- Зверь пробудился! Зверь требует даров!

Янка стояла посреди комнаты с кусочками морковки в руках и трясла ими у себя над головой.

- Зверь пробудился! - снова завыла она. - Дары зверю!

Перевернувшись на бок, я оторвал голову от подушки и хрипло выдохнул:

- Что?!

- Морская свинка проснулась, - пояснила Янка. - Жрать просит. А ты чего занервничал?

- Ничего... - я откинулся на подушку. - Просто в детстве я убивал драконов.

Янка не поняла. Переспросила, изогнув бровь:

- Чего?

В детстве я убивал драконов.

И не только я, этим занимались все мальчишки и многие девчонки из тех, кого я знал в детстве. До сих пор я помню нашу игровую площадку, которую давным-давно построил один из местных мужиков, чтобы ребятня не шаталась без дела по лесополосам и заброшенному заводу неподалёку. Площадка была чудесной сама по себе, но любили мы её не за качели и карусели. В самом её центре, между небольшим замком, по которому детвора лазила вверх и вниз, качелями и песочницей стояла огромная деревянная фигура змея. Я жил в небольшом посёлке, и во многих похожих селениях мне пришлось побывать уже во взрослой жизни, но ни разу нигде я не видел ничего подобного.

Змей был огромного размера, в детстве он казался мне и вовсе исполином. Зелёная краска, хоть её и регулярно подновляли, трескалась на его боках и торчала ошмётками, как настоящая чешуя. Он был изображён выбирающимся из-под земли, так что лишь плечи, передние лапы и голова на короткой шее торчали наружу. Короткая клыкастая морда чудища была оскалена, но оскал этот напоминал скорее улыбку, да и вообще в его внешности проглядывало что-то неуловимо мультяшное, сказочное. Он словно заигрывал с нами, по-собачьи приподняв одну лапу над землёй. Казалось, вот-вот он стукнет длинными, но почему-то совершенно не страшными когтями по земле и завиляет невидимым хвостом.

Каждый летний вечер одна из девочек превращалась в принцессу и ложилась под приподнятую лапу чудовища. Мальчики становились рыцарями и оруженосцами, а те из девочек, которые не были похищены коварным противником - фрейлинами.

Потрясая и бряцая деревянным оружием, отважные драконоборцы шагали дружным строем, раз за разом атакуя ужасного монстра. Чудовище не сдавалось до последнего, изрыгало дым и пламя, размахивало когтистой лапой в воздухе и яростно клацало пастью. Принцесса горестно завывала, сетуя на судьбу. Рыцари нападали, отступали под натиском змея, но обрушивали свои мечи на врага снова и снова. Наконец, одному из мальчишек удавалось ловко проскользнуть под мордой дракона и, вложив последние силы в удар, полоснуть мечом по горлу монстра. Тот издыхал, принцессу извлекали из-под лапы и начинался бал. Рыцарям этот момент игры был не очень интересен, но пойти навстречу терпеливо дожидавшимся окончания битвы фрейлинам было необходимо, чтобы они не нажаловались родителям.

Так всё и продолжалось, неторопливо и размеренно. Накопив силы за день, вечером дракон похищал очередную принцессу, потом сражался с рыцарями и подыхал. Затем суровые воины ещё некоторое время давили из себя хорошие манеры, ублажая придворных дам, давали особенно симпатичным девочкам перевязать жуткие раны, и расходились по домам, снова превращаясь в беззаботных щербатых мальчишек. Думаю, так всё было бы и сегодня, разве что на фоне дракона начали бы делать селфи. Но однажды летом, когда мне было лет восемь, в нашей компании появился новенький.

Поначалу на Артёмку никто даже не обратил внимания. Он был тихий и скромный, да и внешне ничем не выделялся: одет не хуже и не лучше других, лицо какое-то незапоминающееся, волосы самого обычного цвета. Как говорится, в любой толпе таких из ста сотня. Дружить с нами он не стремился, да и мы к нему не лезли. На площадку Артёмка приходил исключительно в сопровождении мамы или какой-то ещё женщины, которая, как мы выяснили позже, была его тётей. Отца у Артёмки не было, но и это в нашем посёлке чем-то необычным не являлось. Многие мальчишки развод даже непременным пунктом включали в свои фантазии о взрослой жизни.

Именно Артёмкина тётя и ввела его в нашу компанию. Поступила именно так, как поступают недальновидные взрослые, которые, кажется, сами никогда детьми не были. Она ухватила племянника за руку и, подойдя прямо к нашей компании, сидящей недалеко от морды дракона, произнесла:

- Мальчишки, поиграйте с Артёмкой! Чего вы Артёмку к себе не берёте?

Мы, конечно, только пожали плечами в ответ. Ему разве кто запрещал? Если хочет - пусть играет, мог бы и сам подойти.

Удовлетворённая нашим ответом, тётя развернулась и пошла в сторону дома, которых их семья сняла на лето, а мы, естественно, сразу же про Артёмку позабыли. Единственное, что поменялось с того дня - выходя на площадку, он не садился где-нибудь в тени дерева, а шёл к коробке песочницы и садился за нашими спинами. Молча высидев положенное время прогулки (до того момента, пока его тётя не заорёт из окна "Артё-о-омка", протяжно, как паровозный гудок), он поднимался и, не прощаясь, уходил.

Я не могу сказать, что мы были по-настоящему злыми детьми и нарочно его игнорировали. На самом деле он нас очень интересовал, но не как человек, а как что-то вроде музейного экспоната, осколка древней и загадочной цивилизации, лежащего под пыльным стеклом. Никто ведь не стремиться завести дружбу с проржавевшим насквозь скифским мечом? Но в его тайны, тем не менее, нам очень хотелось проникнуть, отвергая при этом саму мысль о том, что с этим мальчишкой можно просто-напросто заговорить. Сейчас мне кажется, что мы избегали этого разговора не только стремясь сохранить какую-то интригу в своей жизни, но и с долей брезгливости. Хотя, думаю, я проецирую свои нынешние эмоции на воспоминания, как это зачастую происходит с родственниками жертв маньяков. То самое предчувствие, о котором всегда говорят постфактум.

Бессчётное количество раз мы предпринимали разведывательные вылазки под окна Артёмкиного дома, благо те почти никогда не были закрыты из-за стоявшей жары, но все они заканчивались позорными неудачами. Тётка этого загадочного мальчишки, которую звали вполне подходящим ей именем Тамара, каким-то почти сверхъестественным образом замечала нас раньше, чем мы даже успевали обосноваться на позиции в их палисаднике. Высунувшись из окна по пояс, она грозила нам кулаком и вопила своим по-мужски низким голосом:

- Вот я вам! А во-о-от я вам!

Мы всякий раз сбегали, несолоно хлебавши. Но не смотря даже на это, кое-какую информацию нам всё же удалось раздобыть. В маленьких поселениях взрослые бывают так же любопытны, как и дети. И наши разведчики жадно впитывали крупицы домыслов и слухов, отираясь рядом с пьющими пиво мужиками, или возле старушек, коротающих дни на лавочках перед домами.

Из их рассказов выходило, что Артёмкина семья распалась не так, как это происходит обычно. Его отец не пил, не бил жену и сына. Был он очень вежливым и приветливым, имел хорошую работу. К отпрыску относился едва ли не с обожанием. Беда была в том, что при этом он был членом какой-то секты и ничуть этого не стеснялся. Не знаю уж, откуда древние старухи из нашего села об этом узнали, но мама Артёмки сбежала от мужа из-за того, что тот начал активно прививать свои религиозные взгляды сыну.

Вообще, слова вроде "секта" или "культ" тогда у нас в посёлке были не в ходу. Для местных, особенно для истерично и показушно религиозных, были возможны всего два варианта: "наш", то есть, христианин, и "сатанист". О существовании двух других мировых религий, помимо христианства, они имели очень смутное представление и особенно не задумывались. Так что отца Артёмки как-то легко и естественно записали во вторую категорию.

Единственное, о чём разделились мнения в этом вопросе, было вот что: считать ли самого Артёмку бесовским отродьем или, напротив, несчастной жертвой? Об этом велись самые жаркие дискуссии, но ни к какому определённому выводу взрослые так и не пришли. Нам, детям, само собой, больше нравилась версия с "бесовским отродьем", но, глядя на Артёмку, мы её принять никак не могли. Как может такой вот невзрачный, забитый и нелюдимый паренёк быть исчадием ада? А где же злобный смех? Где красные глаза и чёрная одежда? Мы упорно считали его просто зашуганным пацаном, которого загнобила тёткина опёка, и его не трогали. Поэтому заговорил он сам. И сделал это в тот момент, когда на площадке было всего три человека: я, Алёнка, жившая через дом от меня, и сам Артёмка.