— Это не банально, — говорю я ему. — Это бескорыстно и прекрасно.

— Да брось, — ворчит он, выглядя смущенным. Он смотрит в сторону, сложив руки на своей широкой груди, его нереальное тело снова завладевает моим вниманием, закручивая мысли в сексуальном вихре. Хорошо сыграно, мистер МакГрегор, хорошо сыграно.

— Почему лев? — спрашиваю я его. — Что за история?

Это пугает его, судя по всему, этого его слабое место.

— Ты о чем?

Я указываю на его предплечье.

— Там. Лев. Смотри. Ты сказал, что расскажешь пару историй. О своих татуировках. Почему ты их сделал.

Он прикусывает нижнюю губу и смотрит мне прямо в глаза.

— Разве я говорил такое?

— Да, — нетерпеливо говорю я. — Прошлой ночью…может быть утром. После одного хорошего траха.

— А, тогда это все объясняет.

— Ну же, дай мне что-нибудь.

— Если я дам тебе кое-что, ты отплатишь мне тем же?

Ничего не могу поделать и ухмыляюсь как дурочка.

— Конечно.

— Тогда хорошо. — Он ерзает в кресле и снимает футболку, бросая ее на пол рядом. Раздвигает ноги и поглаживает по промежности брюк, взгляд абсолютно дикий. — Присаживайся.

Я снова испытываю головокружение при виде его тела. Мне удается встать, и я тянусь к нему, как к магниту. Кладу руки на твердую ширину плеч и седлаю его. Мы так близко. Наши рты в дюймах друг от друга.

Он тяжело дышит. Я задыхаюсь.

Он стена из мышц и чернил. А я такая мягкая и гибкая.

— Что ж, спрашивай, — говорит он, его голос тихий и нежный как кашемир. Этот голос я буду слышать во сне еще долго после его отъезда.

Его глаза не оставляют мои губы.

Я отодвигаюсь, чтобы лучше его видеть, хотя места маловато. Решаю пока оставить льва в покое, и пробегаюсь пальцами по его плечам, тугим и твердым мышцам. В неярких красках бушует шторм, мастерски затемненный старый корабль с высокими парусами покрывает грудь.

— Эта, — мягко говорю я. — Почему шторм? Почему корабль?

Он минуту жует губы, ища мои глаза.

— Мне было двадцать четыре. Я снова стал заниматься ерундой. Потерял свое преимущество в игре. Но я справился с этим, и стало лучше. В гавани корабль в безопасности, но их строят не для этого. — Он наклоняет голову, будто наблюдая за мной, хотя я смотрю прямо на него. — Это помогает мне, когда становится страшно. Продолжать двигаться.

— Тебе бывает страшно? — спрашиваю я его, не в силах представить, чтоб этот сильный, мощный мужчина чего-то боялся.

— Постоянно, — откровенно говорит он. — Как жизнь может быть чем угодно, кроме как пугающей? Мы родились здесь. Мы не просили этого. И мы ожидаем, что как-то пройдем через это все, проживем каждый день и не умрем. Мы выживаем, и если не сделаем этого, то умрем. — Он смотрит в сторону, качая головой. — Неа. Мы все напуганы, каждый из нас

Я знаю, что и я тоже. Тому столько причин. Мое сердце немного смягчается, от понимания, что кто-то подобный ему может чувствовать себя так же, как кто-то подобный мне.

Я следую пальцами по тексту на его ключице.

— Nunquam iterum, — читаю я. — Латынь, я полагаю?

— Да, — медленно говорит он, глядя в сторону. — Это значит никогда снова.

— Никогда снова, что?

На его губах появляется мрачная улыбка.

— Никогда снова многим вещам.

— Это все, что я получу?

— Об этом, да, — говорит он, наконец, снова встречаясь со мной взглядом. Его зрачки настолько большие, что гипнотизируют меня. — Ты получишь еще один. Когда дашь мне что-нибудь.

Я глубоко вздыхаю и осматриваю каждый дюйм его кожи. Лев. «Надежда сильнее смерти» на боку. Отпечаток лапы с внутренней стороны руки. Стая ворон, закручивающаяся в этнический узор вниз по одному бицепсу, образует рукав. Герб, с надписью, похожей на латынь на другом предплечье. Другой герб на груди. Я нажимаю на один из гербов, с кабаном в центре.

— Corda. Serrata. Pando, — говорю я, пальцы выводят слова.

— Я открываю закрытые сердца, — говорит он.

Я замолкаю, смотря на него.

— Что?

— Я открываю закрытые сердца, — повторяет он. — Это герб Локхарта. Я родился в Локхарте. Это девиз клана.

— Опять же, это ужасно романтично, — говорю я ему. — Вот где ты этого набрался. — Я прикасаюсь к его предплечью, другой герб. — Полагаю, это МакГрегор?

— Ага, хотя здесь должно быть МакГрегор или Клан Грегоров.

— 'S rioghal mo dhream, — пытаюсь сказать я, но запинаюсь. — Что за черт?

— Это род королей, — переводит он. Сухо улыбается мне. — Но я не МакГрегор, и это не мой род. Это многое объясняет.

Я пробегаюсь рукой вниз по его щеке, и он ненадолго закрывает глаза.

— Думаю, я предпочитаю, чтоб ты был романтическим воином, а не разборчивым малым с родословной.

Он наклоняется, медленно открывая глаза, глядя на меня сквозь ресницы.

— Кто говорит, что я воин?

Я понижаю голос.

— Я говорю, что ты воин.

Ты мой воин.

На данный момент.

Он поднимает подбородок.

— Что еще скажешь?

Я устраиваюсь на его бедрах, рука ползет вниз по его брюкам. Отодвигаюсь, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу, опираясь на его плечо.

— Я говорю, что тебе нужно вытащить свой член, воин.

Он протягивает руку и проводит по моим волосам.

— Вовлечь тебя в битву?

— Что-то в этом роде, — я кусаю губы, когда тяну молнию вниз. Я могу почувствовать его твердого, обнаженного и готового подо мной. Я адски мокрая.

Он знает. Он кладет руку мне между лопаток, другой скользит между моих ног, толкая платье вверх. Мой клитор кричит от удовольствия в тот момент, когда его пальцы скользят по нему, гладкому и твердому.

— Господи, — бормочет он, глядя на меня блестящими глазами. — Ты всегда готова.

— Только с тобой, — говорю я, наклоняясь вперед и целуя его шею, вдыхая его лесной, пряный аромат, бросающий меня в новую волну похоти. Я могла бы прожить всю жизнь, похороненная здесь, ощущая пульс на его шее, вдыхая его мужскую сущность.

— Это меня устраивает, лапочка, — говорит он, хватая мое платье и поднимая его к голове. — Прочь. Я хочу присосаться к твоим фантастическим сиськам.

Боже! Даже того, как он говорит «сиськи» почти достаточно, чтобы заставить меня кончить. Впрочем, этим теплым, слегка ворчливым голосом, он может читать хоть телефонную книгу и это будет лучше всякой грязной порнушки.

Я поднимаю руки, и платье исчезает, теперь я абсолютно голая на его коленях. Кажется это у нас общее.

Но я не чувствую никакого стыда, и если я чувствую себя уязвимой, это чувство слабеет от того, как он смотрит на меня, почти удивленно, будто не может поверить своему счастью. Его глаза пробегаются по моему телу с желанием, которое я могу почувствовать. Он хмурится, почти сердито, и бормочет что-то так тихо, что я не могу услышать.

Затем наклоняется, сжимая мою грудь большими, теплыми руками, и втягивает сосок в рот. Мое тело превращается в римскую свечу, шипя, пылая, умоляя не останавливаться.

Я громко стону, потираясь о его член, отчаянно желая проникновения.

— Полегче, — бормочет он, посылая дрожь по моему позвоночнику, язык кружит по соску, пока тот почти не начинает болеть. Другая грудь практически ноет, нуждаясь в его прикосновениях, и когда он переносит на нее свой мокрый, горячий рот, мое тело сотрясается от облегчения.

— Черт, — говорю я со стоном, отбрасывая голову и плечи назад, пытаясь толкнуться ближе к нему, дико, сумасшедше и отчаянно нуждаясь в большем. Я тянусь вниз, хватаю его член и вынимаю из штанов.

— Полегче, — снова предупреждает он, убирая от меня рот. — Ты не знаешь, какую власть имеешь, — говорит он, глядя на меня.

— Думаю, я в курсе, — дразню я, сильнее сжимая его.

Он зажмуривает глаза, его полный, соблазнительный рот со стоном открывается. Боже, его звуки практически уничтожают меня, нить все слабеет и слабеет, пока я не распадаюсь на части.

— Пожалуйста, лапочка, — умоляет он, сжимая мое лицо рукой и отчаянно глядя на мои губы. — Еще нет. Позволь мне хотя бы достать презерватив. Он тянется к заднему карману штанов, но я кладу сверху свою руку.