Когда Вилья сказал ей что любит, Бэле показалось, что она может летать. Это чувство было прекрасным, долгожданным и невероятным. Она действительно верила словам мужчины. Для любой женщины слова любви от человека, в котором заключается смысл ее жизни, это бесценный подарок. Он не на что не похож. Он делает жизнь яркой и завершенной. Дает возможность и право почувствовать себя живой.

Но когда ты понимаешь, что этой любви не быть со счастливым концом, душу затопляет страшная тоска и ощущение несправедливости мира.

И это чувство было именно тем, что испытывала Бэла, понимая, что безумно любит женатого мужчину, и что он отвечает ей взаимностью. Но строить счастье на несчастье других было бы не правильно. Не честно и подло. И по этому она обреченно ждала прихода Вильи, чтобы объяснить ему это.

Бэла не будет отказываться от своих слов о любви, но и жить на пороховой бочке тоже не намерена.

Несколько часов назад она поговорила с Лусией и рассказала ей о реальном положении вещей. Открыла все. Как близко к смерти был Даниэль, как она мучилась, но не хотела волновать их с Энцо. Как в самый роковой момент позвонила Вилье и он примчался в течение нескольких часов. Как поддержал ее, как волновался за их сына.

Не утаила девушка и то, как сказала ему, что любит. Призналась после стольких лет. И даже не скрыла то, что Вилья ответил ей взаимностью. Лу узнала все.

После того, как прошло минут пятнадцать криков и упреков Лусии о том, что Бэла не позвонила ей и не рассказала правду, подруга посоветовала быть осторожнее с тем, что Бэла делает. Как бы то ни было, Вилья не свободен. Пусть их любовь и прекрасна, но она слишком многим может причинить боль.

Она была согласна с сеньоритой Серванте. Хоть это и было больно, но нужно вернуться к исходным позициям. Вилья должен понять всю серьезность ситуации.

У Бэлы возникал ком в горле от того, что она своими собственными руками собирается оттолкнуть свою единственную любовь, но если поступить иначе, то это будет значит потерять уважение к себе самой. Она сама мать и никогда не сможет лишить детей отца.

Вытерев тыльной стороной ладони слезы, она присела на подоконник и, глядя на солнечный Севильский день, приготовилась ждать того, кто принес в ее жизнь столько света для того, чтобы снова вогнать все во тьму.

На часах было 8 вечера, когда дверь в номер хлопнула, и на пороге показался радостный Давид.

Он буквально светился от какого то одному ему известного восторга.

- Привет, милая! – поздоровался он, подлетая и целуя Бэлу со всей возможной страстью – я скучал!

Нехотя девушка отстранилась и с раздирающей сердце болью посмотрела в такие родные глаза. Они буквально лучились счастьем и любовью.

- Нам нужно поговорить, Давид – сказала Бэла, прикрывая глаза от уже раздирающей сердце боли и жестом приглашая его присесть. Девушка словно видела, как эйфорическое выражение этих прекрасных глаз сменится на тоскливое. И от этого хотелось умереть.

Вилья вздернул бровь, но послушно уселся на высокий диван:

- Ну что ж, давай поговорим. Тем более, я тоже хочу сказать тебе кое что. И это очень важно.

- Только я начну, хорошо, Давид? Иначе если ты это сделаешь, то я боюсь, что у меня тогда не хватит силы воли сказать то, что хочу я.

Вилья пожал плечами и озорно улыбнулся, поудобнее устраиваясь на своем месте.

- Конечно! Я готов выслушать тебя, любимая. Что хочешь и сколько захочешь.

Бэла моргнула, с любовью всматриваясь в такие дорогие черты. Темная, смешно торчащая челка, глубокие темные глаза, губы, которые могут быть одновременно и жесткими и нежными…… Как же она любила его!! И сказать то, что нужно, все равно что вырвать душу. Но это единственное правильное решение.

- Давид – дрожащим голосом начала Бэла – то, что между нами происходит – это не правильно. Не справедливо и эгоистично. Мы любим друг друга. Это правда. Но мы не можем быть вместе. Только не ценой несчастья других. Я не прощу себе, если поступлю так, понимаешь? Как бы я не хотела тебя только для себя, но не могу. Поверь, я люблю тебя, люблю на столько что мне больно даже смотреть на тебя. Я так долго ждала момента…. Мечтала…. Но на этом надо ставить точку. Я вернусь в Мадрид, ты в Барселону и давай просто забудем об этом. У нас нет будущего.

Давид озорно вскинул бровь:

- Да что ты говоришь? – Бэла не понимала, что его так веселит. То, что она говорила было важным, а при взгляде на Вилью складывалось впечатление, что она рассказала ему просто забавную историю.

Она опустила глаза, не в силах видеть яркость его улыбки.

- Давид, мы больше не сможем видеться. Я не буду полностью исключать твое общение с Дани. Ты его отец и я понимаю, что теперь будет бесчеловечно просить тебя оставить нас в покое. Но я надеюсь на твою гуманность. Пока Даниэль еще так мал, молчать о том, кто ты для него. Со временем мы расскажем, но не сейчас.

Выражение лица Вильи стало еще более веселым. Он смотрел на Бэлу как на диковинку.

- Очень великодушно с твоей стороны – с псевдоблагодарностью промолвил Вилья – я знал, что ты добра, а теперь убедился в этом.

Бэла ничего не понимала. Неужели ему на столько все-равно? Почему он смеется?

В глазах закипели слезы обиды. Она резко отвернулась.

- Я все сказала, Вилья. Теперь ты можешь объяснить мне то, что хотел и уйти.

Футболист не сдвинулся с места. Он все так же молча, с блестящими глазами рассматривал Бэлу. А она могла бы поклясться, что в его взоре плескалось счастье. Какая то ни чем не замутненная радость. Глядя на него, становилось больно глазам.

Слеза медленно поползла по щеке Бэлы.

Увидя ее несчастное лицо, парень замер, и улыбка медленно сползла с его губ. Глаза стали серьезными и еще более темными.

- Бэла – тихо позвал он совсем другим тоном.

Но девушка и не подумала обернуться. По ее щекам струились слезы. Слезы боли, страха, безысходности. Слезы обиды на его веселье и равнодушие.

- Бэла, милая! – снова обратился к ней Вилья. На этот нежный и понимающий тон просто нельзя было не среагировать. Она медленно подняла к нему заплаканное лицо. Глаза цвета мокрой осенней листвы смотрели на него, полыхая тысячами чувств.

- Что? – хрипло спросила она.

- Я люблю тебя – спокойно сказал Давид.

- Ты не слышал меня, Вилья? – в отчаянье вскричала Бэла – я же говорю тебе…..

- Я люблю тебя! – снова перебил ее Вилья.

- Ты не понимаешь, Давид…..

- Я люблю тебя, Бэла!

- Я уже слышала! Но до этого сказала тебе, что……

- Я люблю тебя, Бэла! Люблю! Только это важно!

- Нет! Я тоже люблю тебя, но важно не только это! Еще есть масса…..

- Я. ЛЮБЛЮ. ТЕБЯ! – Четко и по слогам снова произнес Давид, словно втолковывая прописные истины ребенку. – ты не слышишь меня, Бэла. Если я говорю, что люблю тебя, и говорю открыто, не таясь, значит, я знаю, что делаю. Я люблю тебя. И слишком долго ждал этого момента, чтобы ты сейчас просто все взяла и испортила.

- Испортила? Вилья ты в своем уме? Я сейчас говорю тебе, что ты не можешь, не имеешь права поступать так ни со мной, ни с Дани и уж тем более со своей женой и дочерьми!

Глубоко и обреченно вздохнув, Вилья встал с дивана и направился к Бэле. Она машинально отступила назад. Но на то Давид и был форвардом, чтобы двигаться мягко и стремительно.

В два прыжка он настиг Бэлу и прижал ее к стене, надежно отрезав ей путь к отступлению. В шоколадных глазах плескалась страсть и вся невысказанная и искренняя любовь. Бэла замерла.

- Что ты делаешь? – прошептала она, не в силах оторвать взор от его прекрасного лица, находящегося так близко – пожалуйста, Давид, не усложняй это еще больше. Мне и так больно, я не хочу сомневаться, что…..

- Я люблю тебя! – снова с улыбкой сказал Давид, касаясь поцелуем ее щеки.

Девушка вздрогнула, и ее тут же охватило раздражение.

- Ты что, попугай? – в отчаянье воскликнула она – зачем ты повторяешь одно и то же?