– Это ложное видение, отражающее стереотипы геометрических представлений. На самом деле все выглядит иначе.

– Так что, я, по-твоему, вижу не то… что вижу?

– Для адекватного отражения необходим набор других органов чувств, у человека их нет.

– Понятно. Нет – так будут, попозже я займусь усовершенствованием. Что ж, посмотрим, что там дальше, за границей. – Шаламов спохватился. – С кем я говорю?

– Не понял вопроса, – отозвался Джордж.

Глотнув желе, Шаламов вернулся к исходной точке «трубы», откуда начинал знакомство с «границей перехода». Идти в глубь «трубы» не хотелось, но он себя пересилил.

Метров сто – если опираться на ощущения – «труба» шла идеально ровная и светлая, а потом начался самый настоящий лабиринт с пятнами какого-то лишайника на гладких, серо-белых, словно мраморных, стенах. Лабиринт вел сначала вперед, потом нырнул вниз, если судить по изменению ощущений, стал однообразно петлять и кружить, и, пока Шаламов следовал его изгибам, Джордж насчитал полсотни петель и столько же расширений коридора, запоминая на всякий случай дорогу назад. Он первым отметил нарастание пси-фона, Шаламов среагировал чуть позже и не количественно, а качественно: показалось вдруг, что он с ходу влетел в трясину заросшего ряской болота. Остановился. «Болото» исчезло, зато коридор впереди стал «дышать», стены его то сдвигались, то раздвигались, воздух сгустился, замерцал.

– Что это? – задал мысленный вопрос Шаламов.

– Рекомендую вернуться, – отозвался Джордж. – Кроме набора электромагнитных полей, отмечаю синусоидальные колебания пси-поля с нарастающим градиентом.

Шаламов напряг зрение и слух, но даже в инфракрасном и ультрафиолетовом диапазонах не смог опуститься взором ниже нескольких десятков метров от уровня, на котором находился. Туннель продолжал складываться в петли (словно двенадцатиперстная кишка, пришло на ум сравнение), а за его стенками простирался хаос: пустота стенок, перепонок, провалов и наборов плоскостей разного порядка сложности.

– Ничего не вижу. Метров на сорок опуститься можно, впереди чисто, а там посмотрим, спешить нам некуда.

Координатор скафандра промолчал. Он, как и хозяин, видел и чувствовал лишь то, что мог видеть и чувствовать с помощью датчиков, разработанных человеком и рассчитанных на диапазоны его органов чувств.

Шаламов тронулся с места, и чем дальше углублялся в недра загадочной «мембраны перехода» (видимо, это и есть тот самый «форпост Границы», о котором доложила «проросшая почка» маатанской памяти), тем сильнее на него влияли странные, невесть откуда взявшиеся перепады пси-поля. Галлюцинации стали приобретать вещественный, предметный характер, мозг уже не справлялся с ориентацией в пространстве и перестал различать, где фантом, а где реальное препятствие. Шаламов, вспотевший и злой, вынужден был остановиться перед развилкой: ход раздваивался на два одинаковых коридора, то расширяющихся, то суживающихся до размеров игольного ушка.

– Дальнейшее передвижение считаю нецелесообразным, – снова сказал Джордж. – Опасно!

– Черта с два! – огрызнулся Шаламов. – Непосредственной опасности не вижу, а с галлюцинациями мы как-нибудь разберемся. Помогай лучше, а не встревай с советами. На сколько метров мы уже опустились?

– Метров на двести… если ваше «опустились» соответствует истине. На самом деле мы могли пролететь всю Галактику.

– Не остри, умник. Мое второе «я» молчит, значит, все идет нормально. Вперед!

Антиграв бросил скафандр с начинкой в одно из пульсирующих отверстий, и в тот же момент Шаламов услышал чей-то густой, «астматический» мысленный «шепот»:

– Остановись, хомо!

«Шепот» не принадлежал ни координатору, ни «внутреннему голосу», и все же Шаламов, машинально затормозив, окликнул инка:

– В чем дело, Джордж, снова твои штучки?

– Не понял, – сухо ответил координатор. – Что вы имеете в виду?

– Ты сказал «остановись»?

– Нет.

«Ясно, – подумал спасатель, – галлюцинации перешли и в звуковую форму. Хотел бы я знать, откуда внутри этой „мембраны“ пси-излучение. Может быть, в ней кто-то живет? Орилоун, например?»

Снова мимо поплыли стены туннеля, то вспыхивающие странными узорами, то передергивающиеся судорогой, то вспухающие волнами конвульсивных сокращений, расплывающиеся туманной пеленой или твердеющие до металлического звона. Но не успел путешественник пролететь и двух десятков метров, как снова послышался угрожающий «шепот»:

– Остановись, хомо!

– Кто говорит?! – еле сдерживаясь, воскликнул Шаламов, не ожидая ответа от «звуковой галлюцинации».

– Остановись, – последовал тот же совет. – Тебе не выдержать увеличения трансцендентности. Возвращайся.

– Ха-ха! – сказал Шаламов с веселой злостью. – Советчик нашелся! Скажи, кто ты, и я скажу, друг ты мне или нет.

– Друг. Еще немного, и ты никогда не вернешься…

– Вздор! Кто не рискует, тот не живет! А я живу!

– Похоже, риск для тебя – главное. А как же Купава?

– А вот ее не тронь, не советую! – Шаламов вынужден был остановиться; пот заливал глаза, вокруг началось светопреставление и не было видно, куда двигаться дальше. – Лучше подскажи, как мне пробиться по ту сторону границы, а то от моих «кладов» памяти что-то мало толку, жди – когда еще они проснутся.

– Рекомендую вернуться, – снова вмешался Джордж; его мысленный «голос» стал почему-то по-детски тонким, как писк.

– Заткнись! Я разнесу эту «мембрану» на куски, но пройду ее насквозь!

Еще несколько минут истекли в борьбе с изменившимся пространством и бунтующими чувствами. Искаженные, причудливые, необычные ощущения сбивали с толку, расщепляли «я» Шаламова, заставляли его напрягать все силы, чтобы хоть как-то ориентироваться внутри сошедшего с ума пространства. Не помогали ни приборы скафандра, ни транквилизаторы, ни аптечки, ни новые «нечеловеческие» способности. И снова человеку пришел на помощь дремлющий в нем «черный человек».

Шаламов почувствовал знакомую боль во всем теле, эта боль стянулась в одну точку в голове и лопнула с отчетливым хлопком. Световая феерия вокруг потускнела, извивающиеся стены перестали дергаться, танцующие тени застыли, хотя весь пейзаж продолжал вздрагивать и шататься, будто был вылеплен из единого куска желе или кто-то бил Шаламова по затылку. Пришло странное холодное успокоение, как бы поднявшись от ног до головы, вернулась небывалая ранее острота зрения. Шаламов понял, что висит над краем обрыва, за которым распахивается колоссальный провал неизвестных размеров, заполненный пульсирующим мраком. В этом мраке плыли вереницы огней в форме спиралей, туманных облаков и звезд, мелькали жуткие тени, вспыхивали зарницы, взрывались хрустально-прозрачные шары, истекая струями искр, перемещались и разбегались огромные объемы не видимой, а ощущаемой материи… Это был иной мир, иная вселенная, и Шаламов все смотрел, смотрел, смотрел, завороженный, пока внутри не раздался знакомый «астматический шепот»:

– Ты очень сильный, но и твои силы кончаются. Обрыв – это предел трансцендентности трехмерного континуума, за ним – иной вакуум, иные формы материи. Возвращайся, ты и так прошел путь, не доступный никому из людей. Когда-то эта линия – «серая дыра», как вы ее называете, или «суперструна» – была совершенно прозрачной, а теперь она почти заросла и превратилась в мембрану. Возвращайся.

– Нет! – решительно возразил Шаламов, собираясь «шагнуть с обрыва», понимая, что это вовсе не обрыв, а его представление об этом месте, отражение неизведанных пространств, ограниченных человеческими чувствами. – Я не прошел всего, чего хотел, и остановить меня ты не сможешь, кто бы ты ни был.

– Тогда посмотри налево.

Шаламов невольно повернул голову и увидел слева от себя, совсем недалеко, неподвижную глыбу маатанина, «застрявшую» в нагромождении камней. Мгновение смотрел на нее, не веря глазам, но что-то лопнуло внутри с тонким стеклянным звоном, и на нервную систему спасателя обрушился штормовой прибой расстроенных чувств, ломая волю, умение трезво мыслить и правильно оценивать происходящее.