Антон сел, подтянул колени к груди и обхватил их руками; смотря на Арсения, он долгое время молчал, пока тот всё ещё не понимал, как так легко с губ сорвались слова о своей смерти. Сказано так легко, что даже пугает, но не больше, чем молчание человека напротив, который в мгновение стал таким печальным и серьёзным, что хотелось обладать возможностью чтения мыслей, чтобы узнать, что же так тревожило Антона.

— Нет, Арсений, — он отпустил голову. — Ты не умрешь.

— Да нет же, — Арсений вскочил на ноги и взмахнул руками, — мне осталось так мало в своём мире. Я думаю, что после третьего сна придёт это время. Ну, смерти, — он опустил руки в карман и начал ходить взад-вперёд на два-три шага, озвучивая свои мысли и избегая встречи с взглядом Антона. — Наверное, мы так редко будем сниться друг другу, но это не продлится долго. Я уже готов, я уже в этом мире, Антон.

И он рискнул, повернулся и посмотрел в голубые глаза родственной души; Антон обхватил рукой запястье с татуировкой и сжимал-разжимал пальцы. Арсению нравился даже этот печальный взгляд, по какой-то причине тот выглядел подавленным, что стало удивлением, ведь в сознании только образ смеющегося и улыбающегося Антона, хотелось дойти до истины, и он чувствовал, что сейчас сможет, следует дать только чуть-чуть времени для того, чтобы соулмейт собрался с мыслями и выговорился.

Арсений подошёл ближе и сел напротив, и едва протянул свою руку, чтобы коснуться тыльной стороны ладони Антона, как тот резко встал и заговорил:

— Знаешь, мы же с тобой так близки, но и далеки друг от друга, — Антон протянул руку, Арсений схватился за неё и встал, а затем парень поспешно спрятал свои руки в карман. — Я могу ценить все эти сны, и я ценю, но если мы подобно звёздам, — глубокий вздох и взгляд в небо; Арсений смотрел не подобно ему — на звёзды, — а в его глаза, которые, кажется, блестели от выступивших слёз, — то наш свет никогда не сможет пересечься, и один из нас будет светить дольше, — Антон сделал шаг назад, вызвав у Арсения ещё больше вопросов, добавившиеся к тем, что возникали из-за сказанного парнем после долгого молчания, — намного дольше, когда другой станет только воспоминанием, которое тоже со временем забудут. Даже ты…

Арсений предпринял ещё одну попытку взять Антона за руку, и ещё никогда во сне не испытывал щемящую сердце и легкие боль, когда от него отступили вновь.

— Что? — неуверенно поинтересовался Арсений. — О чём ты, Антон?

Антон отвернулся и зашагал к краю крыши, по пути говоря:

— Арсений, я сказал, что мне семнадцать, — и Арсений с чувством страха шёл следом. — И мне было семнадцать, когда я погиб в мире, который разделял с тобой так давно, но я же сказал, что время здесь течёт по другому, и как тогда я был старше тебя, так и останусь.

Арсений схватил его за руку и дёрнул на себя, заставив развернуться и посмотреть прямо в глаза.

— Разделим этот вместе, — твёрдо сказал парень, сжимая руку Антона.

А тот усмехнулся, затем тихо засмеялся и вырвал руку, продолжая путь к краю.

— Но я же умру раньше тебя, и тогда ты забудешь меня, проснувшись однажды утром, или ночью, не важно, главное, что забудешь.

Арсений догнал его, и теперь они почти вместе стояли на краю. Ещё немного, и можно отправиться в полёт. Кануть в бездну, погружение в которую всё больше осознавал. Вот только это он — Антон, и Арсений захлёбывался на дне, но не собираясь выплывать; зачем, когда можно дышать чем-то (кем-то) другим, сплетая пальцы в замок и понимая, что любая из всех возможных вселенных сошлась только в одном человеке? Ему не важен мир, время и реальность, если сны, то, пожалуй, это прекрасно, ведь только здесь можно балансировать на краю, откладывая на потом понимание всего происходящего, чтобы в какой-то момент осознание ударило так сильно, что боль и досада вызывали слёзы.

— Что? Ты не можешь умереть, — почти крича сказал Арсений. — Родственные души должны быть вместе!

— Да, но только у одного из нас есть выбор, ты можешь забыть это всё, татуировка снова перестанет что-то значить, мой свет исчезнет, а ты так и не увидишь.

— Нет, есть способ. Я могу убить себя в таком случае!

Антон схватил его руками за лицо и прокричал:

— Даже не смей, слышишь?!

— Слышу, — Арсений вырвался и отступил на пару шагов назад, — но это ничего не меняет. И если тебе так нравятся такие слова, так услышь ты! — он немного успокоился, подавил в себе появившуюся злость, подошёл к Антону и взял его за руку. На этот раз тот не вырвался. Арсений посмотрел вниз, на пролетающие машины, на светящийся город под ногами, который чем-то похож на один из городов его собственной вселенной, но немного отстающий в развитии. Переведя взгляд на Антона, он тихо продолжил: — Наш свет должен пересечься, ясно?

— Арсений, но ты же… зачем? Какой смысл оставлять всю жизнь там, где у тебя есть близкие и друзья, где у тебя вся жизнь, чтобы попасть сюда, где ты будешь неизвестно кем, ведь от тебя останется только оболочка и воспоминания о прошлой жизни, по которой будешь скучать. Что если будет так плохо, что ты начнёшь винить себя в принятом решении? Ещё не поздно, Арсений.

— Что ты несёшь? Мне не нужен абсолютно никто в этом мире, и ни в любом из других, если есть ты!

— Чтобы это значило? Ты не можешь выбрать меня и отказаться от всего.

— Могу!

— Не можешь! — Антон подошёл ближе к краю.

Арсений, стоящий позади, спрятал лицо в руках, закрыл глаза и из уголков выступили горячие слёзы. Он не просто спит, он словно бодрствует в чужом теле, чужом мире и времени, чувствуя на себе всё, пытаясь сбежать от всех мыслей, от осознания одного и главного. Разве могут чувства появиться так скоро? Арсений предполагал, что — да, если сам в это угодил.

— Я готов умереть ради тебя! — он дернул Антона за плечо, тот повернулся и покачнулся, едва не свалившись с края. Арсений схватил его за руку и потянул на себя. — Скажи только, сколько тебе осталось?

— Нет. Не стоит этого делать, ты не должен.

Ему оставалось только отчаянно добиваться своего.

— Я хочу!

— Назови хоть одну причину, по которой ты пошёл бы на самоубийство ради меня.

Арсений замолчал. Он знал, что ответить, но боялся произнести слова вслух. Парень закрыл глаза и вспомнил, как они оба стояли на мосту, смотря на закат; Антон был рядом, обнимал его и шептал на ухо, вызывал новые и приятные чувства, в которых никогда прежде не хотелось утопиться. Хотя, ранее такого и не было. Ему нравится его улыбка, смех, глаза, голос, образ мыслей и просто он сам. Арсений влюблён в человека из снов, в свою родственную душу, которую не нашёл в своей Вселенной, но попал в общие с ним сны.

— О чём я и говорил…

Антон отвернулся и посмотрел вниз.

— Надо бы проснуться, может, сиганув с крыши, получится?

— Нет! — воскликнул Арсений, когда Антон едва поднял ногу.

— Что?

Арсений оттащил его от края и прокричал:

— Я люблю тебя!

— Т-ты… не можешь, — пытаясь не улыбаться, пробормотал Антон. — Нет.

Арсений решил, что нет пути назад, и что добьётся ответа.

— И если тебе так дороги эти сны, скажи, сколько тебе осталось!

— Арсений, прошу.

— Сколько?

— Два дня.

Арсений медленно попятился назад, не веря своим ушам.

Нет, нет, не может быть! — кричало сознание.

Но кричал не только мысленно Арсений, кричал и Антон, предупреждавший, что сейчас тот упадёт. Кажется, парень так ушёл в себя, что не слышал, не подумал об опасности, не подумал даже о том, что позади десятки этажей до земли. Да и какая разница, если вдруг что случится во сне? Вероятно, что самое страшное уже произошло, и совсем не важным считалось собственное падение вниз.

Мысль о том, что Антон проснётся и проживёт два дня, не покидала его, пока не закрыл глаза и где-то далеко за пределами снов не свалился с кровати, чувствуя боль во всем теле.

Комментарий к Глава 8

Карл Саган полагал, что Вселенная уникальна, но она лишь одна из огромного — возможно, бесчисленного — количества не менее полноправных, независимых, изолированных вселенных. В своей книге («Голубая точка») он писал, что Вселенная — это часть «Мультивселенной», и он предпочитал называть это множество словом «Космос», а название «Вселенная» оставить лишь для той вселенной, которая нам известна.