— Может, и так, — упрямо гнула свое Конни, — но ведь есть такие вещи, как беременность, венерические болезни…

— Да брось ты, Конни, — нетерпеливо прервала ее Грейс. — В газетах было полно материалов про это во время войны. Стоило развернуть очередной номер, и ощущение такое, будто военная полиция только и выискивала женщин для медицинского обследования. И Альфред все это читал, можешь быть уверена. Даже в «Часовом» были статьи на эти темы, а то ты не знаешь. Я сама почерпнула много такого, о чем раньше даже не подозревала.

— Право, Грейс, тебя послушать, так ты не в двадцатом столетии живешь, а в средние века.

— Может, и так. Не понимаю, кстати, почему говорят: двадцатый век, ведь сейчас только 1900-е с хвостиком. В школе что-то объясняли по этому поводу, но что именно, забыла. Да, знаю, я невежда, но я такая. Щеки не надуваю, лежалыми идеями в кругах богемы не торгую.

— Вообще-то, если приглядеться, все идеи лежалые, и не только те, что возникают, как ты говоришь, среди богемы. Ну что, поставила я вас на место, миссис Тейт?

— Нет, мисс Шофшталь. Во всяком случае, не в том смысле, какой вы имеете в виду. Я была на своем месте еще до рождения, пребываю на нем сейчас и умру там же. Я родом отсюда и меняться не желаю, потому что тогда потеряю почву под ногами.

— И мэром будет не Чарли Джей, а кто-нибудь другой.

— Если Форт-Пенн хочет Чарли Джея, Форт-Пенн его получит.

— Ну вот, слово не мальчика.

— Буду знать теперь нью-йоркский жаргон, — бросила Грейс.

Конни не обратила внимания на шпильку. Она зажгла сигарету, откинула голову назад, на секунду прикрыла глаза и сказала:

— Люблю этот дом.

— Я тоже, как когда-то, — протянула Грейс.

Наступило молчание, и в какой-то момент, взглянув на Конни, Грейс обнаружила, что та спит. Неслышно ступая по полу своими туфлями из оленьей кожи на резиновой подошве, Грейс принесла из дома плотное одеяло, укрыла подругу и вернулась к себе на место. Конни, у которой уже седели волосы, а на лице проступали морщины, свидетельствующие не столько о возрасте, сколько о пережитом, продолжала дремать. Проснулась она внезапно — с первым залпом фейерверка на лодочной станции. Она открыла глаза и, увидев улыбающееся лицо Грейс, тоже улыбнулась:

— Спасибо за одеяло.

— Не за что. Как насчет кофе, чтобы взбодриться?

— Спасибо, только добавь немного льда. А я пока умоюсь. — Конни прошла в туалет по соседству с кабинетом. В нем было все как при Сидни — та же мебель, те же отменно вычищенные серебряные спортивные трофеи, йельские сувениры, книги. Не хватало только трубок, подставок для них да картотеки. «Когда эта комната станет другой, — проговорила про себя Конни, — перемены расскажут куда больше, чем Грейс».

Она вернулась на террасу и отхлебнула холодного кофе.

— Ну, как тебе твоя новая жизнь? — спросила Грейс. — Люди нравятся? Наверное, да, иначе ты бы давно вернулась.

— Нет, я в любом случае предпочла бы остаться в Нью-Йорке, чем признать поражение.

— Поражение?

— В том смысле поражение, что я не смогла приспособиться к незнакомому порядку вещей. Пока похвастать нечем, правда, и неудач особых тоже нет. Даже, я бы сказала, успехов чуть больше, чем неудач, потому что большинство людей мне нравится, я им вроде тоже. Во всяком случае, серьезным. Отсюда я на следующей неделе еду в Кейп-Код, там будем работать. В Провинстауне.

— Провиденстаун? Но ведь это вроде в Род-Айленде? И не Провиденстаун, а просто Провиденс.

— Провинстаун, Кейп-Код.

— А от Хайаннис-Порта это далеко? Там живет один приятель Сидни, Уильям Ибен. Я тоже знакома с ним и с его женой и могла бы написать им что-то вроде рекомендательной записки. Ты ведь знаешь, что за нравы в таких местах. Можно пятьдесят лет из года в год ездить, и…

— От Хайаннис-Порта это не особенно далеко, но с таким же успехом могло быть и в тысяче миль.

— Да брось ты, эти Ибенсы очень славные люди.

— Сразу перестанут быть славными, как только увидят моих друзей. Вот уж кто настоящая богема, так это они.

— Понятно. А за кого бы хотелось выйти замуж, среди них не нашлось? Насколько понимаю, брак для этой публики — понятие старомодное, но тебя-то я знаю неплохо и как-то с трудом представляю в роли проповедницы свободной любви. Как у них, кстати, у твоих друзей, с этим делом?

— В полном порядке.

— В таком случае, Конни Шофшталь, вот тебе мой совет: посмотри на календарь, какой год на дворе. Мы, знаешь ли, не молодеем, и в мире нет ничего более жалкого, чем женщина, которой хорошо за тридцать, а ведет она себя как двадцатилетняя шлюшка.

— И где же это ты видела женщину, которой хорошо за тридцать и которая ведет себя как двадцатилетняя шлюшка? Только хорошо подумай.

— Может, и не видела, но, как увижу, сразу пойму. К чему мне имена? Таких сразу распознаешь в поезде или на улице.

— Ага.

— Как это понять — ага?

— Да я уж испугалась, что ты себя в качестве устрашающего примера приведешь.

— Что ж, может, и стоило бы.

— Нет, у тебя был настоящий роман, серьезный, не какая-то там случайная связь. Это часть войны. Говорят, в Англии после войны разводы превратили жизнь в настоящий кошмар.

— Ладно, откровенно говоря, мне никогда не казалось, что я веду себя как двадцатилетняя девчонка. Но оставим это, не обо мне речь. Позволь все же дать тебе совет. Не увлекайся ты этой свободной любовью, Конни. Оглядись, найди хорошего мужчину, пусть даже он будет художником или писателем, и, как найдешь, уж не отпускай… Можно и еще много чего посоветовать, если бы не одно сильное подозрение… глупость, я понимаю, но… может, ты уже вышла замуж, тайком?

— Ну что за бред, Грейс!

— Да понимаю я, понимаю. Может, надо примириться с тем, что с этими людьми тебе хорошо.

— Так оно и есть.

— Да, хорошо, боюсь, лучше, чем когда-либо в Форт-Пенне. Только, — Грейс запнулась, — только не дай им испортить себя.

— Как это мило с твоей стороны!

— Ну вот, опять заговорила, как в Нью-Йорке. В следующий приезд будешь «р» проглатывать. Ладно, как насчет того, чтобы поплавать? Давай переоденемся и полчасика посидим в тени у плотины.

— Идет.

— Пошли наверх, я дам тебе совершенно новый купальный костюм, — предложила Грейс.

По привычке они пошли переодеться в разные комнаты, но когда Конни зашла к Грейс, та еще стояла обнаженной.

— Что-то я закопалась, — извинилась она. — Надела было вчерашний костюм, а он еще не просох.

— О Господи, до чего же ты красива, — выдохнула Конни.

— Да кому нужна эта красота? — Грейс посмотрела на себя в большое зеркало. — Что толку, если мужчины нет рядом?

— Ну, с этим у тебя проблем не будет.

— Надеюсь, — негромко рассмеялась Грейс.

— Вот чертовка.

«Последнее лето вместе» сделалось тем более приятным, что ферма превратилась в нечто вроде клуба для друзей Альфреда и Анны и друзей их друзей. По случайному совету одного медбрата из больницы Грейс осушила плотину, провела новый канал, окружив его с обеих сторон бетонным барьером, а скот ходил пастись теперь в стороне от ручья, что объяснялось версией врача, по которой коровьи отходы могли быть каким-то образом связаны с фатальным заболеванием Сидни и мальчика. Версия вызвала у Грейс сомнения, но совет она послушала, как внимала всем рекомендациям, касающимся этого дела. Она купила два новых каноэ и одну весельную лодку с мотором, провела на лодочной станции электричество и установила котел с горячей водой. Кроме того, Грейс приобрела автобус, специально, чтобы развозить по домам детвору — гостей Альфреда и Анны. У Альфреда был теперь собственный желтый «саксон», на котором он, вызывающе нарушая законы штата, гонял по сельским дорогам, а у Анны — маленький четырехколесный экипаж с мотором, ее маршруты, правда, пролегали внутри границ фермы. Теннисный корт Грейс укрепила новым французским дренажем. По воскресным вечерам в буфете сидело не менее десяти гостей, а иногда их число доходило до тридцати. Деньги на все это нашлись благодаря военному буму, когда, с одной стороны, пошли вверх акции некоторых компаний, а с другой — повысились цены на недвижимость, которые, как разъяснили Грейс знающие люди, никогда не понизятся. Она готова была потратить вдвое больше, лишь бы дети навсегда запомнили это лето. Единственное, что угнетало, по крайней мере Альфреда, — что Грейс ангажировала одну выпускницу университета, которая пять раз в неделю, по утрам, обучала его латыни и планиметрии, а также выступала в качестве спутницы Анны и помощницы дуэньи на вечеринках, проводившихся на лодочной станции, — для миссис Баркер такие мероприятия были бы слишком утомительны. Девушка была выбрана за свои академические успехи, отмеченные стипендией «Фи бета каппа», а также за полное отсутствие сходства со звездами, бывшими и нынешними, что позволяло (на этом и строился расчет) Альфреду сосредоточиться на творительных падежах и равнобедренных треугольниках.