Весна первого послевоенного года прошла быстро и под общим знаком: с возвращением. Соединения гвардии вернулись домой в мае, а жарким днем 4 июля прошли парадом, который принимал губернатор штата. Грейс с детьми наблюдала за парадом из тех же окон, перед которыми стояла, провожая земляков на войну. И снова с ней была Конни, но ни та ни другая не стали предаваться романтическим воспоминаниям о минувшем, стояли молча, лишь Альфред, когда капитан Бэннон, похудевший и загорелый, прошел мимо, заметил: ирландская рота.

— А ты откуда знаешь? — спросила Грейс.

— Вчера было написано в газете, я вырезал эту колонку. Вот. — Он протянул матери вырезку.

— Спасибо.

— Если не собираешься читать, может, вернешь?

— Пожалуйста.

Мимо прошли моряки во главе с офицерами флота и морской пехоты.

— Смотрите, вон мистер Холлистер, — прервала затянувшееся молчание Конни. — Вон тот, с кантом на плече. Альфред, ты ведь просил показать тебе мистера Холлистера.

— Который, говоришь? — спросила Грейс.

— С тесьмой на плече, третий слева.

— Это не тесьма, это фуражер, — поправил ее Альфред.

— Ну, это вряд ли, — возразила Грейс. — Фураж — это… кукуруза, овес, словом, то, чем кормят животных.

— Извини, мама, не фураж, а фуражер. Прочитай статью и сама поймешь. Вот как здесь сказано: «и морская пехота 2-й дивизии с фуражерами». Это награда, вроде как медаль за доблесть.

— Ладно, пусть так. Наверное, у этого слова два значения, и, возможно, я ошиблась, тем более что мистер Холлистер скорее всего сам писал эту заметку.

— А вы знакомы? — спросила Конни, не отрывая взгляда от военного строя.

— Да нет, поэтому и попросила тебя показать его.

— Ну да, — согласилась Конни.

По окончании парада все отправились на ферму. Решено было, что в нынешнем году никакого Кейп-Мэя не будет. Грейс заговорила об этом еще месяц назад: «Дети, как насчет того, чтобы нынешнее лето провести на ферме? Альфред, в следующем году ты, наверное, захочешь поехать в гости к друзьям, и ты, Анна, тоже, тем более что в школу тебе идти не надо. И отправитесь вы к друзьям на дачи. Трудно поверить, но оглянуться не успеешь, как окажется, что единственное время, когда мы сможем собраться вместе, будут рождественские каникулы». Тогда-то все дружно согласились провести лето на ферме, лишь на неделю или дней на десять отлучившись в Атлантик-Сити.

Дети, у которых на ферме нашлись шесть-семь сверстников, отправились на лодочную станцию, где намечался пикник с фейерверком. Конни и Грейс устроились перекусить на террасе.

— Удивительно, как дети выросли за это время, — заговорила Конни. — Всего полгода прошло, а как повзрослели, стали серьезнее, и характер появился. Ты должна быть довольна ими.

— Я и довольна, — откликнулась Грейс. — Стучу по дереву.

— С чего бы это?

— Ну, как сказать… Альфреду, скажем, совершенно наплевать на отметки в школе. Он способный мальчик… правда, любая мать о своем ребенке так говорит, но он действительно способный. А отметки хуже, чем у других, и я даже подумать боюсь, что он и в Лоренсвилле будет отставать.

— Просто возраст такой, нечего беспокоиться, — возразила Конни.

— Это еще не все. Альфред растет каким-то юбочником. На прошлую Пасху его отослали домой с одной вечеринки. Ее Мэри Уолл устроила для детей, так Альфред утащил какую-то девчонку в коридор и принялся целовать, а эта дура развопилась, прибежала Мэри, протянула ему шапку и велела научиться прилично себя вести, иначе ноги его больше в этом доме не будет. Она права, только лучше бы на ее месте был кто-нибудь другой. Могу представить, как вечером эта святоша говорила Джорджу: «Что мать, что сын — яблоко от яблони недалеко падает».

— Да пусть резвится, а на Мэри наплюй.

— Да, но мне совершенно не хочется, чтобы мальчик отвечал за мои поступки.

— А как насчет Анны? Она за штанами не гоняется?

— Не знаю. Но я слежу за ней в четыре глаза.

— Не забывай, Грейс, твоя мать тоже в четыре глаза за тобой следила, но ты кое-что себе позволяла.

— Моя мать была женщиной строгой, но не шибко умной.

— К вопросу об уме. Как такой человек, как Чарли Джей…

— Знаю, знаю, — прервала ее Грейс. — Если Чарли — лучший, кого можно было подобрать, я склонна с тобой согласиться: женщинам надо дать право голоса.

— Выбор пал на него не потому, что он лучший, — возразила Конни. — Наоборот, все дело в том, что он — кто угодно, только не лучший.

— Ладно, я никогда не лезла в политику, но… Чарли Джей?!

— И все же ты дала деньги, так? Мой тебе совет: когда снова попросят, давай только в том случае, если кандидат тебя устраивает.

— А как узнать, кто устраивает, а кто нет? — пожала плечами Грейс. — Ничего хорошего в этом, конечно, нет, надо разбираться.

— А ты, стало быть, не разбираешься? Кстати, как у тебя вообще дела? Например, на любовном фронте. Замуж не собираешься?

— Нет. Мои родичи в Филадельфии подобрали одного вдовца, но он оказался… хм-м… совсем неинтересным.

— Вот как?

— Ну да, а еще нам обоим было вроде как неловко. Знаешь, как это бывает, слишком уж очевидно нас сватали. Но в любом случае за такого, как он, я бы не вышла.

— И много вы виделись?

— Честно говоря, я виделась не столько с ним, сколько с его машиной. Он одалживал ее всякий раз, как мы с Анной приезжали в Филадельфию. Она, знаешь ли, там зубы выправляет.

— Это я заметила. А он тебе предложение делал?

— Ну… да, но только потому, что все этого ожидали.

— Ты что же, так и собираешься утаить от меня, как его зовут?

— Оскар Стриблинг, но вряд ли тебе что-нибудь говорит это имя.

— Почему же, мы встречались.

— Ах вот как? В таком случае не нужно объяснять, что я не могла выйти за него.

— Следующий вопрос, — требовательно заявила Конни.

— Какой?

— Сама знаешь.

— Ты хочешь знать, был ли у нас роман? Разумеется, нет.

— Врешь, или он просто не понравился тебе в постели.

— Ничего я не вру, — огрызнулась Грейс.

— Не злись, Грейс. На самом деле я рада, что у вас ничего не было.

— Почему?

— А еще больше рада, что ты не вышла за него. Он… э-э… мы познакомились, а потом встречались в Нью-Йорке на всяких театральных посиделках. Он не годится для тебя. Совершенно не годится.

— А что, в нем есть что-то особенное?

— Вот именно, весьма особенное, — подтвердила Конни.

— Наркотики, что-нибудь в этом роде?

— До чего же ты наивна. Нет, не наркотики. Тут другое, и, поверь, тебе бы это совсем не понравилось.

— Анна сказала, что ее тошнит от него.

— Всегда доверяй детскому инстинкту, — поучительно заметила Конни. — А других предложений тебе не делали?

— Одно было. Прошлой зимой мы ужинали с Полом Райхельдерфером, вдвоем, только он и я, и после ужина он сделал предложение, если, конечно, это можно так назвать. Он давно нездоров, похудел, костюм, как на вешалке, висит. То есть не совсем высох, но для себя — худ. В общем, он сказал, что всегда любил меня, всю жизнь, но сначала не мог признаться, потому что я вышла за Сидни совсем молодой, а уж все те годы, что была замужем, естественно, и намекнуть на свои чувства себе не позволял. Но сейчас, если я не хочу быть одна, если мне нужен рядом любящий человек, то вот он.

— Что ж, сказано от души.

— Верно. А кроме этого, никаких матримониальных предложений. И неприличных тоже, если уж на то пошло. Что же касается Пола, то мне кажется, не меня он любит, он Сидни любил. Говорит, ему очень нравятся дети и им нужен отец, особенно мальчику.

— Он прав, — кивнула Конни. — Ну а ты, многое им объяснила?

— Насчет чего?

— Насчет физиологии.

— Почти ничего. Только про месячные Анне рассказала, чтобы не испугалась. Вот и все.

— А Альфреду?

— А что я могу ему объяснить?

— Но ведь кто-то должен. Может, Хэма попросить?

— Да он, наверное, и так все знает, — махнула рукой Грейс. — Я же видела, как он присматривается к людям, к женщинам. Я даже не сомневаюсь, что эта девчонка у Уоллов была не первой, к кому он прикоснулся. Ни минуты.