– Как вкусненько у тебя пахнет, – сказала она.

– Еще бы, тебя жду.

Вроде бы простое по нынешним временам угощение: жареная говядина с луком, рисом и соусом, а как же было вкусно!

Ольга и Володя хвалят мою еду.

– Ты моя хозяюшка, – говорит мне Ольга почему-то в женском роде.

– Да, я такой, я еще и на машинке умею… – чертовски приятно, когда хвалят именно не тебя, а результат твоей работы.

Пообедав, мы плавно перемещаемся в мою комнату, где я врубаю «Мальчишник» – «Последний раз». Володя сидит рядом с Ольгой на диване, а я достаю недавно купленное мной перо из хвоста павлина и начинаю поглаживать им Ольгу. Ольга намного опытнее в сексе, чем я, а тем более Володя, у которого к тому времени еще не было девушки, поэтому мы по сравнению с ней смотримся несколько неуверенно. Я начинаю целовать Ольгу и стягивать с нее платьице, ее лицо заметно розовеет. Я снимаю лифчик и начинаю по окружности облизывать язычком ее сосочек. Ее сосочки, в отличие от хозяйки, являются очень стеснительными, они спрятаны внутрь, и пока их не облизать, в полной красе их не увидеть. Володя смотрит на наши ласки, но он боится и стесняется прикоснуться к Ольге. Ольга замечает сквозь штаны возбуждение Володи, ей нравится эта игра. Я поглаживаю пером павлина по Ольгиным сосочкам, по животу, затылочку. Ольга закатывает глаза. Стеснение перед Володей и ситуацией берет верх, и я прекращаю эту игру. И Ольга, тепло распрощавшись с нами и нежно поцеловав, уходит от нас. Как небезосновательно подозреваю я, Ольга идет на свидание. Она называла ситуацию, когда ей приходилось на дню встречаться с двумя, тремя мужчинами, пикантной. В одиннадцать вечера мы по привычке с ней созваниваемся, она говорит, что любит меня, что никогда меня не бросит, что бы ни случилось, что даже если она будет с другим мужчиной, то все равно ни за что не откажется от общения со мной. Я тоже говорю, что люблю ее, и приглашаю на спектакль в театр Гоголя «И эту дуру я любил».

Переживал ли я из-за измен Ольги? Конечно же, я переживал, но что я, безработный студент, мог ей дать… Она устраивала свою жизнь, а я пытался с этим смириться. Только теперь, спустя годы, я понимаю, что нельзя было продолжать эти больные отношения, что мужчина и женщина в равной степени несут ответственность за свой выбор. Тогда я ничего не понимал и продолжал плыть по течению к неизбежной трагедии.

Мы по-прежнему с Ольгой и Володей ходили в Лефортово, выгуливая своих собак, иногда купая их в местных прудах. А на что надеялся Володя, ведь он тоже искренне влюбился в Ольгу, я не знаю. Но увидев, что его чувства к Ольге искренние, я не стал против этого возражать. Почему-то я был уверен, что в любом случае я – лучший, мои чувства – настоящие и Ольга будет со мной. Всю свою жизнь я переоценивал влияние романтической любви на жизнь. Любовь и ее влияние на жизнь оказались для меня непонятной загадкой. А тогда с Ольгой я утопал в наших поцелуях и объятиях.

Иногда мы – я, Макс и Володя – стали устраивать пьяные вечеринки дома у Макса. Алкоголем мы снимали последние табу. Ольга танцевала и зажималась со мной и Максом. Макс продолжал глумиться над Ольгой, ее внешним видом, мыслями, запахом и надо всем, над чем можно глумиться. А Володя сидел в углу и страдал от происходящих оргий.

– Какие у тебя непонятные соски, их же совсем не видно, – обычное обращение Макса к Ольге. И действительно, соски Ольги не торчат наружу, а немного вогнуты вовнутрь.

– Ну так возьми же потрогай их, – отвечала Ольга.

Макс специально кривил лицо и трогал. Странные были у нас игры, но какими бы мы молодыми и развратными ни были, до группового секса дело не доходило.

Время от времени Ольга пропадала от меня на три дня или на неделю. В такие дни я не находил себе места и не мог себя ничем занять. Часами ночью я стоял на балконе и ждал, когда привезут Ольгу. Я был не в силах побороть свои чувства и глотал валокордин, чтобы хоть как-то заснуть. Закончив очередной скоротечный роман, Ольга звонила мне. Я что-то кричал в трубку: «Ну что, нагулялась, сучка, блядь? Не звони мне больше!» И Ольга караулила меня со своего балкона, когда я пойду гулять, с тем чтобы отловить меня в Лефортово. Она часами сидела в свитере, в очках и высматривала меня. Когда я выходил гулять со своей собакой Дафной, то она бежала за мной в парк. Настигнув меня в парке, она умоляла ее простить. «Прости меня, я люблю тебя, без тебя я умру», – говорила Ольга. А спустя минут десять она уже убеждала меня, что это я во всем виноват, что не позвал ее, что отпустил. Только как бы я мог ее не отпустить? Любовь делает нас мягкотелыми и беззащитными, и я даже соглашался с Ольгой, что это я виноват, но внутри нарастало какое-то разочарование. «Отчего любовь – это так больно?» – думал я. После прогулки она приходила ко мне; так как родители вечером были уже дома, то мы запирались в моей комнатке и дико и страстно трахались. Ольга страстно закатывала глаза от удовольствия, цеплялась ногтями за простынь, немного постанывая. Ее стоны, сосочки, аккуратно подстриженная писька, в то время еще не была принята повальная эпиляция, – все это говорило о том, что очередное примирение состоялось. А через пару недель все повторялось, и у Ольги начинался очередной роман. В такие дни она не звонила, могла лишь выходить прогуляться с Брюсом, иногда в качестве поощрения она брала с собой Володю.

Иногда я пытался себя чем-то отвлечь от мыслей об Ольге. Я ездил на дачу, на станцию Фаустово, где помогал своему дядьке строить дом и гулял по окрестностям со своей Дафной. Мой дядька – удивительный человек. Он не обладает каким-то особенным интеллектом, сакральными знаниями или еще какими-то необычными талантами. Он обычный работяга, любитель выпить и рассказать своим бабам о себе немыслимые небылицы. Обычные его рассказы о себе – генерал ФСБ в отставке, большой человек в прошлом, хранитель государственных тайн, владелец сокровищ. Почему-то многие из женщин поначалу верили в эту откровенную чушь. А когда они уходили, он с легкостью подбирал следующую жертву. Многим, и я был одним из них, не очень нравилось его поведение по отношению к его женщинам и детям, но спустя годы я думаю, что есть в нем что-то от самого обычного мудреца. Не всякий мужчина смог бы жить, сменив тридцать жен, а он смог и никогда сильно об этом не переживал.

В один из ее загулов я тихонько дремал у себя на диване, в молодом возрасте все воспринимается острее, но мозг еще способен синтезировать удовольствие от чего угодно: от алкоголя, от музыки, от любви и даже от измен. В дверь неожиданно позвонили, в то время еще оставалась старая добрая советская привычка ходить друг к другу в гости без предварительного звонка. На пороге стояли улыбающийся Макс и его молодая подружка Натулюшечка.

– Салют молодежи! – лениво и сонно я здороваюсь.

– Привет! А мы вот решили тебя навестить, – здоровается Макс, и мы проходим ко мне в комнату.

– Я вот решил тебя с Натулюшечкой познакомить, – и Макс начинает ее раздевать.

Вначале он неспешно и уверенно расстегивает ей блузку, стягивает джинсы. Натулюшечка, несмотря на свою девственность, ни капельки не смущается. Ей, наоборот, приятно показывать все свои прелести. Макс тем временем обнажает ее бесстыжие коричневые соски и впивается губами в один из них, предлагая мне сделать то же самое со вторым. Лицо Натулюшечки становится напряженным, медленно она уплывает в эротический транс. Макс тем временем стягивает с нее джинсы и черные кружевные трусики.

– Подготовилась к встрече, – шучу я.

Я опускаю руку ей на живот, потом еще ниже и начинаю перебирать ее клитор.

– Это все бесполезно. У нее там такой долгострой. Она еще не кончает, – заявляет Макс.

В сущности, это нормально, что далеко не все девушки в шестнадцать лет испытывают оргазм, но я почему-то уверен в ней, что она сможет. В Натулюшечке смешалось все: и интеллект, и бесовщина, и уникальная для ее лет чувственность.

Макс тем временем сползает к Натулюшечке между ножек и принимается страстно целовать ее, я, играя с ее сосочком, шепчу ей на ухо: «Ну, давай же, милая девочка, кончи ему на язычок». Наташа учащенно дышит и наконец-то испускает заключительный всхлип. Первый оргазм состоялся, маленький эротический праздник.