— Интересные у вас методы вербовки. А то, что ты угрожал моих друзей и родственников убить, а мне голову снести? Агитационная речь? Дай дорогу!

— Я не советую ссориться с нами, Марисса, — сощурил светлые глаза этот «грозный» выходец севера. — Не наживай в нашем лице врага.

— Могу посоветовать то же самое. — Уверена, что звучало это так же грозно, как писк котёнка. — А теперь пропусти.

Йоре хотел ещё что-то сказать, но захлопнул рот и посторонился. Когда одной ногой я уже была за пределами библиотеки, в спину мне донеслось:

— Не суй нос не в свои дела, кошечка. Хвост подпалишь.

Вечером, сверившись с мародёрской картой, я попыталась проследить за делегатами. После библиотеки они вновь отправились на третий этаж. Я следовала за ними, стараясь всю семёрку держать в поле зрения. В тупичке они остановились. Я шмыгнула в проём между двумя гобеленами, продолжая глазеть на них, не мигая. Я не должна пропустить момент, когда они…

Раздался громкий стук в оконное стекло. Едва сдержав крик, я обернулась. Никого и ничего. За окном — тоже. Птица, наверное.

Замешательство длилось около пары секунд, но, когда я снова повернулась к объекту наблюдения, я не увидела ни одной живой души.

— Чертовщина! — воскликнула я, выскакивая.

Я обшарила все гобелены, осмотрела их снаружи, осмотрела, что там за ними, ощупала каждый камень, осмотрела пол, опросила картины, даже заглянула за них, к вящему негодованию обитателей полотен. Ничего. Ни-че-го! В сердцах я пнула какую-то тумбу, ушибла палец, взвыла. По канону жанра, после такого жестого обращения с ней, тумба должна была отъехать и открыть какой-нибудь лаз, дверь или люк, который позволил бы мне продолжить поиски. Но снова ничего.

Непечатно выругавшись, похрамывая, я направилась в гостиную. На мгновение я снова остановилась около знакомого мне гобелена, который навевал какие-то воспоминания. Я протянула руку и отогнула край полотна. Ничего, как и ожидалось. Стена крепкая, на попытки её сдвинуть или простучать отвечает, как и положено приличной стене: никак.

Я задумчиво коснулась кулона. А ну как завибрирует или нагреется, тогда пойму, что близка к… чему-то. Но серебро предательски молчало, не желая отвечать на прикосновение.

— Ну и хрен с тобой, — буркнула я, шагая уже по коридорам к лестнице.

«В шесть часов приходи на поле. Есть разговор. Наедине.

Эд»

Вот такую записку я получила за обедом через пару дней. Самого Эда мы не видели с утра, что было странновато. Лина понятия не имела, что с ним, но заверила, что в Больничном крыле её брата нет. Я лишь плечами пожала, однако в душу начали закрадываться сомнения. А вдруг Йоре тогда не просто словами раскидывался… Хотя вот он, этот Йоре, сверкает улыбкой за слизеринским столом, а не сидит в каком-нибудь подземелье со связанным Эдом, пытая его Круциатусом. С другой стороны, что мешает ему бросить парня в подземелье? А потом заявить: ничего не видел, ничего не знаю, пауки сожрали, небось!

«Да не, бред какой-то», — думала я, складывая пополам записку. Половину травологии я мучилась вопросом: идти иль не идти? В конечном итоге решила, идти. В конце концов, я не беспомощный котё ребёнок! В случае чего, отобьюсь от него. Не магией, так кулаками. Чай, не впервой!

====== Часть 48. 1/2 (Страх) ======

«В шесть часов приходи на поле. Есть разговор. Наедине.

Эд»

«Почему мне кажется это таким странным? Почему мне кажется это таким подозрительным? Что такого в простой записке с приглашением поговорить? Пусть даже наедине. Может, лучше мне взять кого-то для подстраховки?» — думала я, сминая кусочек пергамента в руке и снова разглаживая его, а после снова сминая.

Но, несмотря на все подозрения и сомнения, я пошла на поле. Не знаю, зачем. Сочетание любопытства и гуляющего где-то чувства самосохранения — гремучая смесь. Хотя позвать кого-нибудь пойти со мной не помешало бы. Авось, не сучилось бы того, что случилось.

Я пришла на поле в указанный час. Эда не было. Ежась от холода, я топталась между трибунами, там, откуда игроки команды Рейвенкло всегда выходили на игру. Поднялся промозглый ветер. Эда по-прежнему не было. Простояв вот так добрых пятнадцать минут, я процедила сквозь зубы: «Вот козёл», и хотела, было, отправиться в замок, когда боковым зрением увидела красную вспышку. Заклинание подкосило меня, я рухнула наземь словно мешок картошки.

«Как же меня это достало», — думала я обречённо.

Раздались приглушённые шаги. Меня за волосы оторвали от земли, словно котёнка. Знакомый шёпот опалил ухо и шею:

— Кошечку предупреждали, чтобы она держала свой нос подальше от чужих дел. Кошечку предупреждали по-хорошему. Теперь кошечке нужно преподать урок.

На затылок легла ледяная ладонь паники. Я силилась шевельнуть конечностями, хотя бы повернуть голову.

— Эд, — выдохнула я, едва ворочая языком. — П-пож… Не…

Словно свинцовые, губы не желали слушаться. Попытки говорить пришлось оставить, равно и как жалкие потуги шевельнуться или хотя бы элементарно закрыть глаза. Я только и могла, что вращать глазами и надеяться на чудо, которое меня обычно выручало.

Тем временем парень привязывал меня к старой казённой метле.

— Говорят, кошки приземляются на лапы, — скалился он. — Проверим эту гипотезу, а? Хе-хе…

«Экспериментируй на Миссис Норрис!» — хотела крикнуть я, но горло схватил спазм. — «Я не кошка! Я гусыня! Эд, я же гусыня! Пожалуйста…»

Медленно-медленно метла начала подниматься в воздух. Ужас разливался ледяной волной от низа живота до макушки. Кажется, я забыла даже, как дышать. О боги, о боги… потерять бы сознание, впасть в спасительное беспамятство, чтобы не видеть, как земля удаляется от моих ног, как Эд превращается в маленькую точку.

«Пожалуйста… кто-нибудь… кто угодно… спасите…»

Из глаз потекли слёзы. Мне было страшно. Страшно, как никогда в жизни до этого не было страшно. Я была в ужасе. Том диком, зверином ужасе, когда затылком чувствуешь холодное дыхание паники, когда волосы становятся дыбом, когда по позвоночнику струится холод, когда заклинаний не нужно, чтобы обездвижить. Страх сковывает не меньше «Ступефая».

Метла перестала подниматься, зависла в воздухе. На древко метлы капнула слеза, из скованной заклятием и страхом груди вырвался сдавленный писк. Внезапно старая метла рванулась вперёд.

Забудьте, что я говорила до этого о страхе. Это была лишь прелюдия. Ни в одном языке нет слов, чтобы описать то, что я испытывала, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что я чувствовала до этого. Когда заклинание отпустило, я этого не почувствовала. Даже спасительный крик застрял в глотке. Лишь однажды мне удалось издать протяжный визг, прежде, чем я подавилась ветром. Сердце, кажется, забыло, как нужно биться, и словно остановилось.

Слёзы мешали видеть, куда несёт меня это адское средство передвижения. Я лишь чувствовала, когда метла входила в пике, когда делала дикое сальто или почти под прямым углом поднимается вверх. Верёвки скользили по гладкому древку, но не давали упасть, хотя я с замиранием сердца следила, как несколько раз они едва не соскочили с кончика метлы.

Не знаю, сколько это длилось. Час? Или пару мгновений? Для меня прошла целая жизнь, прежде, чем метла остановилась в паре метров над небольшой поляной между оранжереями и полем. Эд стоял подо мной. На лице блуждала хищная улыбка, но глаза были пусты.

— Эд! — пересилив себя, крикнула я сквозь слёзы. — Пожалуйста! Прошу тебя, Эд! Хватит! Умоляю! ЭД! Не могу… Я больше не могу… пожалуйста…

Я ревела, как маленький напуганный ребёнок. В голос. Навзрыд.

Ответом мне было дрожание метлы и новый подъём. К вящему ужасу я почувствовала, как исчезают верёвки. Пересилив страх, я схватилась за древко, впившись в него ногтями. Я пыталась направить метлу вниз или в сторону, но она меня не слушалась, только продолжала подниматься. Я судорожно хватала воздух, сердце, навёрстывая упущенное, билось, как сумасшедшее, зубы стучали в бешеном ритме.