— Ну…— говорю я ей, но она грозит мне пальцем, чтоб я заткнулась. По крайней мере, она ведет себя не так слабо, как звучала по телефону.

— Этого мужчину ты привела домой, — говорит она снова, оставляя дверь и подходя к Лаклану. Он отпускает мою руку, чтобы предложить ей. — И почему ты никогда не привозила его раньше?

Я смеюсь с облегчением.

— Прости, мама. Он вроде как новый.

— И я отчасти очарован вами, — говорит Лаклан, целуя тыльную сторону ее ладони, его глаза улыбаются. Обалдеть! Я никогда прежде не видела его настолько совершенно очаровательным, и, судя по виду мамы, могу сказать, что она тоже под впечатлением.

— О, — говорит она, глядя на меня с широкой улыбкой. — Кайла, ты очень, очень правильно сделала.

— Я знаю, — говорю ей. — Но мама, ты его смущаешь.

— Ерунда, — говорит Лаклан, отводя плечи назад, от чего выглядит еще выше и больше рядом с моей маленькой мамой. — У меня нет проблем с тем, чтобы услышать, что я превзошел ваши ожидания.

Я ухмыляюсь ему и хватаю за руку.

— Давай-ка зайдем внутрь, прежде чем твое эго увеличится до таких размеров, что не сможет пролезть в дверь.

Мы заходим в дом, и мама настаивает на экскурсии для Лаклана. Она берет его за руку, и он следует за ней, очень любезный и внимает каждому ее слову, улыбается в ответ на ее улыбку. От такого у меня на глазах выступают слезы, слезы, которые я быстро вытираю. Даже Кайл не вел себя так, так внимательно, с таким участием, а он ведь собирался на мне жениться.

Пока они идут исследовать остальную часть дома, я делаю глубокий вдох, пытаясь справиться с гонкой в груди, и направляюсь на кухню, посмотреть, что я смогу приготовить на ужин. Я слышу, как они идут по лестнице. Их шаги, тяжелые, длинные Лаклана и короткие, быстрые мамины идут по коридору в комнату братьев, потом в мою спальню, где, я уверена, мама рассказывает Лаклану про меня все смущающие истории.

Затем они идут в спальню моих родителей, и я не знаю, что мама говорит ему, должно быть что-то об отце, и мне вдруг становится больно. Больно. Острая боль достаточно сильно колет мою грудь, и мне приходиться опереться на холодильник и в течение нескольких минут попытаться дышать.

— Кайла? — я слышу Лаклана, а потом он оказывается рядом, пальцы пробегаются по моему лицу, руки ложатся мне на предплечья. — Что случилось?

Я качаю головой, держа глаза закрытыми.

— Все хорошо, — говорю я.

— Кайла, — кричит мама, и я слышу ужас в ее голосе. Последнее, чего я хочу, чтоб она беспокоилась обо мне, когда нет ничего плохого. Просто мое собственное проклятое беспокойство, мои собственные демоны овладевают мной.

— Я в порядке, — еще раз говорю я, громче на этот раз, делая вдох через стиснутые зубы. — Правда. Это просто судорога. Немного болит в боку.

— Может быть, тебе стоит позволить дать мне приготовить ужин, — говорит мама. Я открываю глаза и вижу, как они с Лакланом вглядываются в меня, и лишь этот взгляд, практически комичный, дает мне силы отбросить все плохое.

— Нет, нет, нет, — выпрямляясь, говорит Лаклан, но не отпускает мою руку. — Миссис Мур, идите, садитесь. Кайла садись со своей мамой. Я все приготовлю.

Я не говоря ни слова, смотрю на него.

— Ты сделаешь это?

— Конечно, лапочка, — говорит он, быстро целуя меня в лоб. Когда он отодвигается, его хитрые глаза посылают мне сообщение. — Иди, побудь с мамой, — тихо говорит он мне.

Я ошеломленно киваю.

— Что ты собираешься делать? — слабым голосом спрашиваю я, когда мама направляется в гостиную, поглядывая на меня через плечо.

— Иди, побудь с мамой, — повторяет он, и я чувствую в его голосе странную настойчивость, заставляющую мое сердце сделать еще пару кувырков в неправильном направлении. — Я разберусь со всем, хорошо?

Я разворачиваюсь и иду в гостиную, сажусь на диван, а мама устраивается в своем кресле, протягивая руку к спицам. Она в хорошем настроении, хотя тайком поглядывает на меня, когда я включаю телевизор и щелкаю каналы, пытаясь найти то, что ей понравится. Вот оно. Теория большого взрыва.

Но она не обращает на телевизор внимания. Она полностью сосредоточена на мне.

— Ты в порядке? — спрашивает она меня.

— Да, да, — отмахиваюсь я. — А ты в порядке?

Она слегка вздыхает, глядя вниз на свои спицы и, кажется, на какой-то момент теряется в своем собственном маленьком мирке. Наконец, она говорит:

— Я… сегодня не очень хорошо себя чувствовала. Устала. И голова кружится.

Проглатываю комок в горле.

— Мам. Когда ты чувствуешь подобное, ты же знаешь, тебе надо позвонить своему врачу.

Она качает головой.

— Нет, все в порядке. Это называется стареть, Кайла. — Она смотрит на меня всезнающим взглядом. — Почему ты не сказала мне, что он придет?

Хоть ее голос и тихий, кухня совсем рядом, и я знаю, Лаклан может нас услышать. Кажется, от него ничего невозможно скрыть.

— Все решилось в последнюю минуту, — говорю я, пытаясь вести себя легко. — Надеюсь, все в порядке?

— Конечно это хорошо, Кайла, солнышко, — говорит она, улыбаясь от уха до уха, слегка подпрыгивая в кресле. — Хорошо, потому что я никогда до этого не видела тебя такой счастливой.

На этих словах мои глаза порхают на кухню. Лаклан достает кастрюли из шкафа и смотрит на меня. Я не могу прочитать выражение на его лице, но, по крайней мере, знаю, он слышал, что я выгляжу счастливой.

Я счастлива.

Чувствую, как мои щеки заливает теплом, потому что я не могу игнорировать правду. Я счастлива.

Безумно.

Катастрофически.

Я прерываю наши гляделки и пытаюсь сосредоточиться на Пенни и Шелдоне в телевизоре. Боже, как же я ненавижу это шоу.

— Где ты его нашла? — спрашивает мама.

— Он кузен Брэма и Линдена. Помнишь мужа Стефани? Его кузен.

Она кивает.

— Мне всегда нравилась Стефани.

— Да, мама, я знаю. Дочка, которой у тебя никогда не было.

— О, я говорю так лишь потому, что знаю, как много она для тебя значит. Я была очень счастлива увидеть, что она, наконец, остепенилась. Теперь это может случиться и с тобой.

О Боже. Господи, нет.

Я оглядываюсь, надеясь, что Лаклан занят, что он вообще нас не слышит. Но нет. Я прошу слишком много. Он стоит прямо там, смешивая что-то в миске, и эти яркие, изучающие глаза всматриваются в мои.

Я отрываюсь от него.

— Этого не случится, — говорю я маме, может быть тверже, чем мне хотелось. — Лаклан в воскресенье уезжает.

Она хмурится, спицы останавливаются.

— Уезжает куда?

— Обратно в Шотландию. Если ты не поняла, он оттуда родом.

— Ой, — говорит она, усиленно моргая. — О Боже. Это ужасно. Ты собираешься поехать с ним?

Я выпускаю резкий, саркастический смешок. В основном от шока.

— Да, конечно! — Кричу я. — Нет. Нет, на самом деле он очень успешный игрок в регби в Эдинбурге. У него там все. А у меня, ну, вся моя жизнь здесь.

Вся жизнь, и что это? Ничего?

Нет, не ничего. Моя мама. Мои братья. Моя дурацкая работа и мои счастливо живущие в парах подруги.

Это ведь уже что-то.

Но это не что-то, чего я хотела.

Этим чем-то было будущее полное надежд.

Это что-то было на кухне.

Оно было недостижимым.

Это что-то прожигало во мне дыру глазами. Мне не надо было смотреть, чтобы это понять. Я это чувствовала. Я всегда хорошо ощущала его глаза на моей коже, всегда желающие большего, чем моя плоть.

— Как жалко, — говорит она. И возвращается к своему вязанию, но ее поза уже не такая воодушевленная, как была до этого. Возможно ли, чтобы моя мама охотнее меня пересекла Атлантический океан, следуя за красивым мужчиной, вместо того, чтобы остаться в Сан-Франциско и продолжать в том же духе? Я стараюсь не думать об этом. В конце концов, то чего хочет она, черт возьми, и чего хочу я, не имеет никакого отношения к реальности: Лаклан собирается уехать.

И я едва его знаю.

К счастью, она больше не поднимает эту тему, и к тому времени, как шоу заканчивается, он объявляет своим глубоким голосом, что ужин готов.