– Кто б это мог быть, по-твоему?
– Есть у нас тут разные, – неопределенно проговорил Сердарин, – темные личности… Ничего, я их установлю, бошки-то им пооткручиваю.
– Ты и мне дай знать.
– А что такое?
– У меня к похитителям этим свой счетик имеется, – и поведал Петру о том, как с помощью его катера меня вчера пытались размазать по воде на темниковском пляже.
Отчего-то появилась у меня уверенность, что насчет похищения плавсредства сосед не врет. Что не он пытался вчера наехать на меня – слишком Петр открыт и прямодушен, если что ему во мне не понравится, пойдет на вы с открытым забралом, безо всяких подлостей.
– А Лия твоя, кстати, править катером умеет? – спросил я.
Сердарин хмыкнул.
– Думаешь, она совсем с ума сошла? – в разговорах с соседями Петр свою женку обычно не щадил. – Да, я ее учил водить, она умеет. Вот только зачем ей?
Я не стал делиться с приятелем своими соображениями относительно тетушкиного наследства, и мы распрощались.
Дошли до парковки и сели с Кристинкой в мою «БМВ».
– Эх, какая у тебя машинка! – с восхищением вздохнула девушка. – Гоняешь, небось?
Из чувства противоречия я поехал медленно-медленно.
Поселок Тальяново лишь одним своим краем выходил к морю и далеко распространялся в глубь материка, обживая всю долину, расползаясь по ней домиками. Расстояние от участка тети Марго до пляжа составляло, согласно спидометру, почти пять километров. За те годы, что я тут не был, поселок обустроился, похорошел. Появились дорожные указатели – названия навевали южную негу и расслабуху: улицы Санаторная, Вишневая, Отрадная, Самшитовая. И даже переулок Счастливый. Подумать только, Счастливый!
Дорога шла по-над речкой, прихотливо изгибаясь в такт ее движению. Где-то внизу шумел поток. Ни попутных, ни встречных машин не наблюдалось – вот что значит конец сезона.
Вдруг сзади, изо всех сил натужно ревя двигателем, меня догнала какая-то машина. Я глянул в зеркало заднего вида: явное детище советского автопрома – белая «пятерка». Повисла у меня прямо на бампере. Через ее лобовое стекло я постарался рассмотреть водителя. Он был в темных очках и бейсболке и показался мне смутно знакомым. Возможно, как раз тот самый, что пытался убить меня вчера на море, и тот, кто заглядывал ко мне в домик. Желая лучше его рассмотреть, я не стал ускоряться и ехал, как прежде, раздражающе вальяжно: отдыхающий москвич на иномарке. Тогда, в самом узком месте, где любыми правилами обгон запрещен и опасен, «пятера» поддала газу, грохоча своим движком, и принялась обходить меня по встречке. Любое авто, вдруг выскочившее из-за поворота, неминуемо погубило бы шального водителя – и, возможно, нас с Кристиной тоже. Памятуя о старом шоферском законе: «Дай дорогу дураку», – я, чтобы помочь идиоту побыстрее завершить обгон, совсем сбросил скорость и подался правее, к обочине. «Пятера» наконец обошла мою «БМВ», но вместо того чтобы поблагодарить, она, напротив, оказавшись перед моим капотом, совершенно по-хамски, изо всех сил ударила по тормозам. Глупое провинциальное молодечество! Мне тоже пришлось жать на тормоз – да с такой силой, что даже сработала система экстренного торможения. А «пятера», испуская клубы сиреневого дыма из выхлопной трубы, прибавила газа и унеслась вперед, а потом резко свернула налево, на второстепенную дорогу, и исчезла там среди домиков. Вероятно, по пацанским понятиям, мне стоило настичь водителя и проучить – однако мне совершенно не хотелось гоняться с местными в лабиринте неасфальтированных поселковых улиц.
Я оглянулся на Кристину. Ее лицо закаменело.
– Ты его знаешь? – спросил я.
– Много у нас тут идиотов носится, – ответила она неопределенно.
Не один водитель показался мне смутно знакомым. Машина – тоже: белая «пятерка», самодельное антикрыло на багажнике, наглухо тонированные стекла – все, кроме лобового, – даже, в нарушение правил, боковые водительские. Кажется, именно она проползала мимо нас с девушкой в первый вечер, когда я провожал Кристину у дома тетушки. Заднего номера у «пятеры» почему-то не имелось – однако, пока она маячила позади меня, я запомнил передний.
Наконец мы подъехали к домику Кристины. Она проживала недалеко от моей тети Марго, на совершенно деревенской, не асфальтированной улочке. Домик у девушки оказался древним: одноэтажная мазанка, крытая шифером. Во дворе кудахтали куры, а через покосившийся плетень переваливались кисти темно-синей «избеллы».
Девушка не торопилась выходить из машины. Выглядела она сумрачно, лицо побелело – разительный контраст с тем веселым существом, что явилось нам с тетушкой позавчера.
– Ты чего? – спросил я Кристину.
– Что-то зябко мне, – передернула она плечами. – Кондиционер у тебя сильный. – Вымученно улыбнулась: – Зайдешь ко мне? Выпьем чаю? – Погладила по плечу и добавила: – Я живу одна.
Молодой мужчина и молодая женщина, вероятно, одно и то же имеют в виду, когда приглашают друг друга в пустой дом на чай. Но, совершенно точно, каждый подразумевает совершенно различные последствия данного приглашения. Для нее, вероятно, оно означало начало красивого романа, где будут поездки на моей «бээмвухе», рестораны, а окончится все переселением в Москву и даже свадебной фатой. А я знал, что все ограничится одним визитом в этот мазаный домик. Поэтому, чтобы не возбуждать в ней несбыточных надежд на невозможное будущее, я отрицательно помотал головой: «Нет, я поеду домой».
– Ну и ладно! – Кристина вылезла из машины и хлопнула дверцей.
Когда я вернулся к тете Марго, первым делом позвонил в Москву старому другу полковнику Перепелкину. Тот чувствовал себя обязанным после того, как я помог ему раскрутить дело исчезнувшей маникюрши, отягощенное убийством Двубратова[1], поэтому охотно откликнулся на мою просьбу.
У бабуленьки на столе во дворе стояла тарелка с инжиром, прикрытая марлечкой.
– Вы, что ли, инжир собирали? – удивился я.
– Нет, Лия принесла. Такая вся добрая, обходительная – на нее совершенно не похоже. Мы, говорит, с Петром есть не успеваем, варенье варить мне некогда, вот вам, говорит, племянника угостите.
– Что это с ней вдруг случилось?
– Не знаю! Одолевают иногда вдруг приступы душевности. Раз тут принесла мне трехлитровую банку с вином. Я попробовала: кислятина совершенная! Все и вылила.
Я подумал о злом лице Лии и почему-то тут же вспомнил недавнее дело столичного таксиста. Он угощал своих седоков алкоголем или мандаринками – в которые предварительно вкалывал клофелин. Некоторых потом от подобного угощения не смогли откачать.
Может, я параноик, но я сказал о своих подозрениях Маргарите Борисовне.
Она восприняла мои слова серьезно.
– Думаешь, отравить хочет? А ведь Лийка может. Ей-ей, может.
– А если, я говорю совершенно гипотетически, вдруг в одначасье и вы, и я отдадим концы – кому тогда этот дом и сад отойдут?
– Хм. Не знаю. Надо подумать. Может, государству? Никого наследников у меня, кроме тебя, не имеется.
– Может, Лия Сердарина, как соседка, планирует, в случае гибели нас обоих, участок ваш тихой сапой захватить? Или выкупить у государства по дешевке?
– Не знаю. Но лучше давай-ка ты, Паша, отнеси это угощение в уличный туалет, от греха подальше. У нас и своего инжира хватает.
Я так и поступил, и больше мы к разговору о Лие не возвращались.
В тот вечер я починил для Маргариты Борисовны подтекавший смеситель на кухне, наладил освещение в дровнике, чтобы зимой ей нестрашно было ввечеру ходить за дровами.
Ближе к ночи позвонил из Москвы полковник Перепелкин и сообщил то, о чем я у него запрашивал. Правда, я не знал, пригодятся ли мне эти сведения, и если пригодятся, то каким образом.
* * *
Ночью мне опять неважно спалось. Все-таки гостевой домик, как я ни проветривал его, как ни мыл и ни протапливал, сохранял свой сырой, нежилой дух.
Я опять проснулся от чьих-то шагов на участке, сопения и хруста веток. Сразу поднялся и выскочил с фонариком на крыльцо. Посветил в ту сторону, откуда раздавались звуки.