- Хозяина зови! - велел Одди выглянувшей на грохот служанке. - Скажи, к нему госпожа Эльга пожаловала. Тихую дань отдать хочет.

Вот уж ни капельки не хочет. Получается, я вроде как, собиралась использовать смерть дорогого мне человека, чтобы хоть немного облегчить собственную жизнь и от этого на сердце было как-то совсем уж тухло. Правда, немного успокаивала мысль, что сам Ингвар вообще бы не понял, из-за чего я так распереживалась. Ясно же, что вздумай я появиться во дворце как есть, и тут же оказалась бы в плотном кольце высокородных нищих, только и ждущих случая окрутить девицу с приданым. Ха, да у этих господ тысяча золотых уже предел мечтаний, а тут целое королевство. Вдовий наряд их, конечно, отпугнет на какое-то время - предлагать брак горюющей вдове даже во дворце не рискнут, настолько это неприлично и оскорбительно, - только ведь и мне придется исполнять все традиционные ритуалы. Или, хотя бы, сделать вид, что я их исполняю.

А в доме старого лекаря все было точно таким же, как я запомнила. Даже запахи и звуки все те же. Будто время здесь остановилось, и сейчас пыльным леденцом прокатится по языку "веселый мертвячок", а самый лучший в мире голос спросит "идти сможешь, или тебя понести?"

Так, все, хватит. Нашла тоже время сырость разводить!

- Мое почтение, благородная госпожа, - поприветствовал меня хозяин дома. - Вы уж простите, старика, память уже не та, что прежде... быть может, вы сочтете возможным напомнить мне обстоятельства, при которых мы были представлены друг другу?

- И вы примите мое почтение, уважаемый лекарь, -откликнулась я, подходя ближе, чтобы не приходилось кричать через всю переднюю. - А вместе с ним и мои извинения за столь неприлично раннее появление. Уверяю вас, на то есть причина и я, конечно же, о ней расскажу, как только мы окажемся вдали от посторонних ушей.

Он, видно, давно привык к чужим причудам, потому что даже спрашивать ничего не стал. Просто поманил меня за собой в глубину дома.

Комната, куда он меня привел, больше напоминала просторную кладовую, куда зачем-то втиснули массивный стол на железных ножках.

- Прошу меня простить за столь убогую обстановку, - повинился господин лекарь, придвигая мне какой-то ящик, - но только здесь можно не опасаться, что наши слова дойдут до тех, кому они не предназначены.

- Только это и важно, - отмахнулась я от ненужных извинений. - Вам, наверное, тоже лучше бы сеть. Разговор будет длинным и не слишком приятным.

Все я ему, понятное дело не рассказала. Только то, что его сын пытался меня спасти от безумных почитателей несуществующего бога, оказался за бортом во время шторма и, вероятнее всего, погиб.

- А скажите мне, - начал господин лекарь и я подобралась, готовясь ответить на любой, даже самый неприятный вопрос.

Любой, но только не такой.

- Как вам все-таки удалось избавиться от проклятия?

Честно признаться, я даже не сразу поняла, о чем он меня спросил, но когда поняла...

- Тем же путем, каким его получила, -сухо ответила я, поднимаясь на ноги. - Что ж, прошу простить, что отняла ваше бесценное время. Прощайте.

- Осуждаешь, девочка? -горько усмехнулся господин лекарь. - Думаешь, какой же ужасное, бессердечное чудовище не скорбит по единственному сыну? Только я ведь уже оплакал его. Столько раз, что и не сосчитать... Этот мальчишка... Знаешь, ведь он с пеленок смерти ищет.

Это Ингвар-то? Большей глупости в жизни не слышала!

- Не веришь? - эхом отозвался на мои мысли худший отец империи. - Полагаешь, что за две луны успела его узнать так, как я не смог за два десятка лет? Что ж, может быть, ты и права. Мы с ним не очень-то ладили. Я дал ему имя и род, вырастил и воспитал, но так и не смог стать хотя бы немного ближе.

Потому, что не очень-то и старался, да, любезнейший? Раз уж первой встречной сходу вывалил, что чужого ублюдка воспитываешь, то уж ему-то самому, небось, на каждом шагу этим в рожу тыкал. Ха, тоже мне, великое благодеяние! Да во все времена находились такие, кто и десяток чужих младенцев запросто признавал, если, конечно, их непутевая родительница того стоила.

- Вы, должно быть, очень любили его мать, - сказала я, потому что он ждал, что я это скажу. - Какой она была?

- Очень хрупкой, -с готовностью откликнулся мой собеседник, улыбаясь нежно и мечтательно. -Совсем юной. Прекрасной и свежей, как умытая росой цветущая яблонька. Да, я любил ее больше жизни, и когда она... А впрочем, это старая история и совсем невеселая, к тому же. Ни к чему тебе к твоим печалям еще и чужое горе, верно?

Но это он так, из вежливости спросил. Видно было, что на самом-то деле ему просто до смерти хочется, как сказала бы Рыжая, "слить негатив". И вот тут бы мне встать и уйти, потому что чужая слезливая история мне тогда и правда была нужна, как карасю весла. Но я осталась. В конце концов, этот неприятный человек мне когда-то действительно помог. Хороша же я буду, если долг не верну.

- Горе, разделенное на двоих, становится вполовину легче, верно? - Так же вежливо откликнулась я, и добавила: - Как-то мне сказали, что если свои беды внутри копить, то так и заболеть недолго, а выговорится иногда бывает очень полезно. Вам, конечно, виднее так оно или нет, но если все-таки решитесь, то я готова слушать.

И он заговорил. Сначала тихо, будто бы нехотя, путаясь и запинаясь. Потом, видно, воспоминания захлестнули его с головой, и слова потекли плавно и гладко.

Если отбросить витиеватые стенания о высоких прекрасных чувствах, то история оказалось простой, как пара медяков.

Однажды совсем еще юного, только-только получившего гильдейский знак господина лекаря позвали в дом главного Казначея. Понять, что за недуг измучил юную красавицу оказалось несложно - с порога уже все видно было. Вот тут-то ему бы и сообразить, почему такой важный господин не позвал к любимой дочери главного придворного лекаря. Ха, да тот бы за такое дело три шкуры содрал, да и рот ему потом не так-то просто закрыть. Но глупый мальчишка влюбился. И вместо того, чтобы делать, что велено, да помалкивать, возьми да и скажи: отдайте-ка лучше вашу дочку за меня, а я уж и перед людьми, и перед богами поклянусь, что кроме законного мужа ее никогда ни один мужчина не касался.

Господин Казначей рассердился сначала. Даже высечь грозился наглеца. Но в последний момент раздумал. Прикинул, видно, что парнишка хоть и бедный, но роду очень уж хорошего, в такой и самому Императору дочь отдать не стыдно.

Свадьбу справили быстро, без гостей и торжеств, отговорившись слабым здоровьем невесты. Юному лекарю было все равно. Счастливый, как никогда в жизни, он отходил от жены, лишь когда она засыпала. Тогда он спешил к своим книгам, травам и настойкам, чтобы смешать тысяча первое снадобье, которое хоть ненадолго избавило бы любимую от боли и вернуло краски ее чудесному нежному личику.

Вот только бедняжке становилось все хуже. Будто ребенок, что рос внутри, по капле вытаскивал из нее жизнь. Много лет спустя лекарь узнал, что заботливая родня до самой свадьбы поила будущую мать отворяющим кровь зельем, надеясь, что ее измученное тело отторгнет нерожденное дитя. Тогда же он ненавидел маленькое чудовище, убивающее ту, кого он любил больше жизни. В тот страшный день, когда она металась по залитой кровью постели, кусая губы и умоляя прекратить этот кошмар, а потом тихо отошла с улыбкой на бледных губах, он снова и снова говорил себе, что вот этот уродливый, красный младенец - последнее, что в этом мире осталось от прекраснейшей из смертных женщин. И никак не мог в это поверить.

Потом он много раз еще пытался найти в ребенке хоть одну, самую крошечную материнскую черточку, но все без толку. Вечно орущий младенец быстро подрос и стал своевольным дерзким юнцом, всегда готовым встрять в очередную безумную переделку. К тому же, с каждым годом он все больше походил лицом и сложением на мерзавца, сломавшего судьбу невинной юной девушки. Ну как же любить такого? Но лекарь любил, вопреки всему. Каждый раз умирал от ужаса, получив весть о том, что глупый мальчишка опять куда-то пропал. И вот самое страшное все-таки случилось, но как же трудно поверить, что в этот раз он уже не вернется...