- Ты не посмеешь еще раз, - голос Кирилла дрогнул.
- Ха-ха, три раза. Я уже слышал это от тебя. Вот увидишь, я сделаю это, если ты не откажешься от своих бредовых идей.
- Но я не откажусь. Они не должны мучаться. А я могу избавить их от мучений.
- Они будут мучаться так и столько, сколько им положено. Я так сказал и так будет.
- Нет, так не будет. Пока это в моих силах, я буду исправлять твои ошибки.
- Я предупредил тебя. У тебя есть время до завтрашнего утра. Думай. Если не отречешься, то придется произвести физическое вмешательство.
Илья вбежал в просторный зал, подлетел к кассе, протянул деньги:
- Студенческий, пожалуйста.
Бабулька-кассирша высунулась из своего окошечка, как рак из раковины, недоверчиво посмотрела на здоровенного Илью, с еще большим недоверием воззрилась а его огромную черную бороду.
- Документы, - в ее голосе звучало сомнение.
Илья вытащил из кармана потертый студбилет, сунул его в окошечко. Кассирша внимательно посмотрела на фотографию, на Илью, изучила печати, росписи. Так уж устроены люди, что привыкли верить бумажке, а не своим глазам. Бабулька протянула билетик, студбилет и сдачу.
- Благодарю, - улыбнулся Илья.
Он отлетел от кассы, будто его ударило током, в три прыжка перемахнул мраморную лестницу, сунул старенькому смотрителю билетик и побежал в направлении, которое указывала табличка с надписью: 'НАЧАЛО ОСМОТРА'.
Кирилл скинул халат и опустился на кровать. Рядом лежала жена, та женщина, которой казалось, что понимает его боль. Наивная.
- Кир.
- У?
- Повернись, когда я с тобой разговариваю. Я не могу говорить со спиной.
Он повернулся:
- Чего?
- Кир, мне страшно. Зачем тебе это нужно?
- Это нужно не мне, это нужно людям.
- Черт тебя задери! - взорвалась жена. - Твои люди приходят и уходят, они забывают тебя. Ты даже благодарности от них не слышишь.
- Мне не нужна благодарность.
- Кир, миленький, но они уходят от тебя счастливыми, а ты... Я одна вижу, как ты тускнеешь день ото дня. Кто тебе сказал, что ты должен принять на себя все беды людские? Кто сказал, что ты должен переживать за них их боль?
- Никто. Наоборот, все говорят, что я этого делать не должен.
- Тогда зачем ты это делаешь?
- Так надо. Я знаю, что кроме меня этого никто не сделает.
- Ты... ты... ты, как Христос, который искупает грехи всего мира.
- Или, как Будда, что ощутил связь с каждой молекулой этого мира. А может я и есть Будда, Христос и многие другие?
- Все шутишь? И шутки у тебя такие же...
А ты между прочим за последние лет десять ни разу не улыбнулся.
- Ты хочешь, чтобы я улыбнулся?
- Да.
- Ладно.
Кирилл посмотрел на жену, попробовал растянуть губы в улыбке, но улыбка получилась вымученная и горькая.
- Кир...
Жена заплакала. Он провел рукой по ее щеке, хотел произнести какие-то слова успокоения, но слов не было.
Она не заметила, как ее ладошка оказалась зажата в его ладонях.
- Отдай мне свою боль. Отдай печали, тоску, скорбь. Отдай все то, что скопилось в тебе и мучает тебя.
Отдай, оно тебе не понадобится. Поверь, это не большая потеря, тебе будет легче. Я знаю, верь мне.
Он говорил и говорил, пока все ее страхи не выплеснулись наружу и не перетекли в его сердце. Она всхлипнула и улыбнулась. Он знал, что ей теперь хорошо и спокойно, но он не знал как это, он не мог ощутить этого покоя.
- Я читала про тебя статью в 'Московском комсомольце'. Знаешь, как они тебя назвали?
- Как?
- Избавитель.
- Хм, в этом что-то есть.
- Ты мой избавитель, знаешь, что я тебе скажу?
- Что?
Потом она заснула, а Кирилл встал и прокрался на кухню. Он достал из холодильника початую бутылку водки и попытался залить скорбь, тоску и боль десятков тысяч людей.
Но для этой цель требовалось море водки, а магазины уже были закрыты.
Музей закрывался, но Илья и не думал уходить. Он встал посреди зала, раскинул руки и закрыл глаза. Смотритель, выгонявший увлекшихся посетителей, прошел мимо, будто Ильи не существовало. Потом появилась уборщица. Та вообще прошла сквозь Илью, как сквозь воздух. Потом в зале никого не осталось, погас свет.
Илья шевельнулся, опустил руки, огляделся по сторонам и пошел к стеклянному ящику, закрывавшему ценные экспонаты от пыли и чужих рук. Его рука прошла сквозь стекло, будто того и не было. Сигнализация не сработала. Илья усмехнулся. Его рука под стеклом схватила старинную, залепленную драгоценными камнями, рукоять огромного меча. Илья потянул меч на себя.
Теперь он стоял в зале с мечом в руке, а стекло выглядело так, словно его и не трогали. Илья поднял меч над головой. Неизвестно откуда взявшийся ветер, растрепал его волосы, поиграл бородой, поднял в воздух и вихрем понес из зала. Илья захохотал. Вихрь унесся, унес Илью, а его хохот еще долго гремел, отражаясь от стен и мраморного пола.
Кирилл вышел из дома ранним утром. настолько ранним, что вокруг не было ни души. Он оглянулся, никого не увидел и пошел, легко насвистывая что-то себе под нос.
Его насвистывание оборвал резкий свист.
Кирилл обернулся, там, где минуту назад никого не было, стоял человек.
- Все на свист оборачиваешься? И где только прячется твое самолюбие, гордость наконец.
- Гордость - порок.
- Это они придумали, это искажение истины.
- А истина это то, что придумал Он?
- Я не хочу возобновлять этот разговор.
- А чего ты хочешь?
- Выполнить свою работу.
- Выполняй, я не мешаю, - пожал плечами Кирилл.
Илья усмехнулся, его палец уперся в бегущие по небу облака:
- Он просил передать тебе привет.
- Ему тоже.
- Он сказал, что ты должен прекратить это.
- А я не хочу и не могу этого прекратить.
- Он сказал, что ты должен.
- Он сказал, Он сказал, - передразнил Кирилл. - А Он не слишком много говорит?
- Это ты слишком много говоришь. И ты слишком много себе позволяешь. Ты должен остановится, так Он сказал.
- Нет.
- Что значит 'нет'?
- То и значит. 'Нет' - это значит 'нет', я не откажусь от своих идей, только потому, что Он так сказал. Если Он может переубедить меня, пусть попробует, а давить Он может на меня, сколько влезет, все равно это ничего не изменит.
