– Сам себя напитал.

– Давай винца?

– Нет, завтра с ранья меня отдыхающие на рыбалку подрядили ехать.

– Тогда чайку?

– Не откажусь.

С чаем Петр умял три добрых куска торта, и я подумал, что слова о том, что он, дескать, сыт, были очевидным враньем. Мы с ним позубоскалили, дружно поругали начальство, местное и не только (и было за что). Я спросил, как он провел лето. Оказалось, что, как всегда, в трудах: катал отдыхающих («В открытом море вы сможете встретиться с дельфинами»), возил их на своем катере ловить рыбку, забрасывал туристов в дальние бухты.

– Теперь закончен сезон?

– Подгребаем остатки. А ты к нам, Паша, прибыл отдохнуть от трудов праведных?

– Да, погреюсь на солнышке.

– На главном пляжу? – Как все местные, Петр крайне саркастически относился к пляжам вообще, а к поселковому в особенности: толпы людей, вода грязная и кишечная палочка плавает. Купался он (если купался) исключительно с борта катера, отъехав метров на пятьсот от берега.

– Зачем? Поеду на темниковский. – «Темниковским» здесь все называли пляж чуть в стороне от поселка, на котором даже жители Тальянова не считали зазорным принимать морские ванны.

На рыбалку Петя свозить меня не предложил, а я, гордый человек, не стал напрашиваться. Да и понятно: для него уженье рыб – это заработок, что я буду влезать, приятелю бизнес портить.

Вскоре Сердарин ушел.

И почти сразу – не успели мы с Маргаритой Борисовной унести в дом грязные тарелки-чашки и оставшийся торт – появился новый персонаж. В лице юной, хорошенькой девахи с распущенными светлыми волосами, в облегающих шортиках, худенькой и голенастой.

– О, Кристинка! – воскликнула моя общительная двоюродная бабушка. – Знакомься, мой племянник из Москвы: Павел.

– А я вас, Павел, знаю и помню. Вы приезжали к бабушке.

– А я вот тебя не помню, – напрямик рубанул я.

– Очень жаль, – кокетливо пропела гостья.

– Да сколько тебе там было, когда он в последний раз сюда наведывался! – накинулась на нее тетя Марго. – Лет девять, десять? У тебя тогда сиськи еще не выросли, а хочешь, чтобы взрослый парень о тебе вспоминал!

– И очень жалко, что не помните, – кокетливо потупившись, обратилась девушка ко мне, – потому что я уже тогда в вас влюблена была.

Кристина взялась флиртовать со мной напропалую. В Белокаменной я слегка отвык, честно говоря, от подобного напора, сколь незатейливого, столь и милого. Москвички все больше воображают из себя недотрог и мечтают продаться подороже какому-нибудь олигарху. А в Тальянове и я, со своими статями и доходами, вполне котировался.

Девушка то и дело касалась моего предплечья, выпячивала грудку, поправляла волосы и бросала на меня лукавые взгляды.

Я налил ей вина. После бокала она сообщила, что совсем пьяная, и спросила, где я остановился.

– У меня, конечно, он жить будет! – рассердилась тетушка. – Где ж еще?!

– Я понимаю, что у вас, – прощебетала Кристи, – вот только где конкретно? В большом доме или гостевом?

– В гостевом.

– Ой, а покажите мне его, Павел! Сроду там не была, а так интересно. Он ведь на горе – оттуда, наверное, море видно?

– Кристина, – строго сказала Маргарита Борисовна, – Паша только с дороги. Не приставай.

– Ой, ну раз вы устали – тогда я пойду. Может, вы меня хотя бы до калитки проводите? – обратилась девушка ко мне.

– Давай, – вздохнул я. – И можешь называть меня на «ты». Не такой старый еще.

– А на брудершафт мы выпьем?

Тут тетушка рассердилась – впрочем довольно делано.

– Брудершафт ей! Что за вертихвостка! – в голосе Маргариты Борисовны, впрочем, звучали оттенки нежности и гордости – словно она эту вертихвостку вырастила или даже создала своими руками.

Девушка близко наклонилась к пожилой женщине, прошептала – так, впрочем, что я все расслышал: «Не сердитесь, Маргарита Борисовна! Я ведь специально с ним дурачусь!». А потом расцеловала тетушку, поблагодарила за вино и торт, подождала, пока я встал, и пошла по ступенькам, рядом со мной, вниз, к калитке. В какой-то момент как бы оступилась и не шутя привалилась ко мне грудью. Я поддержал ее и отстранился. В голове до сих пор шумела тысячеверстная дорога, слегка покачивало и зверски хотелось спать. Совсем не до юных поселковых соблазнительниц.

Путь наш к калитке пролегал мимо двух-трех бабуленькиных инжировых деревьев. Перезрелые плоды нависали прямо над нашими головами.

– Ты знаешь, как это дерево в древности называли? Смоковница! – воскликнула девушка. – Она же фига, она же инжир! Редко какое из деревьев удостаивается сразу трех названий, правда? Сорвешь мне один? А то я не достану.

– Держи.

– Фу, какой черный. В нем, наверное, муравьи завелись. А ты знаешь, что именно инжиром Ева соблазняла Адама? А ее, в свою очередь, им же соблазнял змей?

– Что ты говоришь, – насмешливо пробормотал я. Но она не заметила моей высокомудрой иронии и продолжила рассказывать:

– Яблоко в Библии придумали потом, специально для вас, жителей средней полосы. Чтобы понятно было. Вы ведь там, у себя, никаких смоковниц не видывали.

– Да, смоковниц у нас нет. И фиг тоже. Да и ни фига вообще нет.

Над моим незатейливым каламбуром Кристина расхохоталась так, словно я, в роли стендапера, шутил по тысяче рублей за билет. Мы вышли за калитку и стояли на улице лицом к лицу, довольно близко. Поцелуй прямо-таки назревал – или, возможно, так хотелось девушке. Мимо нас проехала машина, тонированная старая белая «пятерка» с самодельным антикрылом на багажнике. Она слегка сбавила ход – возможно, водитель осматривал нас сквозь глухие стекла в неверном свете отдаленного уличного фонаря. Но когда я развернулся к «пятере», она ударила по газам и исчезла в глубине улицы, оставив после себя столбы пыли.

– Ты завтра куда поедешь? – спросила Кристина.

– Наверное, на пляж темниковский – если погода позволит.

– Понятно, – вздохнула она. Возможно, девушка ждала продолжения в виде приглашения разделить пребывание на пляже, но его с моей стороны не последовало.

– Пойду-ка я спать, – проговорил я и демонстративно зевнул.

– Ну и пожалуйста, – ответствовала красотка и пошлепала одна по темной южной улице.

Ночью я в своем домике спал как убитый. Никто не шлялся, кустами не шуршал.

Утро оказалось не по-южному холодным. Солнце взошло, но еще не появилось из-за горы, и поэтому на участке тети Марго и в летнем гостевом домике холод пробирал до костей. Я вышел в сад по естественной надобности, затем включил обогреватель и снова уснул.

Когда проснулся во второй раз, дневное светило возникло наконец из-за горы и блистало на тетушкиных розах, мальвах и циниях.

В большом доме я умылся, а Маргарита Борисовна приготовила мне на завтрак сырничков.

Около десяти я выкатился на своей «икс-пятой» из ворот. У соседской калитки стояла Лия, жена Петра Сердарина. Я радушно поприветствовал ее. Она едва кивнула в ответ – буквально на четыре градуса опустила свой подбородок – и надменно отвернулась. «И впрямь неприятная особа», – подумал я.

Путь мой лежал на пляж. Как давний посетитель Тальянова, я знал, что самое лучшее в поселке место для купания – не то, куда ломятся все курортники. Оно находится чуть в стороне, на окраине. Говорили, что его оборудовал, насыпал гальку и поставил волнорезы олигарх Темников. Вряд ли, конечно, олигарху было дело до провинциального пляжа, но тем не менее все дружно именовали этот пляж «темниковским».

Темниковский пляж уютно отделялся от дикого берега двумя волнорезами, далеко выдающимися в море. Летом здесь выдавали лежаки, работали киоски. Но не теперь. Ларьки и шезлонги увезли, и о цивилизации, кроме мостков, мало что напоминало.

Солнце светило ярко, но не обжигало, а ласкало. Море было тихое-тихое и лишь едва-едва ворочалось, как ласковый и ленивый, большой прирученный зверь.

Я разделся и лег на полотенце. Народу было мало и, судя по разговорам, все свои, поселковые. Курортники разъехались, и теперь, проводив их, местные жители с чувством выполненного долга могли и сами, не спеша и со вкусом, насладиться по праву принадлежащим им морем. Так с облегчением вздыхают хозяева, спровадившие шумного, надоедливого, хоть и важного гостя, и начинают неспешно подъедать оставшийся после празднества салат оливье. Салат этот, кстати, на второй день обычно настаивается и выходит таким вкусным, каким редко бывает при гостях.