Скандальной славой пользовались трактиры Сенной площади и прилежащих к ней улиц, а также «Волчья яма» у Каменного моста. В трактирах всегда вились сутенеры. Они обирали девиц со стажем и вербовали новые кадры. Сделать это было довольно просто в подобном заведении. У заночевавшей женщины выкрадывали паспорт. В результате полицейской облавы ее забирали в участок за бродяжничество и ставили на учет как проститутку. Нередко «кот», сам же и выкравший паспорт, «спасал» пострадавшую от полиции. Затем начиналась любовная интрига, в результате которой сутенер попросту продавал свою даму всем желающим. «Новенькую» быстро отлавливали и ставили на учет в комитете, выдавая ей вместо утерянного паспорта бланк. Так формировался контингент «бланковых». Стоили их услуги довольно дешево, а около Сенного рынка вообще можно было заполучить девицу в трактире за тарелку щей и рюмку водки. Вот как эта категория продажных женщин, именовавшихся «кабачницами», представлена в отчете Врачебно-полицейского комитета за 1864 г.: «Днем они (кабачницы. — Н. Л.) шатаются из одного кабака в другой, из портерной в грязную закусочную и т. д., ночью они засыпают, где случится: в чулане, под лестницей, в канаве. Нагота этих женщин прикрыта отрепьем, а иногда — только одной грязью».[46]

Существовала и еще одна группа проституток — «гнилушницы». Они собирали гнилые фрукты и торговали ими, одновременно предлагая и себя. В 60—80-е гг. местом обитания «кабачниц» и «гнилушниц» стал известный дом Вяземского на Забалканском (ныне Московском) проспекте. История его такова. В 50-х гг. князь П. А. Вяземский проживал некоторое время во флигеле, выходившем на Фонтанку. После его отъезда за границу — с 60-х гг. — дом начали сдавать внаем, и здесь стала ютиться петербургская беднота. Н. Свешников, описавший историю Вяземских трущоб, замечал, что это «не беднота Песков и Петербургской стороны, голодная, но нередко приглаженная, благообразная и стыдливая, это люди хотя и до безобразия рваны и грязны, частенько полунагие и полуголодные, но все же умеющие легко достать копейку». Одним из способов «добывания копейки» являлась, конечно, торговля телом. Во дворе дома всегда толпились заманивавшие мужчин женщины, а в коридорах они выглядели уже «совсем растрепанными и в большом дезабилье»[47]. Здесь группировались самые грязные и дешевые проститутки-одиночки, находившиеся под надзором и не скрывавшие своей профессии. В конце 90-х гг. Вяземские трущобы снесли, но к этому времени появились новые дома аналогичного характера. Это так называемые «Холмуши» на Боровой улице, «Петушки» за Волковым кладбищем, а позднее «Порт-Артур» и «Маньчжурия» на Смоленской, Бурков дом за Невской заставой. Последний, кстати, описан А. М. Ремизовым в повести «Крестовые сестры». Здесь тоже проживали наиболее дешевые проститутки-одиночки.

В XIX в. самая низкая категория легальных жриц продажной любви формировалась также из обитательниц ночлежных домов. Эти заведения появились в городе в конце 60-х—начале 70-х гг. по инициативе полиции. В 1873 г. первый дом попечительницы Ю. Д. Засецкой открылся на Обводном канале. Позднее, в 1881 г., было создано Общество ночлежных домов в Санкт-Петербурге. Плодом его усилий явилась ночлежка на 35 мужских и 15 женских мест. К 1895 г. в городе насчитывалось 14 ночлежных домов[48]. В XX в. количество этих заведений продолжает быстро расти, и к 1910 г. функционирует уже 34 ночлежки. С 1909 г. городской Санитарный комитет по предложению своего председателя В. О. Губерта вводит надзор за ночлежными домами. Проведенное в 1910 г. обследование показало, что в санитарно-гигиеническом отношении они оказались не безукоризненными. 2096 ночлежек размещались в сырых, тесных и грязных помещениях. И все же постель, кипяток и хлеб здесь стоили всего 5 коп. Самая крупная ночлежка, на 813 мест, размещалась на Обводном канале, в доме № 145. Находились они и в других частях города — Нарвской, Александро-Невской, Рождественской. «Бланковые» проститутки низшей категории не только обслуживали ночлежников, но нередко жили и верховодили в женском отделении дома. Так, в Первом городском ночлежном доме скандальной славой пользовалась некая Верка Арбуз, командовавшая всеми девицами в округе. Она имела контакты как с преступным миром, так и с полицией[49].

В 60—80-е гг. XIX в. жилищные неурядицы часто становились причиной, толкавшей женщину на путь поднадзорной проституции. Снимающая угол модистка, белошвейка, работница легко могла быть обвинена в занятии продажной любовью хозяевами квартиры. Нередко именно лица, занимавшиеся сдачей внаем жилплощади, становились инициаторами постановки женщин на учет во Врачебно-полицейский комитет. Об этой процедуре стоит рассказать поподробней. Для постановки на учет необходимо было представить в комитет многочисленные справки, набор которых практически не менялся с 50-х гг. XIX в. Основным документом считался «Рапорт о женщине, тайно занимавшейся развратом». Он включал 18 вопросов, семь из которых требовали очень пространного ответа. Вот их перечень: «11. Если занимается (женщина. — Н.Л.) развратом, то при каких условиях? 12. Лично обратил смотритель внимание на дурное поведение или узнал о том от кого-либо и от кого именно? 13. Проверялись сведения? …15. Если смотритель наблюдал (за женщиной. — Н. Л.) в публичных местах и на гуляниях, то когда и при каких каждый раз условиях и если она обратила его внимание на публике, то чем именно? 16. Состояла ли (женщина. — Н.Л.) когда-либо в списках комитета и почему исключена и не состоит ли в списках женщин, задержанных полицией? 17. Вообще уверен ли смотритель в том, что (имярек. — Н.Л.) промышляет развратом? 18. Если какие-либо из вышеизложенных сведений может подтвердить кто-либо, то какие именно и кто?»[50]

Кроме этой анкеты, требовались еще свидетельские показания. Конечно, легче всего их было получить от домовладельцев и хо трактиров, гостиниц, ночлежек. Неудивительно, что они часто становились посредниками в купле-продаже женского тела.

С 60-х гг. XIX в. в Петербурге официально начинают функционировать зарегистрированные дома свиданий, чахло именуемые в полицейских сводках «притонами», ив 1871 г. число их достигло почти трех десятков. Проститутки-одиночки (их было зарегистрировано к этому времени 1840, тогда как «билетных» 1116) частично проживали в этих заведениях, которые не считались публичными домами[51]. Девушки, обитавшие у хозяйки, имели больше свободы, они беспрепятственно выходили на улицу на промысел, приводя клиента на квартиру. Хозяйка же обеспечивала своих «квартиросъемщиц» не только жильем, но и питанием. Кроме того, в ее обязанности входил контроль за тем, чтобы жилички раз в неделю посещали врача. Уже в 70-е гг. XIX в. Врачебно-полицейский комитет определил места осмотра «бланковых» девиц — три специально оборудованных кабинета в зданиях Рождественской, Нарвской Петербургской полицейских частей. Лечение традиционно производилось в Калинкинской городской больнице.

С появлением притонов услуги «бланковых» проституток стали постепенно дорожать. Некоторые женщины, обосновавшиеся у расторопной хозяйки, получали в 80-е гг. до 15 руб. за свою «работу». Отчисления за квартиру и за стол составляли большую часть дохода, но это компенсировалось относительной их свободой. Проститутка-одиночка легче могла избежать обязательного осмотра и не оказывалась «на простое» из-за необходимости лечиться. Возможно, поэтому число одиночек в Петербурге неуклонно росло: в 1879 г. их было уже 2064, а в 1883 г. — 3463[52]. Способствовали такому росту и общая демократизация городского быта, смягчение нравов и какой-то степени распространение идей всеобщего равенства и свободы. Аболиционисты развернули в конце XIX в. активную борьбу с регламентацией проституции, и в первую очередь с публичными домами, число которых и так сокращалось. Выброшенные же из стен проститутки пополняли армию уличных «бланковых» женщин. Но это, конечно, был низший слой девиц.