал Нигилист. — Рассуждает! А когда Радик мою жену, Наташу, требовал как плату за мою ошибку, не опасался, что я озверею! Не думал, что Наташа — моя жена. Моя любимая женщина!»

— Я тебе вот что скажу, Петя, — развивал свою мысль Шеваров. — Чтобы поставить мужика на место, есть одни способы, а чтобы попользоваться бабой — другие. И дурак тот, кто их смешивает. Мне этого артиста и знать не нужно было.

— Какие санкции предпримете против него?

— Никакие. Хрен с ней, с этой девкой, видать, не тот случай. Вот вернусь из Кемерова, найду себе другой вариант. Что, в Москве девок мало, которые готовы на все за зеленые? Пруд пруди!

— Я бы на вашем месте… — начал Нигилист, но Шеваров перебил его.

— Ты и будешь на моем месте, Петя, пока не вернусь из Кемерова. Приказ подписан. Какие первостепенные задачи, которым внимание особое, — сам знаешь. Буду звонить. На Радика не наезжай, он свое дело знает, делает хорошо. Кстати, благодаря твоей бывшей Наталье.

— С кем летите, если Миша болен? — спросил Нигилист, всем своим видом показывая, что разговаривать о Наташе не намерен.

— Двоих ребят из отдела безопасности взял. Лучше б, конечно, был один Миша, да выбирать не приходится. А ты, Петя, не в службу, а в дружбу, присмотри за моей дачей. Держи ключи, — Шеваров бросил на стол связку. — Не поленись, смотайся, а то Инга по такой погоде вряд ли выберется, а Евгений Алексеевич сам знаешь какой сторож.

— Посадили бы ребят из отдела безопасности.

— И так двое со мной летят, а кто основным их делом будет заниматься? Поэтому и прошу тебя: присмотри. Ты там бывал много раз, все знаешь. Вернусь дня через три-четыре, может, Миша поправится, а может, замену ему найду, в общем, решу этот вопрос. Ну а если времени не будет, или лень-матушка одолеет, хоть Ратковского своего пошли.

— Сделаю, Степан Петрович, не беспокойтесь. — Нигилист взял ключи, сунул в карман пиджака. — Главное — не обольщайтесь горняцким гостеприимством, и на уступки — ни в коем случае не идите.

— Учи ученого! — усмехнулся Степан Петрович.

30

Ирина посмотрела на часы, кажется, уже в десятый раз за последние пять минут. Скоро девять. Всего лишь девять! Невероятно долгими казались эти вечерние минуты, прямо-таки бесконечными. Аристарх вернется не раньше половины десятого, совсем немного ждать осталось… Скорей бы!

Весь день она не выходила из квартиры, напуганная утренним рассказом Аристарха о том, что могут быть какие угодно провокации, и отрубленные головы в углах, и оружие, из которого убивали людей, и всякое такое, чтобы Аристарха посадить в тюрьму, а ее потом сделать любовницей Степана Петровича.

Прямо ужасы какие-то, где только Аристарх узнал про них? В детективах, что ли, вычитал? Если б он вчера не вытолкал Степана Петровича и Мишу, она бы сама решила все вопросы, объяснила бы Степану Петровичу, что не стоит им больше встречаться, ни здесь, ни где бы то ни было еще, он человек умный, понял бы — и все! Уже ведь и говорила с ним об этом. Но теперь, после вчерашнего, и вправду может что-то нехорошее случиться. Степана Петровича побил, а, бедный Миша вообще сознание потерял, не дай Бог, помрет, тогда уж точно жди неприятностей.

Она пугалась, напряженно прислушиваясь к каждому шороху на лестничной площадке, злилась на Аристарха за его несдержанность, потом снова пугалась, снова злилась — так прошел весь день. Теперь ей больше всего хотелось, чтобы Аристарх поскорее вернулся домой, она ему скажет, что в Гирей не поедет, и прятаться ей незачем, пусть не выдумывает он глупостей. Просто теперь она не станет задерживаться допоздна в училище, а если очень нужно будет, позвонит, он ее встретит у метро.

Убедившись в том, что ей ничего не угрожает, Ирина теперь тревожилась за Аристарха. Вот его-то могут побить за то, что сделал вчера. Подловят где-нибудь в темном углу здоровенные верзилы вроде Миши, попробуй с такими справиться! За окном — темнотища, на Остоженке сейчас народу мало, а про улицу Дмитриевского и говорить нечего — пустыня. Минут двадцать назад он позвонил из своего «Фокуса», сказал, что обо всем договорился с главным и едет домой.

Как же трудно ждать! Самой, что ли, позвонить кому-нибудь, поболтать, пока Аристарх едет домой? Ирина сняла трубку, набрала номер Наташи, кому же, как не школьной подруге, землячке, звонить в такой ситуации. Долго никто не подходил к телефону на том конце провода, а потом Ирина услышала грустный голос Андрея.

— Привет, Андрюша, — сказала Ирина. — Ты чего такой скучный? Все переживаешь за великую русскую литературу?

— А, это ты, Ира? Привет. Я тут сижу, Таню Буланову слушаю. Говорят, тебе она не слишком нравится, предпочитаешь Льва Лещенко… А я теперь без Тани Булановой жить не могу.

— С чем тебя и поздравляю, — сказала Ирина. — Что там Наташка делает, может поговорить с подругой? Или тоже слушает Таню Буланову? Может, вы и подпеваете вдвоем? Дай мне ее, Андрюша.

— Рад бы, Ирочка, да не могу. Наташи здесь нету, — сказал он, делая ударение на слове «нету».

— А где же она?

— Помнишь, песня была такая… Нет, ты, наверное, не помнишь. Вот послушай, я тебе спою куплет:

Песня грустная такая

Слышится далеко где-то,

На щеке снежинка тает,

Вот она была — и нету…

Конечно, «нету» — это ужасно, но, в общем-то, в этих словах содержится ответ на твой вопрос, где Наташа. «Вот она была — и нету…»

— Я ничего не понимаю, Андрюша. Ты можешь по-человечески объяснить, где Наталья?

— Уш-ла, — по слогам произнес Андрей. — На-всег-да уш-ла от ме-ня. Теперь понятно?

— Ты пьяный, что ли? Куда она ушла? Неужели к Нигилисту?

— Не знаю, может, он и не совсем нигилист, а во что-то верит, кажется, его зовут Сергеем. Наташа собрала чемодан и уехала к нему. Я помог ей донести чемодан до персонального автомобиля, а потом мы трогательно попрощались. Теперь сижу и слушаю Таню Буланову. Знаешь такую песню: «Вспомни меня, вспомни меня, в этот вечер вспомни меня…» Конечно, это поет женщина, но она полностью выражает мое настроение. Хотя не знаю, зачем мне, чтобы Наташа вспоминала меня…

— Господи!.. — с ужасом прошептала Ирина. — Значит, они снова встретились? И что, она вот так взяла и уехала к нему? А ты? Андрей, она жена тебе или нет? Вы же расписаны!

— Открою тебе маленький секрет, Ирочка. Когда мы расписывались, Наташа поставила условие: есть один человек, ради которого она готова на все. Совершать подвиги, терпеть лишения, жить в шалаше, идти пешком в Сибирь на каторгу, бежать впереди паровоза, работать в мартеновском цехе… Ты понимаешь меня? Они расстались навсегда, но если он вдруг… Опять понимаешь, да? То я не должен чинить препятствий. Вот я и не чиню. А знаешь, еще какая песня Тани Булановой мне нравится? «Мой родной, рядом ты стоишь, но тебя уже со мною нет…» Черт побери, именно это я сейчас и чувствую.

— Ты точно пьяный, Андрей! Вместо того, чтобы слушать глупые песенки, подумал бы, как вернуть Наташу!

— Они не глупые, Ира. Они честные, искренние, и в них живет чувство, боль. Просто мы разучились этому верить. А вот древние греки не стеснялись плакать по каждому поводу.

— Так то ж греки! — с возмущением сказала Ирина.

— К тому же и древние, — усмехнулся Андрей. — Не будем спорить, пусть каждый слушает то, что ему хочется. И о Наташе говорить не будем, ты лучше меня знаешь, что ничего тут поделать нельзя…

— Я ничего не знаю, ничего не понимаю. Вы что, оформили уже развод? Ты выписал ее из своей квартиры, или… как это все у вас происходит, объясни мне, Андрюша.

— Происходит так. Я должен взять на себя хлопоты по оформлению развода, я обещал Наташе, что займусь этим, она ведь теперь очень занятой человек. Но, честно тебе признаюсь, я не спешу подавать заявление. Как знать, а вдруг она вернется ко мне? Поэтому никаких официальных действий мы не предпринимали. Теперь ты все знаешь. Но что же мы все о нас, расскажи лучше, как вы живете? Арик уже великий или еще нет?