Да еще Ильич ей потакает. Она чуть что – к нему. А что ей Ильич скажет? Он и рад, что Светка рядом. Она и Славик.
Ильич снова повернулся на правый бок. Кто там сейчас хозяин ресторана? Сходить, что ли, попросить, чтобы прожектор в другую сторону развернули? Жаль, Артур уехал – это ж его бывший ресторан. С Артуром они выросли вместе. Чего только не пережили. Еще пацанами с буны прыгали, трусы теряя. Артур, по слухам, в Москве хорошо устроился – автосервис открыл или даже два. Может, врут, а может, и правда. Потом Руслан появился на два сезона, но тоже исчез. Куда, не понятно. Кто там сейчас? Надо у Гали спросить – она всех знает. Он-то давно на набережной не был. А что там делать? Да, все меняется, но что-то остается неизменным. Набережная. В сезон отдыхающие по набережной двумя потоками ходят, согласно правилам дорожного движения. Те, кто вниз, – справа, кто наверх – слева. Хотя с какой стороны смотреть, конечно. Говорят, что в московском метро в час пик такая же толчея, как у них на набережной. А все равно идут, гуляют. Нарядные, дети умытые и причесанные. Будто днем не те же дети носились с грязными ногами, а женщины шли, едва прикрытые. И будто совсем другие мужчины оттягивали пальцем давящие плавки. Будто совершенно иные люди сейчас заказывали вино, усаживались за столики с белыми скатертями, придирчиво рассматривая меню. Что? Есть на пляже мелких креветок, запивая теплым пивом? Да как можно! Нет, нет, это другие мужчины ковырялись в зубах, сплевывая застрявший креветочный хвост, и рыли подкоп в воде, чтобы положить бутылку остудиться. И, конечно же, не эти избалованные красавицы еще несколько часов назад стряхивали с груди чебурек – горячий, масленый, жирный, острый – и пили пиво прямо из горла́.
Девчушка в белом платье в пол, с накрученными плойкой локонами, идет чинно, тщательно копируя мать. А ведь вот только что сидела, обмазанная шоколадным мороженым с ног до головы. Кусок мороженого упал на гальку, вывалившись из вафли, и девчонка устроила рев на весь пляж. Мать пыталась загнать ее помыться в море, но дочь требовала новое мороженое. Как до этого клянчила вафельные трубочки со сгущенкой, газировку, вареную кукурузу и все, что носили по пляжу. Сейчас она шла ужинать, как взрослая. Да она столько за день слопала, что не понятно, куда в нее еще влезет. Будет опять есть мороженое, мамаша разрешит.
Ильич прикрыл рукой глаза. Он вспомнил Артура. Интересно на него сейчас посмотреть. Наверное, живот наел, постарел, заматерел. Такой же заводила или остепенился? Сюда не приезжает, как отрезало. Если бы приехал, Галя бы знала. Или приезжал, а Галя Ильичу не сказала? Такое тоже возможно. Тогда, в детстве, в юности, казалось, что это самое море – по колено. Что так будет всегда – море, солнце, буна, отдыхающие и они, местные. Чебуреки, которые жарила бабушка Ануш, самые вкусные. На том месте, где стояла бабушка Ануш, теперь палатка-чебуречная. Другие люди давно работают, а чебуреки все равно лучшие в поселке. Туда всегда очередь. Галя как-то принесла Ильичу, нахваливала. Ильич попробовал и не стал доедать – не тот вкус, не те специи. А Славик съел сразу три. Ильич расстроился. Даже чебуреки нормальные никто сделать не может. Никто не знает, какие должны быть настоящие.
Но все равно что-то оставалось неизменным. Местные пацаны да и взрослые ходили на дикий пляж, там, где на всех воротах объявления густо развешаны: купаться запрещено, пляж не подходит для купания, проход в техническую зону запрещен. Но это все для туристов. Те на благоустроенные пляжи ходят, где для них дорожки к морю деревянные выложены, чтобы, не дай бог, не по гальке идти, лежаки. Сейчас пластмассовые появились, высокие. Да еще и с матрасом сверху, для мягкости. И зонтики, как же без зонтиков. На одном пляже деревянный настил соорудили и столики поставили. Для детей отдельно песок насыпали и игрушек набросали, чтобы малышня в грязном песке возилась и не мешала родителям загорать, выпивать и закусывать прямо здесь же. Но культурно. Одноразовые тарелки на столик можно пристроить, спинку лежака поднять повыше для удобства.
На соседнем пляже тоже не отставали. Зонты были попроще, а лежаки не хуже. Одна беда – от порывов ветра зонты уносило, хоть врывай их в гальку, хоть не врывай. И камнями придавливай не придавливай со всех сторон, все равно улетят. На голову соседям. Сложатся в обратную сторону, и все. Лежит себе дамочка, и вдруг ей прилетает прямо на голову зонтик, да еще и сложенный в другую сторону. Дамочка кричит, конечно же.
Правильно Федор говорит – «тут вам не Европа, хотите, как там, так туда и ехайте». А тут другие порядки. Местные.
На пляжах каждый день конфликт. Приходит, например, мамочка с ребенком. Берет лежак с зонтиком. Ей нужен один, а лежаки сдвинуты по два. Андрюха, который на этом пляже зарабатывает, оттаскивает лежак на пару сантиметров от соседнего, честно врывает зонтик в землю, чтобы образовать тень, и уходит, забирая свои сто двадцать рублей. Только мамочка успевает расположиться в тенечке, как вокруг, на гальке, немедленно появляются несколько полотенец. На халявную тень обычно набегают шустрые бабули с внуками. Дети немедленно начинают дружить, драться машинками, делить игрушки. И мамаша, которая хозяйка тени, то есть зонтика, хмурит лоб – то ли отогнать бабулю, которая расположилась так, что с лежака ногу не спустишь, а если спустишь, то аккурат пяткой на бабулино лицо. То ли смириться, раз дети уже играют. Мамаши обычно молчат, терпят. Но тут прибегает еще одна бабуля и занимает место на гальке рядом с первой, там, где оставался крошечный островок тени.
– Женщина, ну вы вообще, – теряет терпение мамаша.
– Вам чё, тени жалко, что ли? – возмущается бабуля.
И тут мамаша снова впадает в ступор от размышлений. С одной стороны, конечно, не жалко. Тем более для бабули с ребенком. С другой стороны, конечно, жалко. Возьмите свой зонтик и лежите сколько хотите.
Бабули же, расположившись, начинают дружить и обмениваться едой. Детей усаживают на лежак мамочки, которая уже сидит, а не лежит, чтобы не мешать детям, и начинают кормить. Кормят не только своих, но и ребенка мамочки, у которого аллергия на все. И мамочка жалобно возражает. Но ее ребенок уже сидит с булкой во рту и заедает все это куском арбуза, например. Или конфетой. Или крабовой палочкой. Мамочка бы и упала в обморок, но некуда – она со всех сторон стиснута детьми и бабулями.
– Иди, макнись, мы присмотрим, – тут же предлагают бабули, и мамочка с облегчением идет «макаться», гадая, что еще попадет в рот ее ребенку за то время, что она отсутствует.
Потом бабули настоятельно отправляют мамочку в туалет, до которого бежать по набережной. А там очередь. Вход – пятнадцать рублей, а у мамочки сотня, допустим. И она бежит в соседнее кафе, чтобы разменять. И когда добегает до туалета, ей уже все равно. Она уже думает о том, что могла бы и в море пописать, как советовали бабули детям. Назад она несется как полоумная, представляя себе самые страшные картины. Но, что удивительно, находит собственного ребенка в полном порядке и совершенно счастливого. На ее лежаке устроилась одна из бабуль, а дети сидят у кромки воды. Их периодически накрывает волной, они отплевываются, но довольны. Соседняя бабуля раскладывает на полотенце пасьянс. Именно поэтому дети отсажены в море, чтобы не мешать бабуле с пасьянсом. За детьми никто не смотрит – обе бабушки глядят в карты: пасьянс не складывается. Поскольку мамочка не знает, как согнать бабулю с собственного оплаченного лежака, ведь не станешь ругаться с человеком, который кормил твоего ребенка и присматривал за ним, бедная женщина идет в море плавать.
В половине двенадцатого она с облегчением собирает сумку и уходит с пляжа. Ребенок плачет. Он не понимает, почему они уходят, а другие дети остаются. На лежаке уже расположилась бабуля, засунув сумку с продуктами под спинку – там самая тень. И мамочка уже знает, что, когда вернется на пляж в четыре часа, после дневного сна, Андрюха будет искать ей новый лежак, потому как ее лежак уже ветром сдуло, как и зонтик.
