Клэр села на кровать. Покрывало еще хранило тепло длинного и тощего тела подростка, и Клэр поборола желание прилечь. Она же запретила Джейми выходить — зачем он навлекает на себя новые неприятности? Не хочется его наказывать. Но все его выходки — использование ее имени, тайный отъезд из школы, уходы и приходы без разрешения, — в отличие от списывания, невозможно объяснить отчаянной глупостью юности. Он ведет себя дурно. К тому же опасно. Может, он подумал, что она велит ему уйти на сегодня из дому? А может, она не проявила должного сочувствия по поводу того, как с ним обошлись в Барроу? Что он сказал? Что-то про какого-то Райана? Был в школе кто-нибудь с таким именем, когда она в последний раз навещала Джейми? Она оглядела комнату, словно пытаясь обнаружить ответ, но Джейми в школе меньше года и не привез с собой никаких ведомостей. Его вещевой мешок на полу. Клэр наклонилась, чтобы подобрать его, но передумала. Нет, она не станет рыться в его вещах.

Поднялась с кровати и прошла в вестибюль. Достала из столика сумочку и вытащила смартфон. Конечно, выключен. Нажала кнопку «включить» и подождала, пока сработает.

Наконец экран засветился. Семь голосовых сообщений и три текстовых. Быстро прокрутила весь список — имени Джейми в нем нет.

Побарабанила пальцами по столику. Значит, Джейми все-таки не звонил перед тем, как отправиться в аэропорт. Написал от ее имени письмо директору и без ее разрешения полетел домой. Даже не попытался с нею связаться. И теперь вновь намеренно нарушил запрет и ушел из дому.

— Знаешь, мне ведь было всего двадцать четыре, когда я начал службу, — вдруг сказал утром Эдвард, неожиданно оторвав ее от мрачных мыслей о переезде в Ирландию, которым она предавалась втайне от него. Эдвард редко говорил что-нибудь без причины.

— Как давно, — отозвалась она.

— Да. — Он с минуту рассматривал чай в чашке, словно видя в ней все чашки чаю, которые ему пришлось выпить за годы службы. — Но я не жалею. Ни минуты. Мне нравится дело, которым я зарабатываю на жизнь. Нравится то, чем я занимаюсь. И то, что я еще мог бы сделать.

Она положила руку на стол ладонью вниз и глубоко вздохнула. Вот что она предпримет насчет Джейми… Да ничего она не будет предпринимать. И даже беспокоиться перестанет. Цацкаешься. Она слишком долго обращалась с ним как с маленьким, и вот к чему это привело.

Клэр сунула телефон в карман. Надо заняться карточками. Пока не вернулись Матильда и Амели, которым нужно дать распоряжения. А потом пора в парикмахерскую. Эдвард заслужил, чтобы она помогла ему чем сможет. Заслужил пост посла. И Ирландию тоже заслужил. Он тридцать лет просидел на бесконечных совещаниях, выпил невероятное количество чая и кофе и почти столько же вина. Приветственно кивал разным отвратительным личностям и с вниманием выслушивал катастрофические проекты переигрывания истории, а тем временем фигура его утрачивала стройность, овал лица — четкость, из-за набрякших век взгляд становился менее открытым. Он упорно пытался преодолеть жестокость мира и сделать его лучше. И Британию тоже. И все это с таким терпением, с такой уверенностью и с таким искусством. Лишь пару недель назад, выслушав долгую обличительную речь одного немца — мужа польской дипломатической дамы, возлагавшего на британскую колониальную политику вину за неразбериху на Ближнем Востоке, Эдвард спокойно ответил: «Разумеется, можно подвергать сомнению эффективность и даже разумность Декларации Бальфура^[42]. Но мало какие из исторических событий не вызывали споров и не порождали противоречивых оценок. Таких событий немного — тем не менее они есть». Он прямо не упомянул Вторую мировую войну — единственное событие современной истории, о которой на Западе практически не было двух мнений. Немец покраснел и перевел разговор на предстоящий мировой чемпионат в Германии. Эдвард справедлив и рассчитывает все до тонкостей. Знает, когда согласиться и когда твердо выразить несогласие. И как это сделать.

Благодаря ему она тоже научилась выражать несогласие — с собственным прошлым, а не просто стыдиться сделанных ошибок. Живя с Эдвардом, она отказалась от части своего прошлого, когда утратила всякую надежду с ним примириться; аккуратно сложила его и убрала подальше, как сворачивала и убирала старые носовые платки, если ей больше не нравилась их расцветка или вышитые на них девизы. Он не просил ее об этом; он и не подозревал, что ей было от чего отказываться. Но и он, в свою очередь, отказался от некоторых из своих планов, решив, что они ей не подходят. Как же все это глупо! Эдвард начинал дипломатическую карьеру совсем в другой области: выучил арабский и выбрал службу в Ливии в годы израильской оккупации. Потом жил в Кувейте, а потом его перевели в Вашингтон, и он встретился с ней. В других обстоятельствах он, возможно, с радостью согласился бы попытать счастья в Бахрейне. Но после женитьбы, когда появились дети и стало ясно, что Каир — неподходящее место для Джейми, Эдвард перестал приносить домой книги о палестинском конфликте и следить за открывающимися вакансиями в британских посольствах в арабском мире. Вместо этого он в годы службы в Штатах сделал ставку на ирландские дела, и на его прикроватном столике росли горки книг Джерри Адамса и газет со статьями Гэри Макмайкла. Он в совершенстве овладел французским и пристально следил за деятельностью Соединенного Королевства в Европейском союзе. Сделался признанным экспертом по делам европейской безопасности. В то же время он ни разу не попытался воспользоваться ее ирландским происхождением, и она с легкостью поверила, что его интересует не Ирландия, а европейские дела в целом. После того как она дважды выразила подчеркнутое равнодушие к Ирландии, он перестал даже заговаривать о поездке туда.

— Как насчет Ирландии? — спросил он в то лето, когда они только что поженились и обсуждали, куда бы поехать в свадебное путешествие. — Не отдать ли дань предкам?

— Я бы предпочла что-нибудь более экзотическое, — ответила она, перелистывая страницы книги. — Признаться, я за свою жизнь столько слышала об Ирландии, что мне кажется, будто я сто раз уже была там. В мире есть много других мест.

Несмотря на нелепые причины отказа — слишком дождливо, пожала она плечами, когда он во второй и последний раз предложить посетить Ирландию, — он не настаивал. Не настаивал даже, чтобы она сопровождала его, когда ему приходилось летать в Ирландию в периоды службы в Лондоне. Он всегда уважал ее выбор и не спрашивал о причинах ее равнодушия, приняв избранный ею ни к чему не обязывающий способ отдавать дань своему ирландскому происхождению: отпускать шуточки насчет ирландской болтливости в ответ на вопрос, почему она сидит, не открывая рта; следить за постановками пьес новых ирландских драматургов; надевать что-нибудь зеленое в День св. Патрика. Когда кто-нибудь менее сдержанный, чем Эдвард, выражал недоумение и начинал убеждать их, что ни одно побережье не может сравниться с утесами Мохер или что просто необходимо хоть раз в жизни увидеть озёра Килларни, он предоставлял Клэр право ответить. «Эдвард и так много ездит, — обычно говорила она, — а в отпуске мы навещаем мою семью в Штатах или возвращаемся в Англию. В оставшееся время — а его совсем немного — предпочитаем погреться где-нибудь на солнышке. Но мы непременно побываем в Ирландии!» Он с улыбкой кивал, а она принималась расспрашивать присутствующих о новой книге, новом доме или о только что родившемся внуке, чтобы избежать дальнейших вопросов.

Если Эдвард получит назначение в Дублин, друзья и знакомые будут говорить: «Наконец-то, давно пора», а ей придется делать вид, что случилось чудо, и повторять: «Наконец-то!»

Она закрыла сумочку и положила ее обратно в столик, заметив там флешку с переводом каталога для Музея Родена. Как бы ей хотелось найти прибежище в очередном переводе, укрыться в прекрасном мире богов и героев, в котором грешников ждет неотвратимое возмездие!

Она села за большой стол в библиотеке, на то самое место, где сидел Эдвард, когда сообщил ей об убийстве. Самое главное, что намерения у Джейми всегда хорошие. Этим его поступки отличаются от безумств ее юности. Если он и списывал, то лишь для того, чтобы порадовать ее и Эдварда хорошей оценкой. И если он использовал ее имя, вскочил в самолет, а теперь вот ускользнул из дому, то лишь потому, что в силу заблуждений юности ему кажется, будто от этого всем станет легче. Директор не должен знать, что Джейми подделал ее подпись, напомнила она себе. Иначе он его исключит.