Снова внимательно оглядела кафе: «Уютно, спокойно. Относительно безопасно. Только вот где же ты есть? Задержалась? Передумала? Так, сидим ровно, смотрим меню и не нервничаем. Жаль, за рулём, вина не выпьешь… значит, пока кофе, хотя за сегодня его уже столько, что, кажется, в желудке скоро дырка прожжётся. Для приличия подождём минут пять, вдруг наша дама появится, тогда и закажем».

Диана буквально влетела в бар, плечом прижимая телефон к уху. Что-то быстро договаривая, она встревоженно окинула взглядом бар, отыскала в полутёмном углу высокую фигуру, кивнула, быстро улыбнулась парню за стойкой, протирающему бокалы, сделала несколько летящих шагов навстречу, замерла, покивала, видимо, соглашаясь с собеседником, ответила в трубку:

– Пожалуйста, нет, только не сегодня. У меня сейчас другая встреча.

Снова послушала, нахмурилась:

– Знаешь, мы об этом уже говорили, и не раз. Я тебе благодарна за помощь, но я не буду с тобой это обсуждать.

Диана подошла уже к самому столу, поболтала сумкой в руке, явно не соглашаясь с собеседником:

– Паша, ещё раз тебе говорю, я не дам тебе номер своей карты. Перечисляй только на счёт школы. Ты помогаешь не мне, а всем. Я не сержусь.

Попрощалась, наконец, и буквально упала на кожаный диванчик напротив Верлен, спиной к дверям:

– Простите, что опоздала! Сумасшедший день. Внезапно ты всем нужен! Все от тебя что-то хотят, куда-то торопят. Это решить, этого отправить далеко и надолго с его предложениями. Тут выскакивает ещё кто-то с новой бредовой идеей! Я уже ничего не успеваю! Я люблю людей, конечно, но иногда у меня просто сил на них нет!

Эту тираду Диана выдала не задумываясь и не глядя на собеседницу. Замолчала. Подняла глаза. В кофейно-молочном свете бара они казались не просто синими, но с какими-то золотисто-пурпурными осколками, и зрачки будто пульсировали в такт бьющейся на длинной шее жилке. Выдохнула:

– Я говорю сейчас о тех, кто обожает быть сюрпризом, не о нашей встрече. Мы ведь с Вами договаривались заранее.

Майя, ошеломлённая горячностью речи, двинула плечами, принимая невысказанное извинение, и сдержанно произнесла:

– Если помнишь, мы на «ты» перешли. Люди, да… Люди бывают навязчивы. Если совсем никак, можем отложить.

Поняла, что говорит не очень связно, опомнилась, предложила:

– Давай выпьем кофе. Или чай. Или ты будешь вино? И пока можно просто помолчать, отдышаться.

Орлова с тоской уставилась на часы:

– Не поверишь, выпить хочется, просто сил нет, но никак нельзя, у меня через два часа ещё встреча. Давай тогда чаю и пиццу, хорошо?

– Чай чёрный, зелёный?

– Мне нравится «Сердце Боливии». Если ты хочешь что-то другое, я совершенно не буду против.

Майя поймала взгляд официанта, слегка кивнула головой – можно подходить:

– Чайник «Сердце Боливии» и фирменную пиццу.

Официант отошёл.

Диана копалась в сумочке, что-то разыскивая, Верлен с отрешённым видом наблюдала за посетителями, давая танцовщице время привыкнуть к своему присутствию и неизбежности будущего разговора. Сама она неожиданно быстро сосредоточилась, когда увидела гибкую фигуру на пороге бара, и теперь, как опытный охотник, просто выжидала удобный момент для выстрела.

Принесли горячую пиццу и чайник. Рубиновый напиток закрутился в чашке, поплыли ароматы ройбуша, гибискуса, апельсина, лимона, розовых лепестков. В памяти всплыла дурацкая фраза из рекламы: «аромагия сближает». Майя внутренне поморщилась: она не любила сладких запахов. Чаще всего в последнее время она пила «индийский спайс» – пряный купаж чёрного чая, имбиря, корицы, чёрного перца, кардамона и гвоздики, можно с белым тростниковым сахаром, если кто любит. Надо будет как-нибудь потом, совсем потом, предложить, может быть, понравится… Не сейчас. Одно из отцовских наставлений: если хочешь завоевать доверие человека, впервые разделяя с ним стол, ешь и пей то, что любит он.

Отвлечённые размышления помогали держать паузу, не торопиться и при этом не чувствовать себя неловко: «Дыши, как собеседник, двигайся, как он, незаметно подстройся под него – и ты узнаешь о нём гораздо больше, чем он собирался тебе рассказать», – спасибо, père, я так и делаю. Только дышит она быстро и двигается резко, как пузырьки шампанского. Ну да и пусть, лишь бы в голову не ударило.

Майя с удивлением отметила последнюю мысль и поймала себя на том, что хочет улыбнуться. Это было, действительно, странно: обычно она весьма скупа на эмоции. Похоже, Диана и впрямь из рода шампанских вин.

Девушки практически синхронно потянулись к своим чашкам, пригубили чай и посмотрели друг на друга. Кленовый мёд и морская даль – что может быть общего у таких разных глаз? Солнечные брызги. Марта. И одновременным выдохом, будто решительно бросаясь в волну, друг другу:

– Расскажи мне о Марте.

Обе сбились, замолчали. Верлен подняла ладонь, останавливая тангеру, готовую говорить:

– Давай сначала я расскажу тебе. Немного. Основные точки. Потом – ты. Мне кажется, нам обеим так будет легче.

Дорога из Парижа в Биарриц, почти девятьсот километров. Укреплённые замки и следы древнеримских построек. Подъёмные мосты и башни. Архитектура империализма, дворцы толкаются плечами и высятся горделиво. Память о Наполеоне III и лёгкой поступи Коко Шанель. Гаэтан де Ларошфуко и Виктор Гюго. Блок, Шаляпин, Чехов. Амфитеатр для танцующих ветров. «Король пляжей и пляж королей».

Девятьсот километров и четырнадцать часов молчания. Встретиться на avenue Edouard VII. Уйти в дюны. Прислониться спиной к скалистым, выступающим острыми зубьями из песков, нагретых за день камням. Взять в руки прохладную ладонь, поцеловать пальчики, вдохнуть с мягких губ запах жареного миндаля, упереться лбом в плечо и замереть. И чтобы рядом, кроме неё, таинственной студентки Сорбонны, двадцатилетней, восторженной, обожающей, преклонённой, никого.

Из-под колёс хлещет дождевая жижа, порскают жемчужно-серые крохотные птички, дрожит марево от палящего солнца, а она летит, летит по прихотливой ленте, щурясь в зеркало заднего вида, переключая скорости, всё добавляя громкости настигающим из колонок звукам: Édith Piaf, Dalida, Mireille Mathieu, глотая рвущийся в открытые окна воздух пополам со слезами, потому что через неделю ей исполнится двадцать восемь, и за три тысячи километров – муж, который требует отпраздновать это событие вместе, а заодно бросить к чёрту докторскую, вернуться в Россию…

Муж, которому она должна баснословную сумму за долги от первого брака (да, продалась, она знала это: тогда это казалось обычной сделкой, а не преступлением, как осознавала сейчас). Муж, который звонит ей по пятнадцать раз на дню, и обязательно – вечером в скайп. Когда она несколько раз не смогла ответить на его звонки, его гнев был страшен. Муж, который в первый год супружества отвадил всех её приятелей и подруг и от бешеной ревности однажды чуть не убил её, а потом две недели ходил по дому перед ней на коленях. Что она тогда сделала? Поступила так, как было проще всего, – простила. Объяснить его жестокость странной природой оказалось легче лёгкого.

Она никогда не изменяла мужчине, с которым жила, но ни первый, ни второй ей не верили. В какой-то момент она устала оправдываться и доказывать, тем более что первый брак многому её научил. Поэтому она бросила петь в ресторанах и с головой ушла в научную работу: не может же он ревновать к учебникам? Это смешно. Однако даже затворничество и полное подчинение от яростных вспышек помогало не особенно.

Но если раньше это совершенно не мешало, то сейчас стало по-настоящему тяжело дышать. Сейчас он звонит гораздо чаще, и уже не слышит, что они договаривались о шести месяцах в Париже, а прошло только три.

Но это так невозможно, так неправильно – возвращаться к нему, отрывая от себя вместе с кожей ту, под чьим дыханием затянулась новой, тончайшей кожицей изувеченная, обугленная душа. Возвращаться, когда отчаяние, как опытный боксёр, несколькими ударами сердца вышибает из тебя воздух, складывает пополам, лишая любой возможности дать сдачи.